Жизнь без прикрас

О том, как чуть не разнесли театр

Когда после оглушительной премьеры «Растерзанных львом» счастливое Муми-семейство вернулось в родную Муми-долину, в плавучем театре началось самое интересное.

Муми-мама даже представить не могла, во что в считанные минуты превратится их странный дом. Кажется, она погорячилась, сказав Муми-троллю: «Здорово, когда твои друзья делают то, что им нравится!»

Конечно, она имела в виду Хомсу и Мису, которым позволили остаться в театре. Но, похоже, кроме них, делать то, что нравится, решили все, кто оказался в тот вечер в заливе Гранвикен.

Воодушевленные неожиданным экспромтом актеров и напуганные свистками полицейских хемулей зрители устроили на сцене неразбериху. Они переворачивали декорации, прятались за кулисами, носились из угла в угол, толкая друг друга.

Особо впечатлительные свалились в воду и чуть не затопили суфлерскую будку. Те, кто отличался крепкими нервами, пользуясь случаем, стащили со стола самую вкусную еду — входную плату за представление.

Хемули и хомсы, гафсы и филифьонки, ежи и бобры — кого здесь только не было! Все они забыли о том, что уже пора спать, и возомнили себя актерами.

Не отставали от публики и дети Снусмумрика. Двадцать четыре лесных малыша с первой секунды почувствовали себя в театре как дома. Они поняли, что взрослым сейчас не до них, и отправились на поиски приключений. Поймать их не смогла даже Филифьонка, племянница Эммы, так давно мечтавшая о родственниках.

Первым делом малыши избавились от бутафорской луны, которую смастерила Миса, перевернули вверх дном комнату с реквизитом, побывали в гримерке, где вымазались румянами и пудрой. Скоро им это наскучило, и они решили проверить, как работают осветительные приборы.

Если бы кто-нибудь взглянул на театр со стороны леса, он бы увидел чарующий танец разноцветных огней, играющих в прятки с полной Луной, которая уже взошла над заливом. Яркие лучи беспорядочно скользили по темной воде, а в отражении мелькали маленькие и большие фигуры. Издалека они казались волшебными.

Если бы Эмма не вмешалась и не разогнала неуправляемую толпу, от театра наверняка бы ничего не осталось.

— Гасите свет! Спектакль окончен! — истошно завопила она и три раза ударила палкой об пол.

Огни на рампе погасли, на сцене воцарился полумрак. Разочарованная публика неохотно перебралась в свои лодки, дружно аплодируя на прощание. Кто-то даже крикнул: «Бис!»

Что там происходило дальше, обитатели театра уже не видели. Как только сцену покинул последний зритель, Хомса решительно опустил занавес. Все это время он с интересом наблюдал за кутерьмой из-за правой кулисы. То, что здесь творилось, очевидно, впечатлило его еще сильнее, чем сама премьера.

Филифьонка обрадовалась, что дети Снусмумрика наконец потеряли интерес к реквизиту и гриму. Она усадила их за стол. Там еще остались несколько кусочков сыра, банка джема, ягодный пирог и маленький горшочек с бобами.

— Ну кто же так неаккуратно ест! — недовольно шевельнула усами Филифьонка, у которой аккуратность была в крови. — Прежде чем приступить к еде, нужно обязательно повязать на шею салфетку. Неужели ваша мама вас этому не научила?

— У нас нет мамы, — ответил с набитым ртом один из старших малышей.

— Бедные детки, — пустила слезу Филифьонка. — Значит, вы так же, как и я, одиноки и у вас совсем нет родственников?

— Хватит ломать комедию, милочка! — перебила ее Эмма и с грозным видом подошла к столу. — Лучше принимайся за дело. Посмотри, во что твои бедные детки превратили наш театр. А зрители и вовсе неотесанные грубияны. Хвала небесам, что покойный Филифьонк этого не видит!

Эмма взяла в лапы метлу и принялась мести пол, который был усыпан бумажками от конфет, огрызками от яблок, обрывками афиш и пудрой. Пудра, нежная, сладко пахнущая пудра была повсюду…

— Тетушка Эмма, мне очень жаль. Почему вы не сообщили мне о смерти дяди?

