Как любят мертвые

3

Но кое-что по-прежнему еще происходило. Один парень спалился на той же самой лестнице, где застрял я. Спалился он там с головой, засунутой под юбку какой-то девахе. Затем одна из девиц, работавших в кафетерии, пожаловалась, что ей не заплатили обещанного за сеанс орального соития, предоставленного ею одному общему нарядчику и троим сортировщикам. Девицу и троих сортировщиков выперли, а общего нарядчика разжаловали в рядовые надзиратели.

Затем я поджег почтамт.

Меня отправили сортировать бумаги третьего класса, а я курил сигару, перекладывая пачки почты с ручной тележки, и тут подошел какой-то парень и сказал:

– ЭЙ, У ТЕБЯ ПОЧТА ГОРИТ!

Я огляделся. Точно. Язычок пламени поднимался, словно танцующая змейка. Очевидно, чуть раньше туда попал комок горящего пепла с сигары.

– Ох, блядь!

Пламя быстро росло. Я схватил каталог и наотмашь, плоскостью, выбил из огня все дерьмо. Полетели искры. Стало жарко. Как только я погасил одну стопку, занялась другая.

Я услышал голос:

– Эй! Огнем пахнет!

– ТУТ НЕ ОГНЕМ ПАХНЕТ, ИДИОТ! – заорал я. – ТУТ ПАХНЕТ ДЫМОМ!

– Наверное, пора ноги делать!

– Так и пошел тогда к черту! – завопил я. – ПОШЕЛ ВОН!

Пламя обжигало мне руки. Я должен был спасти почту Соединенных Штатов – эту макулатуру третьего класса!

Наконец я взял его под контроль. Ногой столкнул всю кипу бумаги на пол и затоптал остатки тлевшего пепла.

Подошел надзиратель, хотел что-то мне сказать. Я стоял с обгоревшим каталогом в руке и ждал. Надзиратель посмотрел на меня и отошел.

Затем я продолжил сортировать по ящикам третьеклассный мусор. Все сгоревшее откладывал в сторону.

Сигара моя потухла. Я не стал ее раскуривать.

Руки начало саднить, и я сходил к питьевому фонтанчику, сунул их под воду. Не помогло.

Нашел надзирателя и попросил у него увольнительную в медпункт.

Медсестра была та же самая, что, бывало, приходила к моим дверям и спрашивала:

– Ну, в чем дело, мистер Чинаски?

Когда я вошел в медпункт, она спросила то же самое.

– Помните меня, а? – спросил я.

– О да, у вас очень неприятные ночи бывали.

– Ну да, – ответил я.

– У вас в квартире до сих пор женщины? – спросила она.

– Ara. A y вас – до сих пор мужчины?

– Ладно, мистер Чинаски, что с вами случилось?

– Руки обжег.

– Подойдите сюда. Как вы обожгли руки?

– Какая разница? Обжег и все.

Она мне их чем-то промакивала. Одна ее грудь проехалась по мне.

– Как это произошло, Генри?

– Сигарой. Стоял рядом с тележкой третьего класса. Должно быть, туда пепел упал. Вспыхнуло.

Грудь снова уперлась в меня.

– Не дергайте руками, пожалуйста!

Тут она возложила на меня весь свой фланг, пока мазала руки какой-то мазью. Я сидел на табуретке.

– В чем дело, Генри? Что вы так нервничаете?

– Ну… знаете же, как бывает, Марта.

– Меня зовут не Марта. Меня зовут Хелен.

– Давайте поженимся, Хелен.

– Что?

– Я имею в виду – когда я смогу снова пользоваться руками?

– Хоть сейчас, если вам так хочется.

– Что?

– Я имею в виду, на рабочем месте. Она обернула их марлей.

– Мне уже лучше, – сказал я.

– Почту жечь нельзя.

– Это макулатура.

– Вся почта важна.

– Учту, Хелен.

Она подошла к своему столу, я – за ней. Она заполнила мне увольнительную. В своем беленьком чепчике она выглядела очень мило. Надо будет придумать, как сюда вернуться.

Она заметила, как я разглядываю ее тело.

– Ладно, мистер Чинаски, мне кажется, вам пора.

– Ох, да… Ну ладно, спасибо за все.

– Это моя работа.

– Еще бы.

Неделю спустя повсюду висели таблички: НА ЭТОМ УЧАСТКЕ НЕ КУРИТЬ. Сортировщикам курить запрещалось, если они не пользовались пепельницами. С кем-то заключили контракт на производство этих самых пепельниц. Смотрелись они славно. Причем гласили: СОБСТВЕННОСТЬ ПРАВИТЕЛЬСТВА СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ. Сортировщики их по большей части сперли. НЕ КУРИТЬ.

Я, Генри Чинаски, в одиночку реформировал всю почтовую систему.