Черно-белый оттенок нежности

Подождав, пока надзиратель уйдет, мужчина заговорил, непроизвольно поправив обручальное кольцо на пальце.

– Ну здравствуй Мадина.

Она ничего не ответила, глядя на него в упор.

– Ты наверное удивлина моему визиту и у тебя много вопросов.

Она покачала головой и произнесла с вызовом.

– Вопросы есть у вас, раз вы сюда пришли.

В ее голосе звучала нескрываемая агрессия, защитная реакция, выработавшаяся на многочисленных допросах.

– Если ты думаешь, что я пришел допрашивать тебя, то ты ошибаешься. Я не из спецслужб.

«Тогда кто же вы» – хотелось выкрикнуть ей, но она заставила себя промолчать.

– Я – твой друг и хочу помочь тебе.

Услышав эти слова, она чуть не рассмеялась в голос, но сдержала этот неуместный порыв. Сколько раз она слышала такие фразы за время своего заключения. Почти каждый из следователей, допрашивающих ее начинал разговор с этой фразы. Они все были ее друзья и стремились помочь, но в итоге лишь мучали и пытали, заставляя выдать Мира и подписать себе приговор. Она опустила глаза, начиная жалеть, что пришла, потому что кто бы ни был этот человек, ей уже было понятно, что никакой он не друг и ему, как и всем им что-то от нее надо. Иначе он не пришел бы сюда, такой холоный, ухоженный, надменный и не стал бы пытаться втереться в доверие.

– Я понимаю, что сейчас мои слова кажутся тебе неубедительными и ты не веришь мне, но со временем ты поймешь, что я действительно желаю тебе только добра. Меня зовут Халим Махдох, я – главный муфтий республики.

Вот так поворот. Его слова заставили ее поднять глаза и снова внимательно посмотреть ему в лицо. Сам муфтий пришел посмотреть на ее падение. Интересно, что он сейчас начнет делать? Читать проповедь?

– Я наслышан про твою историю и считаю несправедливым твой арест. Я знаю, что ты ни в чем невиновна и намереваюсь доказать это в суде.

В голове вдруг мелькнула шальная мысль, которую она поспешила озвучить.

– Вас прислал Мир?

Он мягко улыбнулся и покачал головой.

– Нет. Я пришел сам, потому что с тобой обошлись несправедливо.

– Откуда вы знайте?!

Вдруг выкрикнула она, вцепившись руками в прутья решетки. Наручники на ее запястьях натянулись, врезаясь к нежную кожу и причиняя боль. Она непроизвольно поморщилась и опустила руки, снова опускаясь на жесткий стул.

– Я знаю больше, чем ты думаешь.

– Тогда вы должны знать где сейчас Мир, что он делает и как воспринял новость о моем аресте? Почему он так ни разу не пришел проведать меня? Зачем он подложил мне в косметичку это проклятую взрывчатку?!

Со всем презрением, на которое только была способна, она бросила ему в лицо эти вопросы, сама не заметив, как повышает голос. Но его лицо оставалось спокойным и беспристрастным, а во взгляде сквозило понимание и умиротворение.

– Этого я, к сожалению не могу тебе сказать, но могу сказать, что пути господни неисповедимы. Аллах ведет нас трудной дорогой, посылает много припятствий и испытаний на пути, но в итоге он неизменно приводит нас к свету и пониманию нашего истинного потенциала. Ты сильная девочка и несомненно справишься со всеми трудностями, выпавшими на твою долю, а я помогу тебе в этой борьбе.

Он ненадолго замолчал, сцепив руки крепче и выжидающе глядя на нее, но она сидела молча, потупив глаза и никак не реагируя на его речь, тогда он продолжил:

– Совет муфтиев найдет и оплатит тебе хорошего адвоката, который будет защищать тебя в суде. Мы докажем твою невиновность и вытащим тебя отсюда. Поверь, это возможно, если действовать всем вместе.

Горячо произнес он, безоговорочно веря в собственные слова.

Не выдержав, она рассмеялась. Смех был истерический, отчаянный, злой. Он молчал, терпеливо ожидая, когда ей надоест смеяться. Когда она замолчала, он с надеждой посмотрел на нее, поймав ее взгляд, но наткнулся на непробиваемую стену немого отчаяния. Она молча встала со своего стула и повернувшись к двери, постучала в нее скованными руками, требуя увести ее обратно в камеру. Дверь со скрипом открылась, но прежде чем выйти, она повернулась и печально улыбувшись, произнесла:

– Но к сожалению, я одна.

Очередной допрос не заставил себя долго ждать. Несмотря на то, что с момента ее задержания прошло уже много времени, следователи не оставляли попытки «расколоть» ее, устраивая новые допросы и очные ставки. Первая очная ставка была у нее с собственными родителями, которые сразу же рассказали следователям все, что знали про их отношения с Миром и еще много чего добавили «от себя». От их бесконечных, ничем не подтвержденных обвинений и домыслов устали даже следователи, вежливо поблагодарив их и отпустив домой. Во время очной ставки с родителями она молчала, так и не произнеся ни слово. Ни раз она вспоминала, как отец кричал на нее, публично обвиняя во всех смертных грехах, как отрекся от нее в присутствии полицейских и следователей, как мать плакала, умоляя ее сотрудничать с полицией, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился, но все было бесполезно. Она сидела на стуле, словно набрав в рот воды и молча смотрела на этот бездарный спектакль, не чувствуя ни жалости к матери, ни ненависти к отцу. Она вообще ничего не чувствовала, словно со стороны наблюдая за своей судьбой. Она принимала действительность такой, как она есть, с чередой событий, которые неотвратимо толкали ее к пропасти и не могла ничего изменить. В какой то момент она даже начала хотеть скорейшего завершения этого безумия, ни минуты не веря в благоприятный исход.

