Инициализация

2. Авторская Студия Мстислава Ужинского

Их шестеро, их путь огнём охвачен

Я проснулся в подворотне.

О, не стоит думать, что я из тех анекдотических алкашей со страниц «Тёщиного языка». Просто поверьте: когда к веку прижимают острие разбитой бутылки, всё утро, прошедшее на автопилоте повседневных хлопот, покажется чем-то… не совсем настоящим. Как сон. И вы проснетесь как бы снова.

«Деньги, сука!», процедил парень, дрожа всем телом не то от ломки, не от адреналина. Непослушными пальцами я достал бумажник из внутреннего кармана плаща и выронил лежавший там же мобильник.

«Ты спецаально?», прогнусавил грабитель, выдёргивая у меня бумажник.

— Н-нет… — слово, выдавленное сквозь непрочищенное горло, озвучило всю жалкость моего положения.

Парень запихал бумажник в карман спортивных штанов и покосился на мобильник. Я подумал, надо запомнить лицо, чтобы надиктовать потом фоторобот. Но мозг отмечал лишь незначительные мелочи (спортивный костюм, нос, щетина, уши, спортивный… щетина…), моментально забывая и их.

«Нагнись!»

— Что?

«Сука!» — брызнул он слюной. — «Ублюдан штопаный! Нагнись, кому сказал!»

Я застыл как кролик перед удавом, не в силах воспринимать что-либо, и вскоре солнечное сплетение поразила железная болванка. Всего лишь кулак, разумеется, но в тот миг показалось, что самая настоящая болванка. Мир потух, и я совершенно отчётливо осознал, что валяюсь на асфальте, а мой личный грабитель изволил удрать. Мобильник пропал. Так вот зачем нагнуться! Я-то подумал…

Смех расколол голову на части. Я поднялся и, совладав с уходящей из-под ног землёй, достал упаковку влажных салфеток. Тщательно вытер брюки, плащ, ботинки.

Как жизнь умеет сделать происходящее интересней!

С тех пор, как год назад у меня появилась собственная студия, я каждый день ходил через Горки, пробуя на вкус грубую порочность этого квартала. Он подобен душе из бетона, металла и стекла, со своими тайнами и закутками, в которые не следует заходить постороннему. Насилие, так легко перетекающее в убийство, здесь разлито как вино из старой бочки. Словно женская плоть через шёлковую занавеску — легко осязаемое, манящее, но все же по ту сторону. И вот настал час, когда я впервые побывал частью Горок. Это было… восхитительно.

Все ещё улыбаясь, невзирая на подрагивающий мозжечок, я скомкал салфетки в карман. До студии оставалось минут пятнадцать.

Многие думают, что я устроил её на границе Полуострова и Горок потому, что арендная плата здесь ниже, чем в центре. Это так. Но причина кроется далеко не в аренде. Меня всегда забавляло, что Горки, эти трущобы, где за неделю ломается примерно столько же судеб, сколько «Гутти» выпускает пиджаков в сезон, располагается так близко к надраенному центру с его небоскрёбами, бизнес-центрами, неоновой рекламой и бурной ночной жизнью. Сюда, как и в гетто Нью-Йорка, побаивается захаживать даже полиция. Маленькое сердце хаоса, предсердие показного величия современной цивилизации…

Но идейно-эстетическая часть моей задумки была бы неполна без точного расчёта на психологию пресыщенной жизнью модной молодёжи. Это ведь так по-особенному — ходить в первоклассную студию, которая и недалёка от центра, и в то же время не часть мейнстримового, пафосного, набившего оскомину центра. К тому же услуги здесь дешевле, чем у других… но об этом не принято говорить вслух.

Я остановился и сплюнул тягучую слюну напополам с кровью.

Студия расположена в подвале красивого кирпичного дома, покрашенного в глубокомысленно-синий. Чтобы зайти внутрь дворика, огороженного кованой решёткой, следует позвонить в домофон и миновать вечно сонного охранника с собакой.

