"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть вторая: "Ведите себя правильно"

Глава 10. Судья Бренди

— Вставай, — я постучал в дверь бывшей кладовки, а теперь комнаты Говночела. — Хватит дрыхнуть.

— Арестант спит, срок идёт, — отозвался он не открывая. — Слы, чел, рано ещё.

— Поднимайся, пойдёшь на склад.

— За бухлишком, что ли? — немедля взбодрился панк. — Это рили тема, чел!

— Тогда поспеши.

— Я мухой, чел!

Внизу его ждало жестокое разочарование в лице Швабры.

— Эй, чел, а чо, жаба со мной? Зачем, чел? Ну, рили, я сам всё дотащу! Эта тощая сопля и двух бутылок не поднимет!

— А ты и двух бутылок не донесёшь, не ополовинив, — отрезал я. — Так что она главная.

— Рили, чел? — увял панк.

— Муа-ха-ха! — зловеще изобразила смех Швабра. — Теперь твоя душа принадлежит мне, смертный!

— И на кой она тебе, герла?

— Ну… Даже не знаю… Спущу в сортир? Выкину на помойку? Утоплю в луже? Столько вариантов…

— Слы, чел, чего у тебя жаба такая тощая и злющая? Ты бы её ветеринару показал, может, глисты?

— Ах ты! — зашипела Швабра. — Н-н-на!

— Эй, жаба, ты чо пинаешься! Больно же!

— Я тебя сейчас не только по ноге пну!

— Не надо, герла, сорьки! — панк испуганно отпрыгнул, прикрывая руками пах.

— Хватит, — остановил их я, — сначала дело, потом драки. Кстати, может, нам тут ринг выгородить? Будете развлекать публику. Восемь раундов или до первого нокаута…

— Он же будет и последним, гарантирую, — злобно ощерилась Швабра, — потому что подниматься ему будет уже незачем…

— Блин, герла, слы, не надо так!

Выпроводив, наконец, их на улицу, снабдив тележкой и направив мотивирующим жестом к складу, посмотрел, как они тащатся, шипя друг на друга, как злые коты, и вернулся в зал. Подходит время «утреннего клушатника».

— …И вы продолжаете ходить к нему в таверну! — громко сказало радио, и я вздрогнул. Голос был, натурально, директорский.

Но нет, вопрос некорректного поведения некоего держателя таверны обсуждается в постановке, которой внимают дамы за столиком.

— Другой тут нет, — возразили ему.

— Он перешёл черту! Таким нет места в нашем городе!

— Он всего лишь послал тебя.

— Мы все давали клятву! Каждый из нас! Мы все знали, на что идём и чем готовы пожертвовать.

— Почему ты уверен, что это не его дочь, а отродье?

— Я чувствую это!

— Нужны хоть какие-то доказательства, — голос незнакомый, низкий, бархатный.

Кажется, раньше я его в постановке не слышал. Вальяжный такой, уверенный, говорящий слегка свысока. Как минимум на равных с этим чёртовым активистом, который даже меня уже бесит своей неуёмностью. Можно себе представить, как он достал всех там. Когда вокруг мечется кто-то, призывающий к кострам на площадях, бунтам и внесудебным расправам, это быстро утомляет окружающих.

— Ты не в судейском парике сейчас, — возражает активный, — и не обязан придерживаться протокола. Просто выслушай меня.

— Я тебя уже слушаю. Но пока ничего не услышал. Трактирщик — один из наших.

— Был из наших. Теперь, видимо, нет.

— Ладно, — вздохнул тот, что с бархатным голосом, — я поговорю с ним.

— Ты же не ходишь в трактир?

— Из каждого правила есть исключения. Но если ты повторишь эти слова в гильдии юристов, то я подам на тебя в суд за клевету.

На этом радиопостановка закончилась. Дамы допили свой кофе и доели выпечку, расплатились, оставив щедрые чаевые, и ушли. А Швабра с Говночелом всё не возвращались. Поубивали они друг друга, что ли? Или, наоборот, сговорились и теперь допивают мои напитки?

Вопрос разрешил Депутатор, вошедший в бар тяжёлым казённым шагом. Фуражку он не снял, виски не заказал, и я сразу понял, что у нас неприятности.

