Элнет

10

Дав подписку земскому начальнику и становому приставу, Григорий Петрович потерял покой. В нем, ни на миг не замолкая, вели бесконечный спор два человека. Один оправдывал его поступок, другой жестоко осуждал его.

— Иначе нельзя было поступить. Ну, кому от этого польза, если бы тебя посадили в тюрьму? — говорил первый человек. — Ты остался в школе, ты имеешь возможность приносить пользу своему народу.

— Вот уж не думал, что ты способен на такую подлость, — говорил другой. — Что ни говори, гнусно ты поступил.

— Но в твоем поступке есть и положительная сторона, — продолжал первый. — Теперь становой и земский начальник будут тебе доверять. А зачем говорить им правду? Сочинишь что-нибудь поскладнее — и волки сыты, и овцы целы. Может быть, это даже к лучшему, что оказали «доверие» тебе: ведь они могли найти на твое место настоящего доносчика.

— А с какими глазами ты встретишь теперь Василия Александровича и Егора? Или надеешься, что больше с ними никогда не увидишься?

— Ты лишь защищался, — уверял первый. — Их забрали раньше, ты тут ни при чем.

— Все равно никогда не смыть тебе этого позора!..

Словно тяжелый камень лег на сердце Григория Петровича. Когда он выходил на улицу, то ему казалось, что встречные смотрят на него с презрением: «Эх ты! Предатель!», и что даже земский начальник стал относиться к нему по-иному. Даже Тамара!..

Дня через три-четыре после разговора со становым Григорий Петрович пришел к Зверевым. Матвея Николаевича не было дома. Тамара с матерью на террасе пили чай.

Как только Григорий Петрович показался в дверях, Тамара встала из-за стола и ушла в свою комнату. Ольга Павловна Налила ему чашку чаю и, извинившись, тоже ушла.

В другое время Григорий Петрович не придал бы этому никакого значения, но сейчас он с тоской подумал: «Им противно сидеть рядом со мной».

Правда, Тамара вскоре вернулась, но последующий разговор не рассеял подозрений Григория Петровича.

— Что ты сегодня такой скучный? — спросила Тамара.

— Я всегда такой, — ответил он.

Тамара замолчала. Немного погодя она сказала, глядя в сторону:

— Извини, Гриша, мне некогда. Завтра отец с мамой собираются ехать в Казань, мне надо собрать их в дорогу…

Григорий Петрович ушел, не допив чая.

Когда он уже подходил к школе, его нагнал стражник:

— Вас вызывает пристав.

Становой пристав провел Григория Петровича в свой кабинет.

— Григорий Петрович, ты знаешь Иванова?

— Знаком.

— Бываешь у него?

— Нет.

— Вот что, Григорий Петрович, напиши-ка для нас, что он за человек.

— Но я о нем почти ничего не знаю!

— Разузнай. На это я даю тебе неделю сроку. Сходи к нему сам или пригласи к себе. Если нужны деньги на расходы, пожалуйста, говори, не стесняйся.

Последние слова станового, словно кнут, хлестнули Григория Петровича по лицу. Он не в силах был ничего сказать и лишь отрицательно покачал головой.

— Раз не надо, значит, не надо. Сочтемся в другой раз, — согласился становой. — А теперь до свидания.

Григорий Петрович вышел от пристава. Все в голове у него мешалось. По пути он зашел в кабак, купил водки. Три дня пил, не протрезвляясь…

Уже за полночь. Но Григорий Петрович не спит. Перед ним на столе недопитая бутылка. Он сидит за столом, склонив голову.

Весна придет, и цветы расцветут, —
Ах, зачем расцветут, для кого расцветут?
Ах, зачем нужна, кому дорога,
Наша жизнь проходит, кому дорога?

Григорий Петрович налил в чашку водки и уставился на нее мутным взглядом.

— Пей, Григорий Петрович, пей!.. Теперь вся твоя радость в водке… Эх, Гриша, Гриша, конченый ты человек!..

Григорий Петрович тяжело облокотился на стол.

В дверь тихо постучали. Григорий Петрович приподнял голову. Стук повторился. Учитель поднялся, покачиваясь, подошел к двери, непослушными пальцами отбросил крючок. Дверь распахнулась, на пороге стояла Чачи.

От неожиданности Григорий Петрович попятился.

«Начинаются галлюцинации», — подумал он.

— Григорий Петрович, спасите меня!

— Чачи, это ты? — не веря своим глазам, пробормотал Григорий Петрович.

— Я, я!

Заливаясь слезами, Чачи рассказала ему обо всем, что случилось.

— Ты хорошо рассмотрела? Может быть, он жив и только расшибся?

— Он не шевелился… и кровь…

— Кто-нибудь видел, что ты убежала? За тобой гнались?

— Гнались. На середине дороги нагнали, да я спряталась в орешнике, они не заметили, проскакали дальше. На паре лошадей гнались…

Григорий Петрович пристально поглядел на девушку, на ее распущенные волосы, спускавшиеся до пояса…

— Григорий Петрович, я домой не пойду… Они меня насильно замуж выдали… Спрячьте меня, пока не вернется Сакар…

У Григория Петровича хмель вылетел из головы. «Такая молоденькая, простая марийская девушка и не позволила надеть на себя кандалы, — думал Григорий Петрович, — а я — мужчина, интеллигент, сам поддался…»

Григорий Петрович взял со стола бутылку с недопитой водкой и выкинул ее за окно.

Умер Макар или жив, все равно теперь Чужганы не дадут Чачи житья: если он убит, Чачи упекут на каторгу, если же нет, то они прижмут ее отца — потребуют обратно выкуп, заставят возместить свадебные расходы — Яша?! на всю жизнь попадет в кабалу…

Две бессонные ночи, бегство через жуткий ночной лес, страшное душевное напряжение — все это сейчас сказалось, Чачи оставили силы. Она едва не падала со стула.

Григорий Петрович подошел к девушке, погладил ее по голове.

— Приляг, Чачи, отдохни… Иди сюда.

Григорий Петрович провел девушку в свою комнату и уложил на постель. Чачи легла и сразу заснула…

Григорий Петрович запер дом и вышел на улицу.

Идя по полю к деревне, Григорий Петрович немного пришел в себя. «Прежде всего надо узнать, что с Макаром», — решил он и свернул на тропинку, ведущую к дому Яшая.

Самого Яшая дома не оказалось, его увел с собой брат Макара Александр на поиски Чачи.

— От зависти, от зависти кто-то сглазил Чачи, — всхлипывая, жаловалась Яшаиха, — От зависти кто-то отвел се сердце от Макара.

— А Макар приезжал сюда? — спросил Григорий Петрович.

— Макар-то не приезжал, говорят, он голову разбил… Ой, боже, боже мой, кто ж мог подумать, что Чачи так сделает!..

«Значит, Макар жив! Самого страшного не произошло. Ну, а все остальное как-нибудь уладим», — подумал Григорий Петрович, и ему стало легче, словно с плеч свалился тяжелый камень.

Григорий Петрович вернулся домой, когда часы в его комнате пробили одиннадцать. Он тихо отпер дверь, осторожно заглянул в спальню.

Чачи еще спала. Нежным румянцем розовели щеки. Волосы разметались по подушке. «Как она красива!» — подумал Григорий Петрович и сделал несколько шагов к кровати. Чачи открыла глаза и улыбнулась. Но вдруг в глазах ее промелькнул испуг, как будто она что-то увидела за спиной Григория Петровича.

Григорий Петрович обернулся: в дверях спальни стояла Тамара.

— Та-ак, Григорий Петрович… Вот вы какой, оказывается. Я и не подозревала. Вот какова ваша любовь.

Тамара резко повернулась и пошла к выходу.

— Тамара, послушай!

— Замолчите! Я ничего не хочу слышать! Я больше верю своим глазам… Ах, какой же ты подлец!

— Тамара!.. Послушай!.. У нее несчастье…

— Видимо, от горя она так улыбалась тебе? Ах, подлец, — подлец! Я из-за тебя отказала князю Махтиарову, а ты положил в свою постель какую-то грязную черемисскую девку!

Тамара схватилась за голову и выбежала…

Григорий Петрович прислонился к косяку. Что это — сон или явь?

Из спальни показалась Чачи, она дрожала от страха.

— Григорий Петрович, она выдаст меня!

Григорий Петрович очнулся, посмотрел на Чачи, потер лоб ладонью и тихо сказал:

— Не бойся. 1936 г. Йошкар-Ола

КНИГА ВТОРАЯ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