Яблоневый дворик

* * *

Невольно вздохнув, я достала из кармана халата телефон — одеваться казалось ненужной роскошью — и вбила в Google «частная клиника сексуального здоровья». Идти в муниципальную поликлинику, где бы она ни находилась, и два часа сидеть в приемной среди десятка всхлипывающих подростков я в любом случае не собиралась. Записалась на прием. Прокрутила в голове список всего, на что мне надо провериться — от молочницы, сифилиса и гонореи до ВИЧ. Впрочем, тест на ВИЧ покажет только, являлась ли я носителем инфекции до вчерашнего дня. Даже если он будет отрицательным, для полной уверенности мне придется повторить его через двенадцать недель. Но я знала, что не стану проходить тест второй раз. Через двенадцать недель со всем этим будет покончено. Скорее всего в этой проверке вообще нет необходимости. Я сдам анализы с единственной целью — порадоваться собственному здравомыслию. По крайней мере, я могла не беспокоиться о беременности — три года назад я плавно, без приливов и драм, скользнула в менопаузу: менструации постепенно становились все более скудными, а затем и вовсе прекратились.

О сексуальном здоровье мужа я тоже могла не волноваться. У нас не было секса уже почти три года. Визит к врачу я назначила через десять дней, чтобы за это время проследить, появятся ли у меня какие-либо симптомы. Не исключено, что я вообще его отменю.

Выплеснув остатки чая, я поставила кружку в посудомоечную машину, достала из шкафа чашку и маленький кофейник, а из холодильника — кофе. Пока пыхтел чайник, я, прислонившись к кухонному столу, послала мужу эсэмэску с напоминанием проверить наклейку об уплате дорожного налога за его машину, потому что все равно собиралась съездить получить новую для своей. С тех пор как дети покинули дом, мы заботимся о машинах друг друга. Хорошо хоть не переключились на кошек.

Прошло три дня, и я начала чувствовать себя использованной. Неплохо, решила я. Совсем неплохо. Некоторая доля жалости к себе появилась потому, что в пятницу мне опять нужно было в район Вестминстера, правда, на сей раз не в парламент, а встретиться за завтраком с коллегой из Бофортовского института. Обычно я бываю в офисе только по понедельникам и вторникам — моя должность называется «почетный проректор». Мне самой это странно, но, видимо, начальство считает, что мое имя с фотографией на титульной странице буклета повышает статус института. Марку — нашему сотруднику и изрядному зануде — я сама предложила встретиться на нейтральной территории. Появись я на работе, не вырвалась бы оттуда до конца дня.

Возвращение в Вестминстер напомнило о том, что меня сюда не звали — в смысле, ты не звал. Ты меня не хотел. Не искал, ничего не предлагал, ни о чем не просил.

Марк — менеджер по персоналу, а значит, чувство юмора у него полностью ампутировано. Он хотел обсудить, не соглашусь ли я заменить коллегу, которая уходит в декретный отпуск. Я отказалась от полной занятости в Бофортовском институте, потому что мне надоели ежедневные поездки. Пока Марк бубнил об условиях договора, я представила себе, как снова буду полгода мотаться туда-сюда, и мне захотелось биться головой о стол.

Выйдя после завтрака на улицу, я подумала, что должна вернуться домой и разобрать стопку скопившихся счетов. Но потом решила, что коль скоро светит неяркое зимнее солнце и к тому же сегодня пятница, то вполне могу позволить себе прогуляться до здания парламента. Обогнула Парламентскую площадь, ступила на Вестминстерский мост, остановилась и, прислонившись к каменной балюстраде, стала наблюдать за туристами, снимавшими на планшеты Биг-Бен. На том конце моста человек играл на волынке. Чайки аккомпанировали ему криками.