— Можете закрыть бар ненадолго? — спросил он сурово. — Вам стоит проследовать со мной.

В решетчатой выгородке участка сидят оба, Швабра и Говночел. Растрёпанные и помятые. У Швабры расцарапано лицо и руки, порванную майку она придерживает, прикрывая то место, где не выросло ничего заслуживающего названия «грудь». У панка фингал в пол-лица, рубашка закапана кровью из носа, разбита губа и сбиты костяшки.

— Вот, полюбуйтесь, Роберт, — сказал укоризненно Депутатор. — Публичное нарушение общественного порядка.

— Вы что, правда, подрались? — спросил я их с недоумением. — И кто выиграл?

— Не, блин, чел, это не мы! То есть мы, но не так. То есть так, но мы не…

— Конфликт имел место, — разъяснил полицейский, — но не между ними.

— А чо они, блин, чел? Они на неё залупились, рили. Слы, это какие-то говнолюди, чел. Не надо так!

— То есть драка была, но вы были на одной стороне, — уяснил я. — А кто на второй?

— Однокласснички мои драгоценные, босс, — объяснила Швабра, — не те, что в бар ходят, другие. Самая паршивая компания, из заводских. Я говорила этому придурку: «Забей, поорут и заткнутся», — но нет, ему же неймётся…

— Слы, чел, жаба, конечно, ядовитая тварь, но, блин, это наша жаба! Они называли её «ссаной тряпкой», и «сортирной вешалкой», и «хозяйской соской», и…

— Заткнись! — рявкнула на него девушка. — Не обязательно всё повторять!

— Слы, чел, не по-панковски такое терпеть, рили! Я, конечно, тот ещё говнарь, чел, но за такое надо сразу в харю, рили. Иначе сам себя не уважаешь. Я же как бы с ней… Ну, не в смысле «с ней» как «с ней», а в смысле как бы при ней… Ну, ты понял, чел. Не надо так!

— В общем, ты вступился за девушку, — уточнил я.

— Ну да, чел, рили так.

— А тебя кто подрал? — спросил я Швабру.

— Там с ними была одна… — ответила та уклончиво. — Он на них, она на него, тут уже и я не выдержала… Давно хотелось ей волосья выдрать крашеные…

— И сколько их было?

— Пятеро ребят и девушка одного из них, — сказал Депутатор.

— И кто победил?

— Дело не в том, кто победил, — вздохнул он, — это не Олимпийские Игры. Дело в том, что молодой человек на условке, а они несовершеннолетние. И это значит, что у него неприятности.

— Большие? — уточнил я.

— Огромные.

— Слы, полис, а где я могу отлить? — спросил панк. — Рили надо.

— Терпи, — шикнула на него Швабра. — Или в штаны лей, ты привычный.

— Во ты ж рили стрёмная, жаба, — вздохнул он. — Никакой от тебя благодарности. Но всё равно надо было им вломить.

— Благодарности? Если бы ты меня послушал, то мы бы спокойно вернулись в бар, а не сидели тут! Подумаешь, гадости кричали! Я их знаешь сколько за десять лет в школе наслушалась? И не только наслушалась. И плевали на спину, и учебники кидали в унитаз, и дохлых крыс совали в портфель, а один раз так с лестницы столкнули, что я ногу сломала. И ничего, пережила.

— Слы, герла, я всегда считал, что ценность образования преувеличена, — вздохнул панк. — Но у вас тут рили трэш какой-то. Не надо так.

— Девушку я выпущу, — сказал Депутатор, — она местная, никуда не денется, к тому же несовершеннолетняя, да и держать её негде. По идее, должен сдать на руки родителям, но, зная её семью, не стану даже пробовать. Думаю, поручительство работодателя тоже сойдёт.

Он не спросил, имею ли я желание за неё поручиться, просто открыл дверь решётки и жестом велел выходить.

— Слы, полис, а как же я? — спросил оставшийся в одиночестве панк.

— Ты останешься здесь. Судья рассмотрит твоё дело, но сразу предупреждаю: начав с попытки вооружённого грабежа и продолжив избиением детей, ты вряд ли можешь рассчитывать на снисхождение.

— Алё, полис! Каких, блин, нафиг, детей? Да они рили больше меня каждый! Ты видел этих дуроломов вообще, полис?

