Журавлиные клики
![Журавлиные клики](/uploads/covers/2023-05-11/zhuravlinye-kliki-201.jpg-205x.webp)
- Автор: Евгений Алфимов
- Жанр: Советская проза
- Дата выхода: 1984
Читать книгу "Журавлиные клики"
Делать было нечего. Лукич разлил в миски суп, поставил перед гостями, а сам сел на табурет у порога и тоскливо задумался.
— Ты что? — окликнул его Иван Иванович. — Давай с нами.
Лукич лишь рукой махнул.
Стали ужинать без хозяина. Полковник ел без особого аппетита, но старательно. Доцент, отмякший в избяном уюте, наслаждался каждым кусочком. Володя жевал торопливо и небрежно, как человек, твердо знающий, что есть на свете кое-что и поинтересней еды. Он все поглядывал на Лукича, который нещадно смолил, высасывая дым из толстой самокрутки. Был свинарь широкоплеч, лысоват, с могучим шишковатым лбом, под которым совсем маленьким казался короткий нос. «Живописный мужик, ну просто Хорь тургеневский», — думал Володя и улыбался от удовольствия: первый раз в жизни будет ночевать в деревенской избе, да еще у такого колоритного хозяина.
— Ну и гроза, ой, гроза! — внезапно заговорил тот, гулко и хрипло откашливаясь, будто в рот ему попали табачные крошки. — Слышь, Иваныч, я все к тому же… Нехорошо это, конечно, однако же… Одолжил бы мне пятерку… Как вспомню, как она шуровала, с громом да молоньей, даром что зимняя… Я бы к Фроське-продавщице слетал и вас бы угостил… Одолжи, друг…
— Да что я, не вижу? Сам давно бы предложил. — Полковник виновато развел руками. — Но нету у меня, ни рубля нету. Рассчитывал домой к вечеру вернуться — не взял. Понимаешь?
Володя торопливо ощупал карманы, хотя и знал, что, кроме медной мелочи, ничего там нет. Потом просительно посмотрел на доцента.
— Есть. У меня есть, — подтвердил Игорь Павлович. — Однако… — Он негромко постучал пальцем по столу, словно призывал к тишине студентов. — Однако будем, товарищи, принципиальны. Сделаем ли мы добро Лукичу, ссудив его пятеркой? А может, честнее признать, что нанесем ему вред?
— А у вас, Игорь Павлович, никто и не просит, — резко, почти грубо сказал полковник. — Держите ваши деньги при себе.
— Не понимаю этого тона, — обиделся доцент. — Прекрасно знаете, что прав в данном случае я. Потому и сердитесь… Впрочем, я готов дать пятерку. За ночлег и суп. Но при условии, что ни в какой магазин Лукич не пойдет.
— Неужели вы всерьез думаете, что с вас возьмут за постой? — зло усмехнулся Иван Иванович. — Здесь не торгуют ни супом, ни ночлегом. Запомните это!
— Будет вам, будет! — испуганно вскинулся у порога Лукич. — Как петухи, ей-богу. О чем толковать? Обойдусь и без нее, пропади она пропадом. Не ругайтесь только…
Помолчали. Послушали, как потрескивает табак в Лукичовой самокрутке. Из-под веника, что лежал у печки, видел Володя, вышмыгнула мышь, встала на задние лапки, оглядываясь, дернула белыми усиками, обнажив мелкие зубки — точно зевнула, — и снова спряталась под веник. Полковник смотрел в окно — там светилась одинокая, печальная в своей хрупкой красоте звезда.
— Ну и скука у тебя, хозяин, — сказал наконец Игорь Павлович с деланной беспечностью, давая понять, что уже забыл неприятный разговор и жаждет мирной беседы. — Спать еще рано, да и не хочется… Ты что же, даже телевизора себе не завел?
— А на хрена он мне? — коротко отозвался хозяин.
— Может, почитать что найдется?
— Газету выписываю, районную. Коли желаете…
— А книги в доме держишь?
— Нет, не держу.
— Так уж и ни одной?
Лукич пососал потухшую самокрутку:
— Есть одна. Только для вас она неинтересная будет. Божественная.
— Божественная? — оживился Игорь Павлович, — А ну, покажи!
