Ладонь, расписанная хной

* * *

Сейчас половина седьмого, и я стою возле спортклуба под темнеющим небом, ожидая Шейлу Бу. Мама решила, что, сопровождая меня на фитнес, тетушка отвлечется от мыслей о разводе Аиши. Каким образом это ей поможет, я не знаю.

Так, встряхнись, встряхнись, думай о свободе от жира, приседах сумоиста, капусте кольраби. И о Шейле Бу, вот она как раз появилась. Ее большой белый «лексус» скрежещет тормозами и останавливается прямо напротив клуба, возле того места, где стою я. Она с пыхтением выбирается из машины, проклиная ее «тесноту».

Тетушка Бу замирает на сияющей лестнице к входу в клуб и смотрит на стеклянные двери с таким благоговением, будто они ведут в какую-то историческую цитадель. Сегодня она в черных легинсах, беспощадно натянутых на ее бедрах, и зеленом покрывале, изображающем футболку. Я снова вижу странные цветные пятна, которые сегодня украшают ее футболку и руки. Если бы я не знала ее истории, то решила бы, что это краска. Но это точно не она, потому что дядя Балли этого не потерпит. Если она нарушит обещание и снова начнет рисовать, он с ней тут же разведется, а Шейла Бу ни за что не позволит еще одному разводу запятнать репутацию семьи. К тому же, как поборница высоких стандартов общества, говорящих на пенджаби, и сваха, она не может позволить себе уничтожить собственную репутацию слухами о картинах с обнаженной натурой.

А я думаю о том, что мне и в голову не пришло бы, что тетушка Бу и слова «обнаженная натура» когда-либо встретятся в одном предложении. Вот так и живем, полагая, что знаем человека. Удивительно, как один небольшой факт о ком-либо способен полностью перевернуть ваше представление о нем. В этом случае — в хорошую сторону.

Помнит ли она о своем неудавшемся бунте? Если я отважусь у нее спросить, то что она мне посоветует? Когда лучше всего убивать мечты: до свадьбы или после?

Шейла Бу идет впереди меня в каком-то странном ступоре, направляется в зону кардиотренажеров и наталкивается на занятую беговую дорожку. Спортклуб роскошен как снаружи, так и внутри. Отличное оборудование благоухает дезинфектором и жженой резиной, настораживающе здоровые тренеры постоянно находятся в движении.

— Эй! Вы, тетушка, смотрите, куда идете! — задыхаясь от бега, взвизгивает женщина средних лет прямо в безжизненное лицо Шейлы Бу.

— Иду? А куда я иду? Я не знаю… — Она выглядит все более потерянной.

— Тогда перестаньте срывать мне тренировку, толкая эту дорожку! — продолжает женщина, и длинная коса хлещет ее по спине, как хвост.

— В чем дело, девочка? Ты либо разведешься, либо тебя жизнь всему научит.

Святые небеса! Я была права, беспокоясь о тетушке Бу! Я должна вмешаться!

— Простите, тетушка неважно себя чувствует, — говорю я рассерженной женщине и поворачиваюсь к Шейле: — Тетушка Бу, мама говорила, что к тебе сегодня должна прийти мать какого-то молодого человека.

Это ее любимое занятие, она должна отреагировать.

— Ну и что? Пусть приходят, когда хотят. Так или иначе все в руках божьих.

Господи! Даже упоминание матери юноши не смогло выдернуть ее из этого странного состояния. Меня охватывают ужас и дурное предчувствие. Вот только предчувствие чего? Пожалуйста, очень тебя прошу, стань снова несносной свахой и пронырливой теткой, и тогда все будет хорошо.

— А кто к тебе собирается прийти, тетушка? Не скажешь?

Я веду ее к свободной дорожке. Она хватается за черные ручки и с кряхтением забирается на нее.

— Наверное, мать твоего Арнава…

Моего Арнава?

Нет, я вовсе не думаю о нем как о «своем», и тем не менее слова ощущаются на языке так, будто я привыкла их произносить. Мой Арнав?

Хватит, Зоя! Вспомни, почему ты перестала ему писать.

— А почему… эээ… почему его мать хочет с тобой увидеться?