Немногие даже после этого сумеют найти дорогу, ибо выполненная по моему личному дизайну вывеска смотрит прямо в П-образный закуток с мусорными баками. Я не собираюсь ничего менять, ибо это служит предметом остроумных шуток и заставляет постоянных клиентов чувствовать себя причастными к чему-то особенному. Ведь они-то дорогу знают, в отличие от недотёпистых новичков. Чтобы всё-таки не растерять потенциальную клиентуру, я подговорил второго охранника, который патрулирует периметр, подсказывать страждущим, что, где и как.

Зайдя под козырёк неприметной пристройки, клиенту предстоит ступить на скользкие, особенно по зиме, ступеньки. Дверь внизу кажется запертой, и новичок станет набирать номер на панели справа. Некоторые, ругаясь сквозь зубы, идут назад, чтобы перечитать табличку «Студия — набирать 128».

Секрет в том, что если опустить потёртую ручку до упора и подождать, дверь откроется сама. Оглушительный успех на сарафанном радио позволяет мне издеваться над людьми задолго до фотосессии. Помню одну клиентку, постоянную, которая год ходила ко мне, не зная про волшебную ручку. Каждый раз она незатейливо ждала, пока кто-то зайдёт (или выйдет), делая вид, что разговаривает по телефону. Говорят, неделю назад её увезли с диссоциативным расстройством личности.

Боль в груди тем временем окаменела. Я припал к бело-жёлтой стенке коридора за дверью с волшебной ручкой. Как никогда жгуче вспыхнуло желание записаться на пару секций по рукопашному бою. Чтоб валить этих пидорасов штабелями, и пяткой их, пяткой, пяткой!.. Ничего, пройдёт. Уже прошло. Я попытался улыбнуться. Дверь в студию была за поворотом.

Людмила Карповна уже дожидалась меня в комфортабельной прихожей с мягкими дизайнерскими креслами. Эта удивительная женщина всегда приходит на работу раньше меня. Однажды я специально приехал в шесть, а она как ни в чем не бывало сидела на своём месте и предложила мне кофе со сливками. Помнится, мелькнуло подозрение, что она тайно живёт в студии. Но нет. Людмила всегда старается уйти на пару минут раньше меня. Второй из двух её недостатков, который я почему-то не замечал, пока не попил с ней кофейку тем утром. На первый (и главный) тянет нездоровая любовь к рыбкам, коими кишит аквариум на ресепшене. За это братья называют её не иначе как «твоя жирная русалка».

«Как вижу, утро не задалось?», оглядев помятого меня через толстые очки в роговой оправе, заметила Людмила.

— Пожалуй, — ответил я и попросил телефонную трубку.

Я удалился в подсобку и снял с себя плащ, пиджак и рубашку. В районе солнечного сплетения горел красный, уже отекающий след от удара. След от когтистой четырехпалой лапы, не обычного человеческого кулака.

Я набрал единственного полицейского в городе, который способен поверить в эту… скажем, мистоту.

— Аллё? — отозвался на другом конце бесконечно безразличный голос.

— Азалев, это я.

Голос стал на четверть тона раздражительней:

— Опять машину эвакуируют?

— Нет. Меня ограбила… горгулья.

Поначалу ответом было прерывистое сопение.

— Ты хоть понимаешь, какая это хренотень? — проговорил, наконец, Азалев. — Может, тебя отмудохали за то, что ты забрался на её территорию?

— Его территорию. Не её. Я хожу по этой дороге не знаю сколько. Давно бы знал, что это чья-то территория. Говорю, Азалев, меня ограбили.

— И горгульи туда же…

— Что?

— Какая-то хрень творится в городе, вот что.

— Разберётесь, — подавил я зевок, оценивая в зеркале правый бицепс.

— Да. Где? Горки?

— Горки.

— Только что?

— Только что.

— Тогда знаю, о ком ты. Что отжали?

— Бумажник и… — я запнулся, потому что обнаружил себя в позе античного дискометателя. — И всё.

— Мне как, самому из него говно выбить? Или тебя подождать?