Лукич ушел за перегородку, долго возился там и вынес наконец, держа перед собой на вытянутых руках, глыбистый, зримо тяжелый том. Подул на переплет — пыль так и взметнулась облачком — и положил книжищу перед Игорем Павловичем.
— Да это ж Библия! — вскричал доцент тонким, сорвавшимся от волнения голосом. — Издана в прошлом веке. Иллюстрации Доре… Вы посмотрите, посмотрите!
— Да, — сказал Иван Иванович, трогая пальцем серебряный крест, приклеенный к толстой кожаной обложке. — Богатая книга.
— Вы знаете, какая это редкость? — горячился Игорь Павлович. — За эту книгу Лукичу в любом букинистическом магазине… — Он вдруг запнулся. Зевнул, отодвинул от себя книгу. — А впрочем, не такая уж редкость. До революции выпускалась массовым тиражом. Чтобы в каждой семье, как говорится, был опиум для народа… А ты что, Лукич, верующий?
— Какое там! — усмехнулся тот.
— А что ж богов завел? — кивнул доцент на иконы в углу.
— От покойной матери остались. Пускай висят — не мешают.
— Значит, совсем неверующий? Ни тютельки?
— Ни тютельки, — вздохнул Лукич.
— Ни при каких обстоятельствах?
— Да как сказать? На войне, не совру, иной раз страшно было. Или теперь испугаешься чего. Вот, к примеру, гроза давешная. Осудите меня иль нет — чуть было не перекрестился.
— Гром не грянет, мужик не перекрестится, — засмеялся Володя.
— Это не вера, — сказал Игорь Павлович убежденно. — Это суеверие.
— Оно, конечно, так, — согласился Лукич. — Против данных науки никуда не попрешь.
— Зачем тогда книгу такую хранишь? — гнул свою линию доцент.
— Не выкидывать же. Она мне опять же от матери осталась, а ей дед, помирая, отказал. Память то есть.
— Ясно! — Игорь Павлович, помусолив носовой платок, старательно протер крест. — Ты ее кому-нибудь показывал? Скажем, директору совхоза?
— У нас колхоз, председатель у нас. Как-то заходил, сам случайно увидел.
— И что?
— Ноль внимания. Ничего не сказал.
— Ага, ничего не сказал. А подумать — подумал: зачем, мол, человеку Библия, может, верующий?
— Не пойму, куда вы клоните. — Лукич снова засуетился, полез в карман за спичками. — Намекаете, что лишняя она мне?
— Ну, знаете, — уперся в доцента тяжелым взглядом полковник. — Это, знаете… И, задохнувшись, схватился за сердце.
— Иваныч, — сказал Лукич. — Ты-то что страдаешь? Нужна тебе книга? На, бери. Дарю.
— Ну, дошло-таки! — Игорь Павлович шумно вздохнул и помахал на себя платком. — Продашь?
Свинарь в тоскливом ожидании посмотрел на Ивана Ивановича. Тот, не поднимая взгляда, катал на столе хлебные шарики.
— Говори цену, — торопил доцент.
— Память же, — колебался Лукич, жалко улыбаясь Володе.
— Хорошо. — Игорь Павлович встал. — Если память — не надо.
И Лукич сдался.
— Ну, ладно, чего уж там, — пробормотал он. — Все одно к одному… Только ежели б не гроза… Да уж чего там! Пятерку — и дело с концом.
В чем ином, а в скупости Игоря Павловича обвинить нельзя было. Достал бумажник, шмякнул на ладонь Лукича две красненьких — знай, мол, наших. Свинарь тут же, накинув пальтишко, не мешкая, поспешил за дверь. А Игорь Павлович спрятал Библию в рюкзак, крепко затянул шнурок на его горловине и довольно потер ладони.
Он был большой знаток и любитель старинных книг.
Ночью ему приснилось, что столь счастливо приобретенная им Библия превратилась в красивую дородную женщину в черном платке и с тугими красными щеками. Он гулял с нею по городу и почтительно называл Библией Ивановной.
Володя с треском проваливался на экзаменах и тихонько постанывал во сне.
Опохмелившемуся Лукичу причудился хряк Гавриил, прошлым летом покусавший его. Этой ночью хряк был миролюбив и ласков. Жестким щетинистым боком он терся о ноги свинаря и блаженно всхрюкивал.