Следующую очную ставку ей устроили с лушчей подругой, которая смущаясь и опуская глаза поведала следователям о каждом ее слове, каждом рассказе про Мира и про их нечастые встречи. Как же это было низко и подло вытряхивать перед посторонними ее грязное белье, но и тогда она гордо молчала, никак не комментируя слова подруги. Они могли говорить что угодно, но они ничего не знали про Мира. Откуда они могли знать какой он и что у него в голове? Этого никто не знал, даже она сама.

После двух неудавшихся попыток узнать хоть что нибудь, следователи придумали новую хитрость и спустя пару недель в ее камере появился молодой, хорошо одетый человек с жизнерадостной улыбкой на пухлых губах. Он был до тошноты вежлив, даже ласков, говоря осторожно и ежеминутно расточая улыбки. По классической схеме он пытался подружиться с ней, обещал помочь и вытащить ее из тюрьмы, если она пойдет на сотрудничество. Но она ограничилась общими фразами, которые говорила полиции. Он продолжал приходить к ней в камеру каждый день в течении месяца, улыбался и приносил фрукты, к которым она не притрагивалась, но ни на шаг не приблизился к заветной цели. В конце концов, ему это надоело и он перестал приходить, исчезнув из ее жизни так же внезапно, как и появился.

За все время ее пребывания в камере ее несколько раз избивали. Обычно это случалось ночью, когда все следователи и начальство расходилось по домам. Надзератели расталкивали ее посреди ночи и полусонную выволакивали из камеры со скованными за спиной руками. Долго тащили по темным душным коридорам и заталкивали в какой нибудь тесный кабинет. Там полупьяные полицейские из ночного потруля, развалясь на диване обычно играли в карты или смотрели порнофильмы. Завидив ее, они начинали свистеть и улюлюкать, как малые дети, на их губах появлялись сальные ухмылки, а в затуманенных алкоголем глазах вспыхивала похоть. Сначала они пытались изнасиловать ее, но ей удалось извернуться и с силой укусить одного из них в руку. Укус был такой силы, что началось кровотечение, пришлось ехать в больницу чтобы наложить пару швов. С тех пор они больше не предпринимали попытки изнасилования, но стали более жестокими. Как только охранник вталкивал ее в кабинет, ее тут же толкали на пол и начинали избивать. Они были профессионально, так, чтобы не оставлять следов. Били по ногам, по почкам, в живот. Били резиновыми дубинками, которые всегда носили с собой. Но никогда не трогали лицо, понимая что на нем могут остаться синяки. Она забивалась в угол и закрывалась руками, сжавшись к тугой комок и пытаясь слиться со стеной, но никогда не кричала, не плакала и не просила пощады. Она знала всю бесполезность подобных действий, знала, что это только еще сильнее раззадорит их. Они останавливались когда уставали или когда она почти теряла сознание от боли и тащили ее обратно в камеру. Только там, наедине с собой она давала волю душившим ее слезам. Несколько дней после этого она не могла подняться на ноги, сутками напролет лежа на жесткой железной кровати и балансируя между сном и явью. В груди жгло, тело болело, душа билась к немой агонии, не в силах найти выход из запертого на замок тела. Когда становилось совсем невыносимо – она начинала беззвучно шептать молитву, единственную, которую успела выучить во время уроков арабского языка. Она повторяла ее снова и снова, пока сознание не угасало, убаюканное неземной благодатью.

Ее состояние никто не замечал, потому что к ней никто не приходил. К очередному допросу синяки и ссадины на теле успевали пройти, неизменной оставалась лишь боль души, которую она прятала глубоко внутри.

Следователи тоже были к ней жестоки. Они хоть и не трогали ее руками, но кричали и говорили такие слова, которые потом еще долго стучали у нее в голове. Они оскорбляли ее, унижали, смешивали с грязью. Ни один из них ни разу не вспомнил о своих словах про понимание и желанием помочь. Им нужна была только информация и было глубоко наплевать что стенет с ней дальше. Поняв это она перестала с ними разговаривать, отгораживаясь от давно надоевших вопросов непроницаемой стеной молчания. Так было до тех пор, пока ей снова не устроили очную ставку. Но на этот раз все было по другому. Они поймали одного из членов банды Карима Далаева и сейчас он сидел перед ней, со скованными за спиной руками и бросал полные пылающей ненависти взгляды на следователей, сидящих рядом. Увидив, как она входит в открывшуюся дверь кабинета, он выругался по арабски и презрительно сплюнул.

Такая реакция понравилась сделователячям, на их заплывших жиром лицах появилось довольное выражение. Помимо двух уже знакомых ей сделователей, в кабинете находился еще один мужчина. Молодой, выскоий, с неприметной внешностью и маленькими глубоко посаженными глазами, внимательно следящими за всем происходящим. От него веяло немой угрозой и она сразу поняла, что из всех присутстующих сейчас в кабинете людей, он – самый опасный.

Она медленно опустилась на предложенный ей стул и перевела взгляд на своего оппанента. Это был совсем молодой парень, скорее всего ровесник Мира, возможно даже его родственник, хотя его лицо ей было незнакомом. Она могла бы сказать с уверенностью, что никогда раньше не видела его, но ее пока никто не спрашивал.

– Что делает здесь эта дрянь?! Это она нас сдала?!

Хрипло прокричал парень, буравя ее лицо горящим взглядом. Не в силах выдержать такой взгляд, она опустила глаза, словно в самом деле была в чем то виновата перед ним.

– Ее задержали восемь месяцев назад и за это время с ней успели поработать наши специалисты. На допросах всплыло много интересных подробностей…