— Сам разбирайся. Бумажник только верни. Деньги не обязательно, но хотелось бы.

— Я перезвоню. — Азалев повесил трубку. Даже десять лет в Иностранном легионе не повлияли на некогда изысканные манеры моего брата так, как полтора года в чернокаменской полиции.

Я положил трубку на пуфик и стал ощупывать ушиб, который ныл под пальцами как ударенный котёнок. Хм, целых два дня я не рассматривал себя в зеркале как следует.

Я расстегнул было ремень, дабы убедиться в том, что картина безупречна в целом, как тишину прорезал визговатый голос Людмилы Карповны:

«У нас посетительница!»

Я со вздохом застегнул ремень, натянул рубашку, пригладил волосы и, помедлив, прошествовал на ресепшн.

— Кого я вижу?! — приветственно вскинул я руки при виде клиентки. Вопрос был отнюдь не праздным.

«А я снова к вам», белозубо улыбнулась та, смахивая с лица блондинистую прядь. Я поймал себя на мысли, что терпеть не могу такие причёски, как у неё, a-la «кручёные макароны». Снова к нам, значит… Почему я не помню её имени?

Людмила защёлкала компьютерной мышкой.

«Вы ведь у нас записаны?»

«Даа», протянула клиентка, удостоив ее странным взглядом. «Алиса Ченкова, девять утра».

— Тогда — милости прошу! — склонился я в шутливом полупоклоне, указывая на коридор вглубь студии.

Все они делятся на два типа: те, кто в упор не замечает Людмилу, и те, кто подобно Алисе, едва сдерживает неприязнь к ней. Пожалуй, образ ожабившейся провинциальной библиотекарши, который тщательно поддерживает Людмила, мог бы потянуть на третий недостаток. Мне плевать, я бы всё равно держал её у себя из-за сочетания навыков первоклассного бухгалтера и квалифицированного секретаря. Впрочем, третьего недостатка не существует. Напротив, это великое, пусть и неочевидное, благо. От одного взгляда на Людмилу Карповну у клиенток поднимается чувство собственной непревзойдённости, столь важное для этого закомплексованного народца.

Наблюдая за вихляющей попкой Алисы, я вновь задумался о том, что молодух на ответственном посту Людмилы Карповны не потерплю. Совсем. Секса отыщу и без подобных сложностей, а с прямыми обязанностями секретаря, или бухгалтера, это воздушное существо будет справляться через пень-колоду. Что уж говорить о совмещении. К тому же от взгляда на девушку, которую я подберу по своему вкусу, врождённая закомплексованность народца только усугубится. Нельзя допустить, чтобы подобные эмоции ассоциировались с моей студией.

Алиса привычно завернула влево, в сторону старой раздевалки, которая выполняет теперь функцию подсобки.

— Нет, не туда!

Она вздрогнула дважды: от резкого восклицания и оттого, что я придержал её за руку. Эта кожа…На долю секунды я подумал, будто прикоснулся к увлажняющему крему. Отвратительно.

— Позволь.

Алиса не противилась, хотя и притормозила у двери в комнату, где располагалась собственно студия. Но я мягко потянул её за собой. Всему своё время.

— Сюда.

Я открыл дверь в конце коридора и включил свет.

Есть нечто особенное в месте, где хранится две сотни разнообразных костюмов. Вот они, висят на металлических крючках, вбитых в стену: пёстрые, яркие, такие индивидуальные. Здесь и имитация русских народных нарядов, и белые, как пенопласт, свадебные платья, и древняя Греция (одеяния богов да богинь, как иначе), и набирающий популярность «лифчик-из-шестерёнок» стимпанк, и дворянские наряды девятнадцатого века, и «обычная» одежда, в которой не стыдно пофрантовать на званых вечерах. Её Людмила Карповна привозит из лучших бутиков города каждую неделю. Модные, но ограниченные в средствах обожают фотографироваться в таком look’е на фоне «домашней» обстановки, или какого-нибудь заграничного ресторана. Соответствующих декораций у меня навалом.