Устав наблюдать за туристами, я повернулась к ним спиной и стала смотреть вниз на воду. Я вспоминала, как ты встал на колени, натягивая мне сапог. Как я приложила ладонь к твоей щеке и как ты улыбнулся нежности моего жеста. Я хотела, чтобы все это повторилось, хотя сама все еще не поняла, что это было. Я вдруг осознала, что вся моя взрослость, мое якобы рациональное отношение к случившемуся, запись на прием в клинике — чистое притворство. Я не переставала думать о тебе, о том, как ты вжимался в меня, постепенно лишая дыхания, когда мы целовались за дверью. Всю эту неделю у меня голова шла кругом.

Дура, сказала я себе. Ты больше никогда его не увидишь, уясни это. Привыкни к этой мысли и перевари ее. Если бы там, в часовне, ты ему отказала, он потом преследовал бы тебя всю неделю, как ракета с тепловым наведением. Но ты же не возражала, правда? Ты на все согласилась. Скорее всего он о тебе уже забыл.

Разумеется, я всего лишь строила предположения.

Я мало понимаю в случайном сексе. В моей жизни он всегда служил началом каких-то отношений. Вот у животных не бывает случайного секса, потому что для них существует только биологический императив — хотя, если применить антропоморфный подход, то секс у животных можно целиком и полностью отнести к случайному. Склонность человека к случайному сексу — своего рода любопытный эксперимент, попытка примирить противоречие между жаждой удовольствия и инстинктом самосохранения. «Ты слишком много думаешь, — любил повторять мой первый парень, — и в этом твоя проблема». Он был ублюдком и сексистом — и, вероятно, остается таковым до сих пор.

Я смотрела на Темзу под Вестминстерским мостом, беззвучно несущую серые воды к морю. Животные думают о смысле спаривания не больше, чем вода размышляет о том, куда ей течь. Рядом со мной радостно верещала на испанском стайка туристов. Глупая идиотка, произнес насмешливый голос у меня в голове. Тобой попользовались — и все, а ты чего ждала? Букета цветов с посыльным? Теперь будешь знать.

Я рассуждала об этом так рационально, так по-взрослому, так хорошо все себе объясняя, что оставила реку туристам, перешла через Бридж-стрит и направилась ко входу в Дом с решетками, хотя в тот день у меня не было там никаких дел. Миновав первые вращающиеся стеклянные двери, я остановилась, потом заметила знакомую охранницу — ту самую толстую тетку, что обыскивала меня во вторник. Сегодня на мне были те же сапоги, что и тогда. Она улыбнулась мне, и я покачала головой.

— Сегодня меня не вызывали, я просто хотела узнать, не находил ли кто-нибудь во вторник мой шарф.

Охранница облокотилась на свой просвечивающий аппарат, показывая, что не прочь поболтать. Она устала, посетителей не было.

— Какой он?

Я представила себе новый шерстяной шарф, который лежал, аккуратно сложенный, на полке у меня в гардеробной.

— Серый, прошитый белой ниткой.

Отвечая ей, я смотрела через стеклянные перегородки на атриум-кафе и изогнутую лестницу, что ведет к залам заседаний комитетов, как будто ждала, что ты там появишься.

Охранница почесала ухо и сморщила нос.

— Если бы вы потеряли его тут, его принесли бы нам. Но что-то я такого шарфа не помню. Знаете что? Отправьте запрос по электронной почте. Я тоже у себя помечу, но это так, на всякий случай. Только имейте в виду, что запросы рассматриваются в течение десяти дней, не меньше.

— Хорошо, спасибо.

Я снова вышла на холод. Слабое солнышко не могло тягаться с поднимавшимся от реки ледяным ветром, но я несколько минут простояла на ступеньках, беспрестанно оглядываясь, будто кого-то ждала. Господи, ну что за кретинка!

Была пятница. Мы, сотрудники со свободным графиком, по пятницам ничего не делаем, а только притворяемся, что работаем. Я решила дойти до Пикадилли. Может, загляну в книжный или в Королевскую академию художеств. Или вернусь к себе в пригород, где мне и место.

