"Вы просто не знаете, куда смотреть". Часть вторая: "Ведите себя правильно"

Глава 11. Депутатор Виски

— И как он там? — спросил я вернувшуюся из полицейского участка Швабру.

— Как всегда, босс. Не стал лучше выглядеть или пахнуть. И не поумнел, если ты на это рассчитывал. Но пирожки съел, твоя совесть может быть спокойна.

— Откуда у меня совесть? — удивился я.

— А у тебя нет?

— Мне не положено. Совесть — это вид ответственности. Она нужна участникам действия. А я просто смотрю. И протираю стаканы.

— Ничего не поняла, босс. Или это чушь какая-то, или я дура. Нет, не говори, какой вариант правильный. Пойду лучше отмывать сортир, а то все такие умные, что поссать ровно не могут.

— Погоди, — остановил я её, — скажи, а что ваш завод производит?

— Без понятия, босс. Меня от одной мысли о нём блевать тянет.

— У тебя же там брат работает, так?

— При мысли о нём блевать меня тянет ещё сильнее.

— А мать? Тоже работает?

— Уже нет. Доработалась. Сидит дома и смотрит телевизор. Без звука. Сутками. Так что, босс, я не знаю, что делают на нашем чёртовом заводе. Мать не помнит даже как меня зовут, а брат слишком тупой для таких сложных вопросов.

— А сколько лет твоему брату?

— Двадцать три. Физических. Но я уже в пять была умнее, чем он сейчас. И в год — чистоплотнее.

— А я слышал, что тут всем молодым по семнадцать…

— Не лез бы ты в это, босс.

— А я лезу?

— Причём без мыла.

— Извини.

— Ладно, — сказала она, помолчав. — Один чёрт тебе кто-нибудь скажет. Он мне не родной брат. Сводный по отцу. Тот приехал к нам в город с готовеньким трёхлетним дебилом, моментально заделал мамаше меня и сей же час свалил, оставив этого долбоёба на долгую память.

— Что-то у меня не сходится. Если ему было три, а тебе сейчас семнадцать…

— Я сказала «три»? Оговорилась. Шесть, конечно. Просто в шесть он был такой тупой, что ему и четырёх было не дать.

— Откуда ты знаешь, ведь ты только родилась тогда?

— Догадалась. Иди к чёрту, босс. А вот почему ты, например, не женат?

— Не твоё дело.

— Именно. И ты в мою жизнь не лезь.

***

Депутатор пришёл под закрытие, когда из клиентов остался один муж Мадам Пирожок, привычно дремлющий на столике.

— Виски. Два, — сказал он, сняв фуражку.

— Как успехи? — спросил я, наливая.

— Провожу первичные следственные мероприятия. Опросил соседей по общежитию, жителей соседних домов. Вот, добрался до вас.

— А я тут причём?

— Он был вашим постоянным клиентом. Мог рассказать что-то о себе. Что угодно может помочь.

— Он говорил, что начал встречаться с женщиной.

— Да, статистически женщины являются самой частой причиной насильственной смерти мужчин, — кивнул серьёзно полицейский. — Но пока никаких признаков присутствия женщины в его жизни мне не попалось. Никто не видел его с женщиной, он не приводил её в общежитие, в комнате нет женских вещей.

— Может, они встречались у неё?

— И никто этого не заметил? Слишком маленький городок, Роберт.

— Может быть, он мне врал. Может быть, он врал себе. Может быть, они встречались где-то ещё. В мотеле?

— Мотель исключён.

— Почему?

— Никто не ходит отсюда туда. Ни в кафе, ни в мотель.

— Я хожу в кафе. Иногда.

— Кроме вас.

— Ещё девочка… Ну, такая, белобрысая, подружка моей уборщицы.

— Какая девочка?

Я напряг память и выдал стандартное полицейское описание.

— Здесь нет детей такой внешности, — покачал головой Депутатор.

Нет, значит. Бывает.

— И всё же вы кого-то по нему узнали, не так ли?

— Здесь нет никого, кто подходил бы под ваше описание, — твёрдо ответил он, — хотя не могу не отметить, что вы сделали его в высшей степени профессионально.

— Как скажете, — не стал настаивать я.

— Можете что-то ещё сказать про вашего клиента?

— Может быть, стоит поспрашивать на работе?

— Поспрашивать? На Заводе? — удивился Депутатор.

— Почему нет? Люди частенько болтают с сослуживцами.

— Сходите со мной? Он работал в ночную смену, а значит, после полуночи самое время. Те, с кем он общался, будут на службе.

— Давайте прогуляемся, — согласился я, глянув на настенные часы. — Исполню свой ночной долг по доставке последнего клиента и буду свободен.

Мадам Пирожок открыла не сразу, мы с Депутатором какое-то время подпирали стену и её мужа.

— То есть вы никогда не заходите внутрь? — спросил я.

— Никто не заходит. Кроме вас. Не принято.

— То есть я нарушаю какие-то правила?

— Разве что неписаные. Никто не скажет вам ни слова. Хотя все про себя отметили.

— Учту.

— Знаете, Роберт, — сказал Депутатор, — чем вы меня удивляете?

— Чем же?

— Тем, что не удивляетесь. Вы как будто знали, что вас тут ждёт. Я очень долго привыкал к здешней жизни. Задавал вопросы, искал ответы, удивлялся, злился, пытался что-то изменить… А вы ведёте себя совершенно естественно. Как будто всё нормально. Скажите, вы же не случайно сюда приехали?

— Нет ничего случайного. Все вещи, все люди и все события взаимосвязаны. Если вы не видите связей, вы просто не знаете, куда смотреть.

— И куда же мне смотреть, Роберт?

В этот момент Мадам Пирожок, наконец, открыла, и разговор, к моему облегчению, прервался. Я зашёл внутрь, аккуратно заправляя в дверной проём тушку её мужа. Депутатор остался за дверью.

— Спасибо, Роберт! — сказала женщина, подхватывая тело. — Вы неизменно добры к моему супругу, хотя он не располагает к себе.

— Бар ценит своих клиентов, — ответил я.

— Подождите минутку, отнесу его в кровать. Ваш молочный коктейль и кусок пирога, как всегда, ждут вас.

В зале, к моему удивлению, одинокий посетитель. Бородатый интеллигентный мужчина, которого я забываю, как только он исчезает из поля зрения, и вспоминаю, когда вижу снова. Любитель телевизора и заумных рассуждений. Вот и сейчас он включил звук бесконечного ток-шоу:

— …Если сознание представляет собой не результат физиологических процессов мозга, а отдельную реальность со своим пространством-временем, значит, согласно методам теоретической физики, остаётся только создать оператора, который обеспечит взаимные преобразования ментального и физического пространств-времён. С помощью такого оператора ментальная реальность станет напрямую влиять на реальность физическую…

— Здравствуйте, Роберт, — сказал он.

Я молча поприветствовал его, отсалютовав стаканом коктейля, и впился зубами в пирог. Разговаривать представляется мне бессмысленным, потому что всё равно забуду и сам разговор, и тот факт, что он состоялся.

— Вы же знаете, куда приехали?

Я неопределённо пожал плечами. Это самый честный и точный ответ, возможный в такой ситуации.

— А я, возможно, знаю, кто вы.

Пожать плечами ещё более неопределённо было сложно, но я постарался. Чего он ко мне пристал?

— В некотором весьма условном роде, мы даже коллеги. Я… — он назвал имя, фамилию и то ли должность, то ли профессию, то ли научное звание.

Три слова, которые вылетели у меня из головы раньше, чем он их договорил. Впрочем, чушь. У меня нет коллег. Разве что действительно в «очень условном роде». В формате утверждения «Все люди — братья». Хотя как минимум некоторые из них — сёстры.

— Если я не ошибся, и вы тот, о ком я думаю, это даёт мне надежду. К сожалению, в этой метрике я обладаю нулевым детерминантом, а значит, могу только надеяться.

— Вы правда слушаете эту чушь? — спросила вернувшаяся Мадам Пирожок, указывая пальцем на телевизор.

