Честная книга

Во всем мире одна-единственная вещь удерживала меня на плаву. Казалось, глубоко внутри происходило что-то крайне важное. Как будто там кто-то собирал огромный и очень сложный конструктор. Пристально я следил за происходившим. Ждал. Прислушивался к ощущениям. Иногда они требовали действий. С восторгом я бросался их исполнять.

IX. Осень

Длинные серые уши скрылись в высокой траве. Притихший, сраженный внезапной догадкой, я всё еще сидел в машине. Какой-то охотник, наверняка, долго и безуспешно гонялся за этим зайцем. Но он был здесь. И вывод напрашивался один. Моя рыба, упорно отказывавшаяся клевать, ждала меня в другом месте. Именно в тот момент, несмотря на отчаянное желание соврать, я отчетливо понял, где именно.

Почти два года я боялся туда ехать. Хотел много раз. Но не мог. А теперь просто почувствовал. Пора. Встал в три ночи. Позавтракал. Спустил вещи в машину. Замер, прислушавшись к себе. Странного напряжения, не пускавшего на Дон, не было. Быстро проскочив спящий центр, я миновал проспект Мира. Двинулся к Переславлю. Солнце еще не взошло. В таинственной предрассветной тьме к реальности подмешивались воспоминания. Где-то здесь в ту далекую осень меня, совершенно пьяного, зачем-то остановили менты. Сюда мы доехали с таксистом. На этой заправке пили кофе. Тут, развернувшись, поехали обратно в город. Теперь, заново переживая те события, я совершенно не испытывал страха. Чуть заметная грусть с легким оттенком ностальгии была не похожа на то, что приходилось ощущать ранее.

Горизонт, ставший после темного серым, вспыхнул всеми цветами радуги. Впереди над кромкой леса показался крошечный осколок солнца. Небо, раскинувшееся над ним, тут же окрасилось в желтый. Облака, висевшие чуть выше, переливались красно-оранжевым. Огромная дождевая туча, медленно отступавшая на север, зеленела где-то вдалеке. Другой её край, зацепившийся за что-то на западе, по-прежнему отбрасывал вниз глубокую мрачно-синюю тень.

Зажмурившись, я надел очки. На объездной Переславля ушел в сторону Владимира. Незадолго до Юрьев-Польского свернул в село Сима. В 1708 году Петр Первый подарил эти места генерал-фельдмаршалу Голицыну. В 50-х его внук Борис возвел здесь величественную усадьбу. На несколько километров дальше, в живописной излучине реки Нерль, обустроил просторную дачу. В 1862 году Алексей Голицын, правнук прославленного генерала, проиграл летний дом, со всей прилегающей территорией, в карты. Повезло Ивану Андреевичу Первушину. Представителю старой купеческой династии подмосковного города Александрова. За пару лет в непосредственной близости от дачи он поставил винокуренный завод и несколько общежитий для рабочих. Новое поселение Лучки было официально зарегистрировано как местечко.

По замыслу купца, со временем там должен был вырасти город. Вскоре появилась пристань. За ней – резной деревянный мост. И небольшая плотина с ледоломом, получившим прозвище «быков». Каждый день сотни подвод доставляли на завод сырьё. Рожь, пшеницу, муку, солод и картошку. Обратно везли водку. Местечко хорошело на глазах. Раскисшие грунтовые дороги сменились длинными мощеными мостовыми. Вокруг раскинулись оранжереи. Имелись школа и училище. Пристань украшал паровой катер, купленный в 1870 году. Чуть позже в Лучках открылась лесопилка. Достроилось кирпичное здание декстринно-сагового завода. Увы. Золотые годы местечка к тому моменту остались позади.

По странному стечению обстоятельств в 1885 году купца Ивана Андреевича похоронили на Донском кладбище. В километре от моего дома. Спустя три десятка лет, сразу после революции, род Первушиных был практически уничтожен. Кто-то был повешен. Кто-то расстрелян. Кто-то пропал без вести. Тысячи тонн спирта, хранившиеся на заводе, оказались совершенно бесхозными. Местное волостное собрание, отчаянно сопротивлявшееся национализации, постановило раздать его крестьянам. Те собрали сход. Толпой двинулись к заводу. Столкнулись с группой красноармейцев, присланных в тот день из Владимира. Поразмыслив, не стали связываться с вооруженными голодными подростками. На время разошлись по домам. Решили немного подождать.

Через неделю отряд ушел. К местечку подступили жестокие, никому не подчинявшиеся банды. В бессмысленной борьбе за спирт погибли сотни людей. Сгорела деревянная винокурня. Новый завод, располагавшийся в кирпичном здании, уцелел. Национализированный, он проработал до середины восьмидесятых. В девяностых снова стал частным. За годы советской власти культура предпринимательской деятельности была безвозвратно утрачена. Мимолетные владельцы, не совладав с рыночной экономикой, очень быстро обанкротились. От красивейшего некогда здания остались лишь кирпичные стены. Да пустые проемы окон, грубо и стыдливо прикрытые грязными фанерными щитами.

Впервые я оказался здесь еще лет восемь назад. Исследуя глухие, почти заросшие дороги между давно заброшенными торфоразработками, остановился, чтобы перекусить. Тихая и чистая река, навесной деревянный мост, останки столетнего ледолома и живописные руины завода, видневшиеся на противоположном берегу, пленили меня надолго. Но, торопясь в Москву, тогда я не стал задерживаться. С тех пор бывал здесь проездом. Каждый раз находил причину не останавливаться. Однажды, в конце ноября, когда лед еще не схватился, пролез сквозь сугробы к берегу и сделал несколько забросов спиннингом. Увидел в прозрачной воде, как бойкая небольшая щука с интересом преследует приманку. Убедившись, что рыба есть, решил вернуться позже. К сожалению, в очередной раз ошибся.

Видимо, это место тогда меня очень сильно пугало. В те годы я не знал его истории. Но обида, горечь и безысходность, витавшие здесь в воздухе, не давали к нему даже приблизиться. Простое и искреннее любопытство, подавлявшееся долгими месяцами, просыпалось во время срывов. Много раз, напившись, я старался попасть в Лучки. Иногда был настолько пьян, что не мог добраться до машины. Несколько раз оказывался в Переславле. Надеялся переночевать в отеле, чтобы утром отправиться на рыбалку. Конечно, всё было безрезультатно.

В ту памятную ночь события развернулись по-новому. Лишь обильные дожди, размывшие все подъезды к реке, не позволили осуществить задуманное. Всё еще сильно пьяный, пробиваясь обратно к местечку, я застрял в лесовозной колее. Спустя несколько часов, очнувшись посреди леса, впервые в жизни ухватился за смутные воспоминания о переключении. Огромная каменная плита, скрывавшая утраченные фрагменты, наконец-то дала трещину. Ужас, хлынувший оттуда, затмил все предшествующие страхи.

И вот теперь, спустя два года, я снова был здесь. Медленно подкатился к магазину. Вспомнил черно-белые фотографии, сделанные задолго до революции. Решил пройтись и осмотреться. Двигался по древней брусчатой мостовой. Сравнивал настоящее с прошлым. Увидел здание завода. Оно немного преобразилось. Фанерные щиты на окнах сменились металлическими листами. Стены кто-то подкрасил. Грубая металлическая крыша, сваренная из какого-то хлама, прикрыла здание от снега. Жизни в нём по-прежнему не было.

За запущенными, давно не чищенными прудами виднелся дом управляющего. После революции здесь было заводоуправление. Теперь, если верить вывеске, находилось отделение почты. Дальше стояли дома прислуги. Там до сих пор кто-то жил. Ближе к реке расположились двухэтажные бараки. В далекие времена Первушиных они назывались «белыми домами». Каждую весну бригада мастеровых покрывала их ослепительно-белой краской. Квартировали здесь только ценные специалисты. Инженеры, механики, агрономы и фельдшер. Сейчас эти здания представляли собой весьма унылое зрелище. Облупившиеся полусгнившие доски перемежались разбитыми, заткнутыми каким-то тряпьем окнами.