С Бридж-стрит я свернула на Парламентскую площадь и прошла вдоль фасада парламента, где у подъезда для депутатов многочисленные туристов по очереди позировали рядом с неулыбчивыми вооруженными полицейскими. На другой стороне стояли возле своих палаток активисты, протестующие против войны. В нескольких шагах отсюда находились двери, из которых во вторник я выползла на дрожащих ногах, чтобы несколько минут погулять по холоду, прежде чем вернуться в Дом с решетками на послеобеденное заседание.

Теперь я переваривала последствия. Прошла мимо уродливого здания Конференц-центра Елизаветы II и зашагала вверх по Сторис-гейт. Я решила пересечь Бердкедж-уолк и пройти вдоль Сент-Джеймс-парка — всякий раз, когда я здесь бываю, он выглядит по-новому. Сегодня я обратила внимание на лебедей, домик Гензеля и Гретель, претенциозный фонтан — господи, какая пошлость. Нечего поддаваться тоске и сожалениям — в конце концов, я этого не заслужила. Попыталась почувствовать себя туристом в родном городе и получать удовольствие от прогулки. Думала о том, как редко позволяю себе просто побродить: обычно моя жизнь — нестройный хор свистящих в уши дедлайнов.

От улицы Мэлл я поднялась к Карлтон-Хаус-террас и свернула на Пэлл-Мэлл, чтобы пройти через площадь Сент-Джеймс. Хорошо бы посидеть в сквере, но очень уж холодно, да и офис совсем рядом. На Дьюк-оф-Йорк-стрит, уже на подходе к Пикадилли, я начала присматривать кафе. Удалившись на достаточное расстояние от здания парламента, я имела полное право выпить кофе, не испытывая стыдного чувства, что выслеживаю тебя. Посижу где-нибудь, решила я, сделаю вид, что проверяю на мобильнике почту, а сама буду наблюдать за другими людьми, оценивая их силу воли и сравнивая со своей. Потяну время, пока не надоест обманывать себя, а потом поеду домой.

В середине квартала, на левой стороне, обнаружилось небольшое итальянское кафе с официантами и круглым столом в эркере, идеально подходящим для моих целей. Я толкнула дверь: звякнул старомодный колокольчик. Внутри оказалось тепло и не играла музыка. Кто-то даже любезно оставил для меня на столе сложенную газету.

Что, если бы я вдруг увидела в окно, что ты идешь мимо? Я даже не могла бы выскочить из кафе, окликая тебя по имени, поскольку не знаю, как тебя зовут.

Почему я? Вот что мне действительно хотелось знать. Почему я?

Я с удовольствием вела с собой этот бессмысленный, но отнюдь не мучительный внутренний диалог, умудряясь при этом относиться к произошедшему довольно здраво. На улице напротив моего окна остановилась какая-то женщина, вступив в перепалку с водителем зеленого фургона, припаркованного у бордюра. Женщина скандалила, водитель сидел, откинувшись на спинку сиденья и свесив из окна тяжелую крупную руку. На женщину он не смотрел, курил и, судя по движению его губ, злобно отругивался.

Наверное, он постоянно проделывает нечто подобное, думала я, разумея под «ним» не водителя фургона, а тебя. Я вспоминала твою спокойную уверенность, вкрадчивую грацию твоих движений, отсутствие суетливости и спешки. Ты прекрасно понимал, что делаешь. Интересно, как часто ты этим занимаешься? Может быть, это у тебя такая игра — раз в неделю выходить на охоту и ловить новую жертву?

Я представила себе кабинеты депутатов парламента, бесконечные коридоры, раздевалки, туалеты и подсобки. А может — от этой мысли я, несмотря на все свои попытки быть рассудительной, содрогнулась, — ты член интернет-клуба, и вы соревнуетесь между собой, кому удалось заняться сексом в самом необычном месте и при самых необычных обстоятельствах? Разгар рабочего дня, сердце старейшей в мире демократии — приключение должно принести тебе много очков. Не исключаю, что во мне говорило тщеславие — или оптимизм, — но меня не покидало ощущение, что ты довольно-таки разборчив.