"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть вторая: "Ведите себя правильно"

— Я бы должен возмутиться и даже, может быть, возненавидеть вас, — сказал Никто Кальвадос. — То, как вы поступили, совершенно недопустимо и чудовищно аморально. Но я слишком устал для сильных чувств, и мне не на кого больше надеяться. В чём-то это, может быть, и к лучшему…

— Я, кажется, окончательно утратил нить нашего разговора, — устало ответил я. — Мне плевать, что вы думаете по моему поводу, потому что я забуду вас, как только отвернусь. И если вы не хотите ночевать тут перед телевизором, то лучше мне вас выпустить, пока помню.

Я проводил его до двери и забыл. Несколько секунд пытался сообразить, почему работает телевизор, но слишком хотелось спать, поэтому просто выключил.

Длинный выдался денёк.

***

— …Отец, я правда не человек? — голос чертовски похож на белокурую подружку Швабры, но это радио.

«Утренний клушатник» питается физически и духовно. Пироги и «Отродья Ведьмы». Но голос… Прямо один в один. Когда я мысленно представляю себе этого персонажа, то так и вижу блонду в историческом платье. Что тогда носили девушки? Сложно сказать, я недостаточно внимательно слушал. Сколько-то веков назад в маленький городок возвращается Древнее Зло. Куда оно уходило, почему и зачем, я так и не понял, но, кажется, скучали по нему не все. Да и что в нём такого злого, тоже как-то не конкретизируется. Зло с большой буквы «З» не требует пошлых обоснований. Но по сюжету все начинают тыкать друг в друга пальцами на предмет выяснения, а не «отродье» ли собеседник? Не следует ли его… того-этого… в порядке высшей меры социальной защиты? Нервная, в общем, обстановочка. То, что нужно увлечённым слушателям, чтобы заворожённо внимать.

— …Дочка, как ты можешь спрашивать такое?

«Так, папаша, что с голосом?» — это уже думаю себе я, удивляясь вялым неубедительным интонациям средневекового коллеги. Я пропустил какой-то поворот сюжета?

— Просто скажи, отец. Честно. Я ведьмино отродье? У меня действительно не было матери? Ты нашёл меня однажды в корзинке на пороге дома? Корзинке, сплетённой из озёрной травы и выстланной лесным мхом? Вот в этой корзинке?

— Где ты нашла её?

— В конюшне, на чердаке сеновала. Это она, да?

— Надо было сразу сжечь эту дрянь… — бормочет отец.

— Это ты про меня, да? Так ещё не поздно, пап. Это так просто. Отвернись, спрячь под стойку арбалет, и они сделают это. Те, кто провожают меня взглядами, те, кто показывает пальцами, кто кричит в спину: «Сдохни, тварь!» Позволь им, и они убьют меня с радостью, хотя я никому из них не сделала ничего плохого. Я всегда вела себя правильно!

— Я говорил им. Что в тебе нет зла. Что ты не такая. Что я тебя люблю… Но они хотят, чтобы тебя не стало. Требуют, чтобы я сделал это сам.

— Они хотят, чтобы меня убил ты?

— Обряд очищения. По всем правилам. Много боли и кол в сердце.

— И этого они требуют именно от тебя?

— Да, дочь.

— Я же не дочь тебе, ведь так?

— Дочь. Не случайно корзинка оказалась именно на моём пороге. Я… Я согрешил. Я заслуживаю наказания. Но ты — нет! Я знаю тебя! Ты не способна на зло!

— Как они могут заставлять тебя делать такое? Они же знают, что ты меня любишь!

— Именно поэтому, дорогая, именно поэтому…

— Бедный, бедный мой отец! Как же тебе плохо сейчас… Дай я обниму тебя. Не плачь, не плачь, пожалуйста. Мы прожили вместе почти восемнадцать прекрасных лет. Не всем досталось в жизни даже это. Теперь я понимаю, почему год за годом мои друзья и подруги пропадали и больше не возвращались. Они же не заблудились в лесу, и не утонули в озере, да, пап?

— Да. Люди ищут отродий. И находят их. Одного за другим…

Постановка закончилась музыкальной кодой и обещанием продолжения, «Клушатник» расплатился и отбыл, чирикая о своём, я сгрузил посуду в мойку, разобрал в подсобке привезённое со склада Говночелом, отправил его подметать тротуар перед входной дверью — просто, чтобы не начудил чего-нибудь от безделья, — промыл кофемашину… В общем, обычные ежедневные хлопоты, за которыми я не сразу заметил, что не один.

— Привет, босс, — мрачно сказала Швабра.

— Здравствуйте, — вежливо улыбнулась мне блонда.

Странное возникает ощущение, когда только что слышал тот же голос по радио.

— Как школа? — спросил я уборщицу. — Произвела фурор новым платьем?

— Ещё какой, — раздражённо ответила она. — «Обноски, тряпьё, оборванка, нищебродка…» Впрочем, мой личный приз симпатий отдан автору версии, что вечером я мою этой тряпкой пол в сортире, а утром заворачиваюсь в неё и иду в школу. Даже не постирав. Поэтому от меня воняет, как от унитаза.

— Она сломала ему нос, — весело сообщила мне блондинка.

— За это меня оставили после уроков. Но я сбежала. А что они сделают? Вызовут в школу родителей? Ха-ха три раза. Мамка даже не поймёт, о ком речь.

— Будут неприятности?

— Ой, босс, да какая теперь разница! Училка сегодня сказала, что на осеннем празднике всем вручат аттестаты. Учебный год будет всего две недели, из них половина первой уже прошла, так что они могут провалиться со своими взысканиями.

— Учительница сказала, что ты хорошо учишься и вообще способная.

— Мне приходилось, — зло сказала Швабра, — уроки делать было некогда, на мне сумасшедшая мамаша и хозяйство, надо было успевать в школе.

— А брат?

— Кто?

— Брат. Твой старший брат. Он чем был занят? Кстати, он вернулся?

— У тебя есть брат? — спросила заинтересованно блонда.

— У меня есть… Ах, да! Брат. Прикинь, босс, я вдруг про него забыла!

— Точно, — спохватилась блондинка. — У тебя же брат. Редкостный козёл.

— Не то слово, — подтвердила Швабра. — Странно, впервые не вспоминала о нём. С глаз долой, из сердца вон. Нет, босс, он не объявлялся.

— Это называется «вытеснение», — важно сообщила её подруга. — Когда забываешь всякое неприятное, как будто его и не было.

— Тогда я ничего бы не помнила, начиная с рождения, — возразила ей Швабра. — Ладно, босс, я сейчас переоденусь, и за работу.

Платье ей действительно совершенно не идёт. Что-то невзрачно-серое, на пару размеров шире, чем надо бы. В нём она выглядит даже более худой, чем на самом деле.

— Зря она не купила другое платье, — сказала блондинка, проводив её взглядом. — То красивое и отлично на ней сидит. Или вы тоже считаете, что она уродина?

— Не считаю, — ответил я кратко.

— Это всё брат. Он над ней с детства измывался. Называл уродливой мелкой вонючкой, постоянно говорил, какая она мерзкая и противная. Когда её мать… ну… заболела, он как с цепи сорвался. Пока не выросла настолько, что смогла давать ему отпор, он её чуть до самоубийства не довёл несколько раз. Не знаю точно, что вытворял, она не рассказывала, но с тех пор у неё нервная тошнота на всё. Поэтому она такая худая. Прекратил, когда она его чуть не задушила во сне. Вести себя как козёл не перестал, но хотя бы не лез больше. Не знаю, куда он пропал, но надеюсь, что с концами. Вот ни чуточки его не жалко.

— А вы давно с ней знакомы? С детства?

— Она со мной — да. Я с ней — нет. Вы же знаете, как это бывает?

— Знаю, — кивнул я.

— Значит, я в вас не ошиблась.

— Это как сказать… Как правило, все ошибаются. Ты видела её брата?

— Пару раз. Провожала её домой, натыкалась. Каждый раз он был пьян и говорил гадости.

— Можешь его описать? Как можно подробней?

— Зачем вам?

— Ну, всё-таки он пропал…

— Я вас умоляю, не надо его искать! Она как будто оживает с каждым днём без этой сволочи!

— Чтобы знать, кого не искать, описание тоже пригодится.

Навыка составлять полицейские опознавалки у девушки нет, но того, что я услышал, вполне достаточно.

***

— Можем поговорить? — сказал Депутатор, сняв фуражку. — Появились новые данные по делу.

— Почему нет? Мы ещё не открылись, никто не помешает.

— А где твоя уборщица?

— На заднем дворе, с несуществующей подружкой.

— Несуществующей?

— Ну, вы же говорили, что девушек с такой внешностью в городе нет? Вот эта, которой нет, сажает там цветочки, моя уборщица ей помогает, а ваш заложный подсудимый таскает им воду. Сельская пастораль.

— Могу я на неё взглянуть?

— Отчего ж нет? В подсобке есть окно.

Депутатор кивнул и прошёл в кладовую. Вернулся, задумчив.

— Признаёте реальность существования в природе блондинок? — поддел его я.

— Ещё не вполне, надо кое-что уточнить, но это потом. Сейчас по делу. Я всё-таки заставил нашего доктора произвести вскрытие, хотя он не горел желанием. Учитывая отсутствие у него квалификации патологоанатома, я не ожидал никаких значимых результатов, но получил их.

— И что же это?

— Мужчина умер до того, как его привязали и воткнули кол.

— И какова же причина смерти?

— Утопление. Его лёгкие были полны водой. Частицы ила и водорослей указывают, что утонул он в естественном водоёме, а не, к примеру, в ванной.

— То есть весь этот ритуальный перфоманс «Я у мамы сатанист» был просто инсценировкой?

— Очень похоже, что так. Хотя я не понимаю, зачем.

— Чтобы направить следствие по ложному пути, очевидно.

— Да, — кивнул Депутатор, — само собой. Но по какому именно?

— Что-то мне подсказывает, — кивнул я ему обнадёживающе, — что мы об этом скоро узнаем.

_____________

Конец второй части