Ивану Ивановичу, как всегда, снилась война. Его, тяжело раненного, тащил на шинели по заснеженному полю незнакомый, наверное из соседнего полка, солдат. Вдруг солдат дернулся и затих, между лопатками у него парком взошла кровь: разрывная пуля разворотила ему шею ниже затылка.
Полковник проснулся от того, что ощутил на лице слезы, и долго потом не мог уснуть снова.
Утром приехал и разыскал их институтский шофер Васек. Гроза застала его где-то в середине пути, он ночевал в машине, а на рассвете был вызволен из сугробного плена бульдозером, высланным дорожниками для расчистки снежных заносов.
И, как говорится, наступил миг прощания. Лукич, конфузливо покряхтывая, вынес на крыльцо рюкзаки и обошел компанию, пожимая отъезжавшим руки и бормоча что-то. Володя разобрал всего три слова: «гроза», «не обессудьте» и «бывает». Легонько встряхивая руку доцента, свинарь отчаянно попросил его о чем-то глазами, на что Игорь Павлович ответил взглядом, скользнувшим в сторону, но достаточно непреклонным.
Погрузились. Поехали. Володя обернулся к заднему оконцу: Лукич, без пальто, растрепанный и одутловатый, стоял на крыльце и махал им вслед.
— Странный мужик, — сказал Игорь Павлович, снимая с запотевшей головы пыжиковую шапку и аккуратно устраивая ее на коленях. — Представляете, просил вернуть ему книгу. Как будто вчера я силой взял ее у него. Или хитрым обманом…
Иван Иванович промолчал, хотя именно к нему, вернее, к его затылку обращался доцент. Полковник сидел рядом с Васьком и не видел зятя, но ощущал его всем своим стареющим, зябнувшим телом — словно в нетопленой комнате ступал босыми ногами по худому полу, из щелей которого дуло.
Он ежился, запахивал на коленях полы полушубка и снова — в который раз! — старался разобраться в своих чувствах к зятю. Был ли он, Иван Иванович, всегда справедлив к нему не по мелочам, а по крупному счету? И где кончаются мелочи и начинается крупный счет? Да, Игорь Павлович — человек напористый, пробивной, как теперь говорят, умеет, коль речь пойдет о житейских делах и нуждах, созвониться с кем надо, достать что надо, устроить, организовать. То есть умеет жить — не в очень-то возвышенном смысле этого слова. Но разве не объяснимо такое отношение к жизни при нынешнем всеобщем стремлении к благополучию и комфорту? Его, видите ли, коробит при одном взгляде на унты, подаренные Игорю Павловичу коллегами (за что такие подарки?) в Красноярске, на какой-то там научной конференции. Ему не понравилась проведенная нынче «операция» с Библией. Но разве все это дает право забывать о более существенном, может быть, главном? Что зять его, сирота, детдомовец, в свои тридцать пять стал кандидатом наук, доцентом. Что он на руках носит свою жену — его, полковника, родную дочь, и она — да, он знает это — любит и ценит своего мужа. Что Игорь Павлович состоит чуть ли не домашним учителем при Володе — парне, надо прямо признать, с ленцой, придурью и способностей отнюдь не выдающихся…
А Володя искоса посматривал на Игоря Павловича и мучился запоздалым раскаянием. Час назад, перед отъездом, улучив минуту, когда в избе никого не было, он развязал рюкзак доцента, вытащил Библию и, шмыгнув в боковушку, сунул том под одеяло Лукичовой постели. Теперь Володя сам себе удивлялся, как он мог сделать такое, казнился и мучился, ожидая, что Игорь Павлович вот-вот обнаружит пропажу.
Ожидание становилось невыносимым, и студент почти обрадовался, когда сверкнула в нем показавшаяся спасительной мысль — признаться во всем самому. Собравшись с духом, он тронул доцента за рукав.
— И-горь Па-павлович… — Володя говорил, заикаясь. — А ведь я… я…
Больше Володя не сказал ни слова. Да слова и не нужны были — сработала интуиция: Игорь Павлович сначала покраснел, потом побледнел. Вскинув на колени рюкзак, с испугом и удивлением ощупал его, охлопал, сунул руку в нутро и, не вынув ее оттуда, тонко вскрикнул: