Летчик Михеев

СКОРАЯ ПОМОЩЬ НА САМОЛЕТЕ

Александре Михайловне Громцевой было двадцать три года. Родилась она на севере, н Олонецкой губернии. Окончил в 1927 году педагогический техникум, она не побоялась работы в глуши и вернулась на родину, чтобы здесь применить свои знании. Она учительствовала в деревне Конза-Наволок, что лежит на небольшом островке озера, невдалеке or Белого моря.

В феврале 1929 года Громцева отправилась в городок Пудож на учительскую конференцию. Путь далекий — девяносто километров на лошадях по безлюдным, заметенным снегом лесам. Стужа лютая, а остановиться и обогреться негде.

В Пудож Громцева доехала благополучно, но на обратном пути ее застигла пурга. Ветром намело огромные сугробы, и лошадь, уставшая за долгий путь, едва тащила сани с Громцевой и девочкой-ямщиком.

На землю спускалась ночь.

Лес окончился. Во тьме смутно вырисовывался крутой спуск к озеру. Впереди расстилалась огромная снежная пустыня.

На крутом извилистом скате дороги возница не сумела сдержать лошадь, и сани на полном ходу въехали в огромную полынью, черневшую у берега. По счастью, здесь было неглубоко. Лошадь вытащила сани па лед.

На Громцевой не осталось сухой нитки. После вынужденного ледяного купанья ее сразу обдало морозным, студеным ветром, разыгравшимся на ровной поверхности озера. Занемели руки и ноги, одежда с каждой минутой твердела — ее сковывал мороз. Учительница с беспокойством оглянулась назад — не вернуться ли? Еще недавно в лесу виднелись огоньки глухой деревеньки, но сейчас ничего не видно. Берег скрылся в серой пелене пурги. Оставалось только одно: ехать вперед, через озеро.

Ветер усиливался. Лошаденка, утопая в снегу, едва тащила сани. Громцева чувствовала мучительную боль во всем теле. Она начинала замерзать: то засыпала, то вновь просыпалась.

В одно из мгновений, когда учительнице удалось вырваться из забытья, она вдруг обнаружила, что возницы в санях нет, а лошадь стоит, почти заметенная снегом. Скоро около саней замаячила маленькая серая фигурка.

— Сбились с пути! — прокричала девочка, стараясь перекричать пургу.

Громцева кое-как слезла с саней. Замерзшее платье хрустело и ломалось. Она пошатнулась и, увязая в снегу, исчезла в пурге. Откуда-то издалека до девочки донесся заглушенный воем пурги голос Громцевой:

— Пой-ду искать до-ро-гу!..

Теперь одна осталась девочка. Она сидела в санях, сжавшись в комок от холода и страха. Но учительница не возвращалась. Девочка не могла больше вынести этого одиночества. Бросив лошадь, едва передвигая ноги в глубоком снегу, девочка направилась в ту сторону, где, по ее расчетам, должна быть деревня. Много времени прошло с тех пор, пока по елкам-вешкам она узнала дорогу. Обессиленная девочка упала в снег. Из последних сил она боролась с предательским сном, когда ее поднял проезжавший крестьянин. Через несколько минут она уже была в родной деревне.

Крестьяне Конза-Наволок, узнав, что их учительница заблудилась, зажгли берестяные факелы и вышли на озеро искать Громцеву. Но пурга усилилась, и они вынуждены были вернуться ни с чем.

А Громцева в это время лежала в снегу, и ей чудилось, что где-то неподалеку идут люди. Она видела много огней, хотела крикнуть, но не могла. Огоньки начали удаляться, все тише и тише в вое пурги звучали голоса крестьян.

Только в восемь часов утра, когда пурга утихла, крестьяне после долгих поисков нашли Громцеву. Она примерзла ко льду, но была еще в сознании.

Учительницу привезли в деревню. Платье примерзло к ее посиневшему телу, и его с трудом сорвали. Местный фельдшер оказал первую помощь, а на другой день ее отвезли в пудожскую больницу. Здесь врач заявил, что необходимо сделать сложную операцию, но в местной больнице ее сделать нельзя.

Без этой операции Громцеву ждала смерть.

Уездный отдел союза работников просвещения обратился в Москву с просьбой прислать самолет для перевозки Громцевой в Ленинград.

Центральный комитет работников просвещения, руководители Осоавиахима, Управление военно-воздушных сил и общество "Добролет" откликнулись на эту просьбу. Лучшие специалисты приготовили карты полета. В местности, над которыми должен был лететь самолет, были посланы телеграммы. Всюду были подготовлены бензиновые базы.

13 февраля металлический самолет "Ф-13" под управлением Михеева вылетел в ответственный опасный рейс для спасения жизни учительницы.

?

В десять часов утра сестра Громцевой стояла на крыле самолета. Она собиралась лететь из Москвы за своей сестрой Александрой. Но неожиданно раздумала й сошла на снег.

Михеева это нисколько не удивило, он не раз видел, как нервные люди иногда перед самым отлетом покидали пассажирскую кабину.

Михеев дал сигнал мотористу, тот переключил краны бензинопровода на главный бак и через минуту самолет оторвался от земли.

Они пронеслись на высоте двухсот метров над Савеловским вокзалом, Марьиной рощей и, взяв курс по компасу, пошли на выручку Громцевой.

За станцией Сходня Октябрьской железной дороги Михееву пришлось снизиться до ста метров. Низкие облака и зимний туман закрывали линию железной дороги, мешали ориентироваться. Около станции Подсолнечной самолет вошел в снегопад. Снежинки, такие мягкие на земле, здесь; наверху, при двухсоткилометровой скорости самолета, сильно били по козырьку самолета. Под Клином снегопад стал гуще. С тревогой смотрел Михеев вперед. Он видел только белую полосу снега. Ни железной дороги, ни рельс!

А между тем самолет шел на опасной высоте — всего лишь пятьдесят метров от земли.

Боясь зацепиться за трубы фабрик, Михеев "прыгнул" через Калинин на высоте ста метров. Город внизу рисовался смутным пятном.

Дальше к снегопаду прибавился туман. Земля почти совершенно исчезла из глаз.

Самолет Михеева шел низко, в каких-нибудь десяти-пятнадцати метрах над землей. Перед летчиком то и дело вставали очертания высоких зданий, и в сотую врезаться в возникающие из тумана препятствия. Механик, понимал опасность. Он сунул Михееву записку:

"Так летать вредно для здоровья".

Но у Михеева не было времени для шуток. Он напряженно смотрел вперед.

Три часа промчались незаметно: зрение, слух, осязание — все чувства Михеева были напряжены до крайности. Вот впереди показалось черное дымовое пятно — Ленинград. Туман закрывал землю, и Михеев лишь по компасу нащупывал правильный курс.

Выскочить из тумана удалось западнее Ленинграда — над взморьем. Блеснуло солнце. Под ними искрилась, ослепляя, белоснежная пустыня.

Пришлось снова нырнуть в туман и на высоте в несколько метров от земли отыскивать Октябрьскую железную дорогу. С большим трудом, не раз рискуя собой и машиной, Михеев нашел полустанок Фарфоровый пост и увидел вдали голубую нить Октябрьского проспекта. Увидел и cpaзy же потерял: впереди встала непроницаемая стена тумана. Но скорость сделала свое: через несколько минут самолет вынырнул над Октябрьским вокзалом.

Октябрьский проспект, ярко освещенный электрическими фонарями, вырастал из серой мглы. Он ослеплял Михеева голубоватыми молниями трамвая. Рассматривая с тридцатиметровой высоты расстилавшийся внизу город, летчик несся над ним, "перепрыгивал" через высокие трубы фабрик и заводов.

Вот и аэродром.

?