— Она думает, я смогу ему кого-нибудь подыскать. Она ничего не знает…

— Так ему не понравилась… Таня?

Пожалуйста, пожалуйста…

На мгновение я увидела лукавый взгляд прежней Шейлы Бу:

— А откуда ты знаешь о нем и Тане?

— Ну… я их видела.

От воспоминаний о плавящемся, как шоколад, ухе у меня подгибаются коленки.

— Что тут сказать? Одному богу известно, что нужно этим юношам и девушкам. А Таня? Да на ней нет мяса! Кому захочется жениться на скелете?

Она вздыхает и выставляет на беговой дорожке сумасшедшую скорость медленного шага. Одна целая одна десятая мили в час.

Бах. Бах. Бах.

Я встаю на соседний тренажер. Так, сосредотачиваемся на энергии, сердечном ритме и винтажной ленга.

Бах. Бах. Бах.

— Ты никогда не задумывалась… какой в этом смысл? — Шейла Бу смотрит сквозь огромное окно на суетливый вечерний Бомбей: жмущиеся друг к другу лавочки и офисы, низко висящие провода, выхлопные газы и толпы людей, вечно сражающиеся за пространство и куда-то спешащие.

— В чем «в этом»?

— В браке. В мечтах. Да вообще в самой жизни?

Я чуть не спотыкаюсь на своей дорожке, которая тоже движется с «гоночной» скоростью — две мили в час. За все двадцать шесть лет своей жизни, почти двадцать семь, я никогда не слышала от своей тетушки ничего, хотя бы отдаленно напоминающего философские вопросы. Даже не знаю, что в родственнике хуже: склонность к разврату или к философии.

БАХ!!!

Пухлое лицо Шейлы Бу наливается цветом спелого арбуза. Каждый шаг по дорожке дается ей тяжело, она задыхается. Когда ее рука взлетает в воздух, меня чуть не начинает рвать от ужаса.

ГОСПОДИ! Инсульт! Инсульт! У нее сейчас будет чертов ИНСУЛЬТ!

— Помогите! ПОМОГИТЕ! — Я бью по кнопке «Стоп» на дорожке Шейлы и подскакиваю, чтобы успеть ее подхватить. — Тетушка! Сюда! ПОМОГИТЕ!

Через секунду рядом с нами с нечеловеческой скоростью появляется одна из тренеров.

Шейла Бу сипит:

— …Во… ды…

— Пожалуйста! Пожалуйста! Кто-нибудь, дайте воды моей тете! У нее инсульт! СКОРЕЕ!

Несколько тренеров сразу метнулись за бутылками ледяной воды, но вдруг остановились и обменялись сердитыми взглядами.

— Нет, мадам, это не инсульт, — с облегчением качает головой старший тренер, держа горло бутылки у рта тетушки Бу. — Мы уже видели, как он случается. Вы просто запыхались, и ваш жи… то есть ваш вес давит вам на легкие.

Слава богу! Я падаю на дорожку рядом с Шейлой Бу, сбивая ее ужасающую лаймовую сумку. Она падает, и все содержимое вываливается на крытый ковролином пол. Тетушка Шейла замирает так, словно я только что выставила на всеобщее обозрение все секреты КГБ и ЦРУ, вместе взятые. Ощущение неправильности происходящего зашкаливает. Что она прячет в этой чертовой сумке?

А все эти женщины в спортивных костюмах, кажется, просто не способны спокойно стоять на месте. Их тела напряжены, словно на изготовку, чтобы в любой момент выполнить приседы, прыжки или упражнения на перекладинах. Держу пари, что они питаются лишь протеиновыми коктейлями и превратятся в прах от первого же куска хлеба, если заставить их его съесть.

Постепенно тренеры расходятся, что-то бурча про жирных людей, и возвращаются к своим кикбоксингу, сайклингу и зумбе. Мы с тетушкой сидим бок о бок на краю беговой дорожки и слушаем голоса с легкой одышкой и жужжание тренажеров. Ее дыхание постепенно выравнивается.

Я начинаю собирать и складывать обратно содержимое сумки. Зачем она носит с собой столько хлама? Только посмотрите! Тысячи гороскопов, меню навынос, огромное коричневое портмоне, где лежит по меньшей мере десять тысяч рупий, прямо приглашение для воришек, два смартфона, пачка свернутых пергаментных листов, покрытых пятнами краски, три связки ключей и какой-то сложенный и потертый лист, похожий на документ…

— Ты все еще думаешь о Нью-Йорке, да?

Бумаги вываливаются из моих рук и с мягким стуком падают на пол. В зале за нашими спинами гремит болливудская песня, сквозь которую прорывается пронзительный голос тренера:

— Раз, два, три, и мах!

В голове гулко бьет молот, с каждым ударом обрушивая так тщательно воздвигаемую мной стену. Я забыла вытолкнуть мысль о Нью-Йорке на задворки сознания, как делала со дня своей помолвки, поэтому не успела отреагировать. Дескать, это же было давно, кто об этом помнит?.. На одно короткое мгновение я забыла об осторожности, и мои надежда, мечта и сама жизнь оказались на свободе.

— Откуда ты узнала, что я думаю об этом? — шепчу я, не в состоянии произнести эти слова вслух, словно имя давней запретной любви.

Я ловлю теплый взгляд Шейлы Бу, и грустная улыбка смягчает ее лицо. Она кладет раскрытую ладонь мне на голову, словно благословляя. И это пугает меня сильнее, чем случившийся только что приступ.

— Разве можно забыть о том, что занимает все твои мысли? Наши представления о жизни не всегда вмещают в себя все, что в ней есть.

Кому, как не ей, об этом знать.

Даже сейчас у меня не хватает смелости задать ей свой вопрос, потому что я до сих пор стараюсь спрятаться, ничего не показывать и не чувствовать. Но мое лицо меня предает. Мы с тетушкой застыли без движения, как в каком-то пузыре без времени, отделившись от царившей вокруг нас суеты.

Она знает, что такое убитая мечта.

Наклонившись, тетушка начинает собирать бумаги. Привычными движениями она раскрывает потрепанный лист и аккуратно протягивает мне так, будто доверяет величайшее из сокровищ.

В наш пузырь врывается запах нафталина. Бумага оказывается плотной и пожелтевшей, с официальным гербом на шапке.

Вот что там написано:

«17 января 1977 г.

Секретариат университета

Веллингтон — сквер

Оксфорд, ОКС1 2 Дж. Д.

Дорогая мисс Шейла Сани!

От имени Школы искусств Рёскина Оксфордского университета мы рады предложить Вам в октябре 1977 года место на основном двухлетнем учебном курсе по специальности магистр современного искусства…»

Я поднимаю глаза и молча смотрю на это круглое лицо, держа письмо с трепетом матери, берущей на руки первенца.

— Да, — отвечает она на невысказанный вопрос, — девушки должны взрослеть, выходить замуж и рожать детей, а не уезжать в далекие страны.

Шейла говорит это так просто, будто этого объяснения достаточно. Так было в то время. Так остается и по сей день.

Она продолжает шепотом, обращаясь уже не ко мне, не осознавая, где и с кем находится:

— Разве можно бороться со своим разумом, с собственным сердцем?

Пожелтевший документ местами прохудился на сгибах, так часто его разворачивали и складывали снова. Свернутые в рулон листы выбрали именно этот момент, чтобы раскрыться и рассыпаться по ковролину, перекрывая друг друга, как дети, слишком долго сидевшие на месте. Перед глазами образовалась роскошная поляна, наполненная сочными цветами: красным, фиолетовым и черным. Там были влажные глаза, удивительные лица и целый калейдоскоп разноцветных форм и деталей. Пятна краски, которые последнее время покрывали ее тело. На мгновение мне показалось, что яркий солнечный луч пробился сквозь свинцовую тучу.

Но… неужели она не боится того, что о ней подумают дядюшка Балли, семья и все общество? Почему она решила вернуться к кисти именно сейчас?

— Иногда жизнь дает только один шанс, без возможности что-то изменить или исправить. — У нее грустное лицо человека, потерявшего надежду, но не сумевшего унять боль.