Я повернулся к ней и немедля забыл о том, что кроме меня в зале кто-то был. Тем более, что его уже и не было.

— Нет, просто фон.

— Я выключу?

— Конечно.

Она щёлкнула переключателем, и телевизор заткнулся.

— Как вам пирог?

— Неизменно прекрасен, спасибо. Вот заказ на завтра.

— Замечательно, — сказала Мадам, забирая бумаги, — заходите ещё.

— Скажите, — спросил я, — а почему из города к вам не ходят?

— Это единственное, что вас озадачило? — засмеялась она. — Как бы вам объяснить… Помните, когда вы приехали, то удивились, узнав, что тут есть что-то кроме кафе?

— Да, обманчивый рельеф, помню.

— Так вот, со стороны города он ещё более обманчив. Там считается хорошим тоном делать вид, что ничего, кроме города, нет. Факты, этому противоречащие, принято возмущённо игнорировать. Кафе — именно такой факт. А почему вы вдруг заинтересовались?

— Да вот, думаю, не взять ли в лизинг холодильник для мороженого. Не хотелось бы составить вам конкуренцию.

— О, как это мило с вашей стороны! Спасибо за заботу! Нет, мы не помешаем друг другу. Моя клиентура приезжает по дороге и уезжает по ней же. Узнать для вас цены?

— Если не сложно.

— Ну что вы, мне только в радость! В конце концов, мороженое тоже пойдёт через мой склад. Немного лишней прибыли никогда не помешает.

***

— Долго вы, — недовольно сказал Депутатор.

— Подождали бы внутри, — ответил я. — Правила, тем более неписаные, не стоит воспринимать слишком буквально. Кто бы вас увидел за полночь?

— Вы не понимаете, — покачал головой он, — это создало бы долженствования, в данном случае совершенно излишние.

— Долженствования?

— Возможности порождают обязанности. Пока я здесь, то могу не делать то, что должен буду сделать, оказавшись там. Просто не имею такой возможности, а значит, и не обязан. Понимаете?

— Вполне, — кивнул я. — Теперь на завод?

На проходной большого старого кирпичного здания нас встретил охранник, который долго не хотел открывать, несмотря на полицейский жетон Депутатора. Звонил куда-то, что-то мямлил в трубку и вообще вид имел туповатый и непробиваемый. Я уже думал, что мы пойдём восвояси, — не ломать же дверь? Но потом он куда-то дозвонился, что-то выслушал и с гримасой крайнего недовольства впустил нас внутрь.

Там оказалась проходная с турникетами, в которые вставляют картонные карточки, где пробивается время прихода, но мы просто обошли их и направились внутрь. Охранник нам не препятствовал, оставшись сидеть в своей будке.

— И что они тут охраняют? — с удивлением спросил Депутатор, оглядывая пустой цех.

— Может, те ящики? — я приоткрыл один из больших, почти в мой рост, контейнеров и заглянул внутрь.

— И что там?

— Какие-то детали. Это всё, что я могу сказать, взглянув на содержимое.

— Детали чего?

— Чего-то целого, вероятно. Возможно, его собирают из них прямо тут, — я показал на сборочный конвейер в центре цеха. Сейчас он пустует и понять, что именно там было, невозможно. — Собирают и засовывают вон в тот контейнер. Грузят на платформу и везут дальше, на следующий завод. Там к нему прикручивают остальное.

— Что прикручивают?

— А я почём знаю? Колёса, например. Или крылья. Или ходули.

— И смысл? Почему их нельзя сразу тут прикрутить?

— Может быть, там дешевле. Спросите у Директора, если интересно. Мы, вроде, сюда не производственную логистику узнавать пришли?

— Да, — кивнул Депутатор, — вы правы. Давайте поищем тех, кто работал с жертвой.

Напарник Калдыря немедленно получил от меня прозвище Шнырь. Во-первых, потому что оказался каким-то хилым, вертлявым, ушлым и чрезмерно угодливым. Во-вторых потому, что «Шнырь и Калдырь» отлично звучит.