Утром Михеев и механик Гладкий погрузили на самолет шестьсот килограммов бензина, тридцать два килограмма масла и полетели в город Пудож

Через Ладожское озеро проходит финская граница, охраняемая пограничными заставами. Зимой, в пурге и туманах, самолет легко мог сбиться с правильного курса и попасть в Финляндию. Поэтому Михеев нарочно удлинил свой путь, пытаясь обойти все пограничные заставы. Самолет должен был идти вдоль южного берега Ладожского озера, потом по линии Лодейное Поле — Вытегра, а оттуда на север вдоль восточного берега Онежского озера.

Лететь приходилось над малонаселенной местностью. Там редко встречаются жилые пункты и совсем нет железных дорог.

Ленинград скоро скрылся в тумане, но вскоре туман рассеялся, и через сорок пять минут справа показался Волховстрой. Среди черных лесов высилось огромное серое здание. Рядом с разбросанными здесь и там маленькими домиками оно казалось величественным.

Обогнув озеро, самолет взял курс на северо-восток, к Лодейному Полю. Горизонт скрывался в однообразной, серой мути. Начиналась зона тумана — самого зловещего врага летчика.

Туман прижал самолет к верхушкам деревьев, к верхушкам частых холмов. Полет с каждой минутой становился опасней.

Внизу, под самолетом, мелькнули домики городка Лодейное Поле. Дальше, за рекой Свирью, стояла стена густого тумана. Резкий поворот — и Михеев с чувством досады сел на реку прямо на лед.

Самолет подруливал к городу. Но что это? Навстречу самолету бегут красноармейцы с винтовками наперевес. Они окружили самолет и подозрительно осматривают летчиков. Вероятно, здесь не получена телеграмма о полете и их принимают за финнов.

Михеев вылез из пилотской рубки на крыло и предъявил документы. Начальник пограничного отряда не удовлетворился этим: он осмотрел бортовые книги и весь самолет — близость границы требовала особенной осторожности. Удостоверившись, что это не чужой, а свой, советский самолет, начальник отряда пригласил летчиков к себе.

Через два часа Михеев улетел. Его провожало почти все население города. Перед отлетом начальник пограничного отряда произнес речь, в которой разъяснил провожающим цель совершаемого перелета.

— За границей, — говорил он, — самолет или только средство войны, или средство передвижения богатых людей. У нас, в Советском союзе, где высоко ценится жизнь каждого рядового работника, государство не останавливается перед огромными затратами и посылает самолет ради спасения рядовой учительницы глухой деревни.

?

Самолет взял курс на Вытегру и снова понесся к своей далекой цели. Он должен быть там сегодня, чего бы это ни стоило.

Но в районе Ван-озера Михеев снова встретил такой сильный туман, что пришлось сделать посадку. С огромным трудом, лавируя среди холмов, там и здесь выглядывавших из тумана, он посадил самолет в лесу, на небольшой поляне.

В тишине, среди запушенных снегом сосен, на крыле металлической птицы неподвижно стояли два человека. Непривычная тишина давила их, сковывала мысли и движения. Расстилавшийся вокруг туман, казалось, покрыл своей непроницаемой пеленой весь мир

Прошел час, но туман не рассеивался. Летчики молчали. Они привыкли к грохоту мотора, привыкли к движению. Бездеятельная тишина была невыносима.

Михеев решил лететь, несмотря на туман.

Взлет — прыжок в неизвестность. Самолет накренился, чуть не коснувшись верхушек елей. Мотор взревел. Кругом ничего не видно. Серо-молочная муть закрывала и небо и землю. Михеев ведет самолет только по приборам. Около получаса продолжается этот, требующий чрезвычайного напряжения полет.

Но вот в тумане что-то блеснуло. Внизу зачернели редкие деревни. На высоте пятидесяти метров самолет стал выходить из тумана и облаков в ясную зону к Онежскому озеру. Еще несколько минут — и с высоты двухсот метров заблестело, заискрилось в ярких солнечных лучах огромное снежное поле. Туман побежден. Но этот блеск почти ослепил Михеева. Пришлось повернуть на юг и пойти вдоль южного берега озера.