— Тем не менее, они не совершеннолетние, а ты — да. И ещё они местные, а ты нет. Судья не будет долго раздумывать, на чьей он стороне.

— И когда этот судья, блин, придёт?

— Он придёт? — улыбнулся Депутатор. — Это не так работает. Он назначит дату, я тебя отконвоирую.

— Дату? Блин, полис, то есть это даже не сегодня будет?

— Судья — занятой человек.

— Слы, полис, тут же сортира нет!

— Я поставлю тебе ведро.

***

— Послушай, босс, — сказала Швабра, когда мы направились к бару, — это как-то неправильно.

— Что именно?

— Что меня отпустили, а его нет.

— Ты же хотела от него избавиться?

— Ну да, так-то он говнистый, мерзкий, вонючий и вообще… Но, босс…

— Что?

— Получается, что он из-за меня попал. Хотя я и не просила, но всё же. Как-то неправильно это.

— А что, судья ваш — без шансов? Он как вообще?

— Не знаю, босс, никогда его не видела. Меня не каждый день сажают за решётку, знаешь ли.

— Надо же, а так и не скажешь…

— Прекрати, босс! И вообще, это, может быть, ты на меня так плохо влияешь!

— Угу, разумеется. Я и швабра. Разлагающее влияние уборки бара подкосило моральные устои несовершеннолетней барышни.

— Тьфу на тебя. Блин, мы же товар не забрали! — спохватилась она.

— Ну, пошли, заберём.

— В таком виде? — она показала на разорванную майку, которая держится на одном плече. — Мне надо домой, переодеться, босс. Или попробовать зашить? У меня одежды не вагон, знаешь ли.

— Давай зайдём в магазин, купишь себе новую.

— Разве что за твой счёт, — съязвила она. — Ты не столько мне платишь, чтобы бросаться вещами.

— За мой так за мой, — пожал я плечами.

— Ты серьёзно, что ли? — она аж остановилась. — Чего это ты такой добренький? Учти, за уборку второго этажа…

— Да-да, придётся платить. Я помню. Но ты пострадала на службе, на тернистом пути пополнения барных запасов. Впрочем, если тебе просто надо домой — умыться, там, или поплакать…

— Чего? Плакать? Из-за этих говноедов? Не дождутся! Ха! Умыться я и в туалете могу, а что рожа поцарапана — так я один чёрт уродина. Пошли в магаз!

Выдержав паузу, она спросила:

— А почему ты не говоришь: «Нет, ты вовсе не уродина, просто оригинальная внешность»? Разве не так положено делать?

— А тебе оно надо?

— Нет. Но все так говорят. В лицо. А потом за спиной перешёптываются. Ну, кроме одноклассников, те на всю школу орут, что я чувырла и угрёбище.

— Воздержусь от оценочных суждений, с твоего позволения. В любом случае, я тебя не в манекенщицы нанимал.

— Ты странный, босс.

Магазин «Одежда на каждый день». Я уже заходил однажды, обзаводясь гардеробом в местном казуальном стиле. Тут продают прямые джинсы, клетчатые рубашки, жилетки с пистолетным карманом и шляпы, которыми я пренебрёг. К счастью, локальный этикет не считает их обязательными, хотя многие носят. Поприветствовал хозяина, с которым мы периодически пересекаемся на складе, и тут же сообразил, что дамы, наверное, одеваются где-то в другом месте. Платьев и юбок в ассортименте не наблюдается.

Впрочем, Швабру это ничуть не смутило, и она зарылась в пачку футболок, как енот в помойку. Надеюсь, там есть что-нибудь на фигуру «две палки прикручены к третьей».

Швабра не уродина. У неё обычное лицо. Мрачное, худое, с опущенными вниз в постоянной гримасе недовольства уголками губ. Лицо как лицо. Без макияжа и попыток как-то себя украсить. Это же можно сказать о причёске, одежде и манере себя держать. Просто чёрные волосы, растрёпанные или небрежно забранные в хвост. Просто джинсы с рубашкой или футболкой, в редких случаях — невзрачное платье с подолом чуть выше худых коленок. И выражение «идите все в жопу» крупными буквами на лице. Без этой гримасы его можно было бы назвать если и не «симпатичным», то нормальным.