Чуть поодаль, немного левее дороги, возвышалась голицынская дача. Покосившееся, заросшее мхом крыльцо украшала облезлая вывеска. В восьмидесятые здесь размещался Дом культуры. Справа, среди высоких деревьев, притаился двухэтажный дом. За толстые и очень теплые стены его называли ватным. В нем, приезжая в Лучки, останавливался сам Иван Александрович. Советы устроили там квартиры.

Почти все деревянные строения, возведенные полтора века назад, по-прежнему были обитаемы. Ночи стояли холодные. Повсюду дымили трубы. Сквозь запотевшие полопавшиеся стекла то тут, то там пробивались отблески света. В отличие от газопровода, проведенного в местечко недавно, электричество пришло сюда до войны. Старая общественная баня, построенная еще большевиками, стояла практически разрушенная. Осмотрев печальные останки, я неспешно отправился к реке.

Несколько лет, размышляя об этих местах, я представлял, как поймаю рыбу. Реальность оказалась другой. Лишь небольшой участок берега – от Лучков до Подгорного болота – был достаточно проходимым. Дальше начинался бурелом. Но и на этом коротком отрезке, протяженностью километров в пять, не нашлось ни одной ямки глубже полутора метров. Всё дно реки, за исключением пары крошечных островков, представляло собой ровную поверхность. Местами посреди длинных песчаных прогонов виднелись кусты водорослей, вытянувшиеся по направлению течения. В них стояла щука. Правда, совсем мелкая. По виду, не больше пятисот граммов. В кристально прозрачной воде можно было с легкостью различить, как малыши выходят из травы, следуют за силиконовой рыбкой и, наконец, хватают её за хвост. Увы. Взятые из дома приманки оказались слишком крупными. Десятки детских поклевок не принесли ни малейшего результата. Впрочем, это было не важно. Я и так был безгранично счастлив.

Восемь лет, как гигантский магнит, это место притягивало меня. Насквозь пропитанное историей, таило в себе множество загадок. Пыталось пробудить чувства. Любовь, восторг, радость и гордость. Боль, обиду, тоску и безнадежность. Довольно долго я, как перепуганный ребенок, сбегал от чужих воспоминаний. Однажды наконец приблизился. С ужасом разглядел свои. И вот теперь, спустя два года, снова вернулся к ним. Нужно было закончить начатое.

Разыскав лесовозную колею, в которой тогда проснулся, я сел на поваленное дерево. Заново пережил то утро. Замер. Прислушался. Затаил дыхание. Наконец, с облегчением вздохнул. Страха больше не было. Плечи расправились. Взгляд устремился к небу. Там не было практически ничего. Ни облаков. Ни птиц. Ни даже надоедливых мошек. Только бездонное бирюзовое небо. Абсолютная, обволакивающая тишина. И желтоватое, всё еще высокое, но уже клонившееся к закату солнце. Его свет, тепло и спокойствие постепенно наполнили тело. С ними пришли мысли.

Я действительно больше не боялся. Ни чужих, ни своих воспоминаний. Ни этой реки, ни этого местечка. И, что гораздо важнее, не боялся самого себя. Что-то за эти два года очень сильно изменилось. Внутри стало меньше пустоты. Появились спокойствие и сила. Осторожно, стараясь их не расплескать, я встал и пошел к машине. Судьбоносные события и открытия, таившиеся в этом удивительном месте, для меня еще далеко не закончились.

X. Важное

Как-то раз в начале осени, когда учреждения уже оправились от карантина, я приехал в лицензионный отдел продлевать разрешения на оружие. Контакт с дамой, занимавшейся бумажками, наладился почти моментально. Всего через 5 минут она увлеченно рассказывала, как недавно выбирала машину. Я сидел и улыбался. Мы с папой, не сговариваясь, десятилетиями поступали так же.