Филифьонка состроила жалостливую гримасу и сложила лапы, как будто в мольбе. Сидящие за столом малыши притихли и сосредоточенно жевали.

— В таком случае ты бы появилась здесь на год раньше, и моей спокойной жизни пришел бы конец, — резко ответила на соболезнования Эмма и продолжила подметать. — Хотя о чем это я… Покоя мне теперь не видать.

Филифьонка хотела обидеться на слова своей тетушки, но тут к ним подошел Хомса, и она переключила свое внимание на него. Она так долго жила в одиночестве, что теперь каждое новое существо ей казалось любопытным.

— Ну, что скажете, Эмма, разве это не потрясающе? — с горящими от восторга глазами спросил Хомса.

— Если ты о премьере пьесы, то она удалась, — неохотно отозвалась Эмма.

Какими навязчивыми могут быть эти новоиспеченные актеры! Эмма терпеть не могла чрезмерного пафоса за кулисами — для него есть место на сцене.

— Нет, я не о пьесе. Я о том, что произошло после, — пояснил Хомса. — Это в сто раз интереснее любого детектива и самой жуткой трагедии. Мне кажется, это может стать новым словом в театральном искусстве. Когда никто не говорит гекзаметром, не думает о том, как он выглядит на сцене, и не пытается играть заученную роль…

— О, кажется, вы правы, — поддержала Хомсу Филифьонка, — это было очень динамично и атмосферно. Жаль только, зрители съели почти все, что принесли в качестве входной платы.

— Дорогуша! — прервала пламенную реплику племянницы Эмма. Она уже закончила мести и присела на стул, чтобы отдышаться. — В гримерке есть ведро и тряпка, швабра там тоже найдется. Будь добра, вымой пол! Помнится, ты очень любила это занятие. Пора тебе, наконец, понять, что театральный путь тернист.

— Тетушка Эмма, я и сейчас очень люблю мыть пол, но… Я думала, что буду… буду… играть… — Эмме показалось, что Филифьонка сейчас заплачет. Голосок у нее задрожал, колокольчик на шапочке жалобно прозвенел: «Динь-динь!»

— Играть?! — выпучив глаза, удивилась Эмма и залилась истерическим смехом, отчего несколько лесных малышей в страхе попадали со стульев. — А ты не думала, кто будет кормить эту ораву? Очень гостеприимная и, с позволения сказать, добрая семейка Муми-троллей оставила нам в наследство двадцать четыре прожорливых рта. Я всегда знала, что эта семья немного странная, но даже не подозревала, что настолько безответственная.

— В этом и есть вся прелесть! — воскликнул Хомса. — Мы продолжим играть и покажем зрителям жизнь в истинном свете.

— Они и без вас ее видели, уж поверьте, — равнодушно произнесла Эмма и, схватив со стола кусочек сыра, обернулась. До ее острого слуха донеслись жалобные всхлипывания. — А где у нас Миса?

— Она в суфлерской будке, все никак не может прийти в себя после выступления. Сидит там и плачет от счастья, — рассказал Хомса.

Эмма в ответ хмыкнула и покачала головой.

— Скажи ей, что спектакль окончен. Пора спать.

— Бесполезно. Я уже пробовал. Она вошла в роль Примадонны.

— Так сообщи ей, что самое время выйти из роли, — раздраженно ответила Эмма и, не выпуская из лап метлу, обратила взор на суфлерскую будку.

Оттуда выскользнула Миса. Платье красного бархата, жемчужные бусы, съехавший набок черный парик — все говорило о том, что она Примадонна. Слезы на ее мордочке уже высохли, однако трагичное выражение не изменилось.

— Какая роковая ночь! — горячо прошептала Миса и замерла, представляя себя стоящей в свете рампы, на виду сотен восхищенных зрительских глаз.

— Это не театр. Это цирк! — всплеснула лапами Эмма и презрительно фыркнула. Сунув под мышку метлу, она шаркающей походкой отправилась спать в свой темный угол.

— Подумайте над моим предложением, Эмма, — крикнул ей вслед Хомса. — Это будет потрясающе!

— Очень глупо быть таким самоуверенным, — проворчала старая крыса и улеглась под пальму.

На Гранвикен опустилась безмятежная лунная ночь.