Приглашение на выставку

Глава 3

– По-честному, я пока окончательно не решила, чем буду заниматься и на сколько приехала в Штаты. У меня студенческая виза, она кончается в сентябре. Но мне в лом возвращаться в свой педагогический. Посмотрим, может, удастся зажечь что-нибудь в Нью-Йорке.

– Что сделать?

– Зажечь. В смысле устроить что-то такое, необычное. Так сегодня в Москве молодежь выражается. Вы здесь, в Америке, совсем отстали от жизни, законсервировались, – сказала Неля, входя в квартиру.

– Вот стеной шкаф, там вешалки для одежды, – он опустил на пол ее сумку с вещами.

– А как вас правильно называть – Глеб или Глен? Мама говорила, что в оригинале вы Глеб, но когда мы вас разыскивали, потратили кучу времени: в «Гугле» вы пишетесь как Глен. Какой вы конспиратор, однако.

– Называй как тебе удобно. Что Глеб, что Глен – один хрен, – усмехнувшись, ответил Чернов и поймал себя на мысли, что с этой девочкой почему-то чувствует себя крайне неловко, не в своей тарелке. Впрочем, виду не подал. – Проходи в комнату. Здесь я живу.

Неля ходила по двум просторным комнатам:

– Вот это я понимаю: модерново и без претензий. Мне тоже нравится, когда в квартире мало мебели и нет ничего лишнего. Это кто?

– Мои родители, – Глен остановился возле книжной полки, где в рамочках стояли две фотографии мужчины и женщины. – Они умерли.

– А вы немножко похожи на свою маму... У-ух, какая клевая панорама, – подойдя к окну, Неля отвела прозрачную занавеску.

Если бы не угол соседнего дома с глухой стеной, то вид на Манхэттен отсюда был бы действительно великолепным.

Прибитый к оконной раме виселo, мордой вниз, чучело декоративного крокодила. – Привез его из Флориды, там крокодилий террариум, целое крокодилье царство.

– Вы, наверное, объездили полмира. А в России за все эти годы так никогда и не были?

– Был дважды. Когда хоронил родителей.

– Почему же вы к нам не заехали? Мама была бы вам очень рада. Она, когда о вас вспоминает, говорит, что знакомство с вами было настоящим чудомв ее жизни. Вы и в самом деле гений?

Вопрос был задан с такой непосредственностью, что Чернов даже растерялся:

– Да какой к черту гений. По молодости, знаешь, все мы гении, Рафаэли. Но потом, как говорится, жизнь берет свое: амбиции потихоньку уходят, бытовуха заедает. И все Рафаэли разбегаются кто куда, как мокрые петухи, – он хмыкнул. – Впрочем, тебе это знать пока не обязательно, всему свое время. Давай лучше обсудим правила общежития, – тон Глена стал подчеркнуто деловым.

– Давайте. Вы только сильно не переживайте, я послушная и аккуратная. Вы моего присутствия даже не заметите, гарантирую. Ой, какой любопытный портрет. Это вы? – она остановилась у висевшей на стене картины, выполненной в духе стрит-арт. – Вы тут на себя не очень похожи. Или нет... – наклонила голову набок. – В общем-то, похожи, но... какой-то страшный, какой-то дикарь.

– Да, интересный портрет.

– Кто же его написал? Вы сами?

– Нет. Был у меня когда-то приятель – Давид, талантливый художник. Умел видеть суть вещей, а не просто ямочки на щеках. Где он сейчас, что с ним, даже не знаю... Ну, да ладно, поболтать об искусстве у нас еще будет предостаточно времени, – Глен замолчал: разговаривать о живописи ему явно не хотелось. Напустив на лицо холодно-приветливую улыбку, прошел в другую комнату:

– Это твоя норка. Ящики комода я освободил, пользуйся. Постельное белье, полотенца. Кондиционер, – он нажал кнопку, и комната наполнилась мерным жужжанием. – Компьютер в твоем распоряжении, Интернет подключен, только загружай поменьше мусора. Договорились? Кровать, – произнес совершенно безразличным тоном.

– Все поняла, олл райт! Да вы не волнуйтесь, я вас не обременю. Буду супы варить и жарить картошку, если, конечно, время позволит. Я ведь намерена здесь заработать кучу денег. Мне нужно вернуть долг за билеты и привезти в Москву еще тысяч пять-семь. Вы считаете, это реально?

– М-м. В Америке устроиться на любую работу очень трудно. Но нужно пробовать.

– И почему мама говорила, что вы сложный человек? Мама любит все усложнять. По-моему, с вами очень легко.

– Иди, прими ванну с дороги. А я состряпаю что-нибудь на кухне. Окей?

– Йес, сэр!

ххх

… – А вскоре открылось, что у него есть другая семья, двое детей, представляете? Целых десять лет он не хотел меня видеть, хотя с мамой они иногда встречались. Мама замуж так никогда и не вышла. Зато меня очень любила бабушка, папина мама. Они из потомственных дворян, из Трубецких, просто эту фамилию во время исторических катаклизмов они потеряли.

– А что случилось с твоим отцом? Где он сейчас? – спросил Глен, сидевший напротив Нели.

Кухонный стол был уставлен банками немецкого пива, тарелками с нарезанным сыром бри, копченой колбасой и салатами.

– Папа умер от рака, когда мне исполнилось тринадцать лет. В последние годы он почему-то изменился по отношению ко мне, даже приглашал к себе домой, где я познакомилась со своими сводными сестрами.

– Понятно. Вина хочешь? – спросил Глен и невольно подумал, что не расстанься он когда-то с Кирой, у него бы сейчас могла быть дочка приблизительно такого же возраста, как Неля...

– Нет, я вина не пью. Лучше пиво, – она потянула скобку, и после легкого щелчка из отверстия банки с шипением выползла белая пена. – За встречу!

– За встречу! – поддержал Глен.

Сам того не замечая, весь вечер с пристальным вниманием он изучал этот живой экспонат – Нелю.

Большие темно-карие глаза, чуть припухлые, но красивой формы губы, мягкий подбородок – нет, все это Кирино. Какая поразительная схожесть матери и дочки, трудно поверить! Кира, перед ним сидела Кира, двадцати лет, с ее характерным поворотом головы, непринужденностью движений, наивностью, доверчивостью, сумасбродством… «Кира, неужели столько лет пронеслось с тех пор, как мы, вернувшись из театра, сидели в кухне, в твоей московской квартире, где над головой тикали часы и молчала до срока злая кукушка?»

...В тот вечер на Кире было шерстяное лиловое платье. Черные крупные бусы на шее подчеркивали красоту ее огромных глаз. Глеб что-то рассказывал, а Кира слушала, изредка вставляя комментарии. Глаза ее блестели все сильнее, все жарче. А на улице было холодно, так холодно и снежно, как никогда, и Глеб молился в душе всем богам, чтобы они подбросили еще снежку, самую малость, и тогда ее мама, эта ведьма, может, останется на ночь у своей сестры.

Потом Кира нежным котенком куталась в одеяло, наблюдая, как Глеб колдует у заиндевевшего, заросшего белым дремучим лесом окна. Он дышал на стекло в разных местах и выводил на нем причудливые вензеля, часто наклоняясь, чтобы в слабом свете ночника увидеть, соблюдена ли симметрия в узоре...

– Почему вы ничего не спрашиваете про маму? – возмутилась Неля и, не дожидаясь, сама начала рассказывать.

…За окнами уже стемнело. Весь день был наполнен такими впечатлениями, такой духотой, что теперь, после пива, по телу Глена потекла приятная истома. Захотелось принять душ, лечь, почитать новости. Неля, тоже уставшая от перелета и впечатлений, умолкла, сладко потянулась, выгнув по-кошачьи спину. Ее большие груди рельефно обозначились под легкой футболкой:

– Ты наверняка устала и хочешь спать?

– Да, не мешало бы вздремнуть.

«Соски, похоже, маленькие, острые, – отметил Глен, вставая, чтобы убрать со стола. – Что же теперь мне делать? Терпеть? Или, как отец Сергий, отрубить себе палец?» Он подставил нож под струю горячей воды, стер мочалкой с лезвия присохшие крошки.

– Давайте я вам помогу, – Неля стала рядом и как будто попыталась легонечко отодвинуть Чернова бедром, прикрытым короткими шортами.

– Нет, спасибо, я сам. Видишь ли, я – закоренелый холостяк, обросший ракушками привычек. Холостяки – самые безнадежные консерваторы.

– Не хотите – не надо, – холодно промолвила Неля и вышла из кухни.

«Обиделась, что ли?» Со злостью он еще раз сильно шваркнул мочалкой по ножу. «Девочка, похоже, с характером. Как и ее мамаша. Черт бы их всех побрал!»