Те, кого нет

Он наконец-то смог помочиться — тяжесть, которая все еще давила в паху, отпустила. Развернул бумажку, сунул за щеку леденец, но едва двинулся вдоль берега, все сразу пошло вкривь и вкось. Песчаная полоса оказалась короткой и быстро сменилась зарослями и топкой глиной. Пришлось разуться, закатать брюки и брести по мелководью, потому что соваться в глухие прибрежные заросли было жутко, тем более босиком. При этом следовало держать в поле зрения далекую лодку, а темнота ее мало-помалу заглатывала, пока окончательно не сожрала. Теперь оставалось только гадать, здесь ли еще хреновы рыбачки или давным-давно перебрались на другое место…

Только через час он оказался там, откуда, по прикидке, до невидимой лодки было всего ничего — метров двести. Впереди зачернела горбатая заросшая коса, на конце которой бледно мерцал язык голого песка, вытянутый в озеро. Валентин прошлепал через мелководный заливчик и повернул к оконечности косы. Там он остановился, набрал побольше воздуху и отчаянно заорал:

— Э-эй, на борту! Есть кто живой?..

Ответа не последовало, хотя не слышать его не могли — звук широко раскатился по всему плесу и отразился невнятным эхом от дальнего берега.

— Молчат, гниды! — Валентин сплюнул в воду и снова заорал: — Эй, там, на лодке! Отзовись, блин, будь человеком!..

Темнота промолчала и на этот раз. Он дернулся и заметался по берегу, отмахиваясь от комарья и лихорадочно соображая, что бы еще предпринять. Единственный шанс выбраться отсюда улетучивался на глазах — да и был ли он? Наконец ему удалось взять себя в руки. Валентин остановился, вглядываясь до рези в зеленоватую завесу поднимающегося над плесом тумана.

Слева проступали очертания кустов, правее неподвижной массой стоял тростник, слабо колыхаясь при полном безветрии. Впереди угадывалась открытая вода, издевательски подмигивали редкие огоньки на противоположном берегу, а ближе к тростнику, метрах в пятнадцати от него из воды торчала здоровенная коряга — обломок древесного ствола, зализанный волнами.

Валентин выругался сквозь зубы, помянув рехнувшуюся приблудную сучку, и в ту же секунду боковое зрение дало знать: что-то не так. Мгновенно перевел взгляд: черная коряга в воде едва заметно пошевелилась.

Он не сразу поверил себе, но похолодел. И тут же снова уловил смутное движение, облился потом под сырой одеждой и стал шаг за шагом отступать к зарослям.

— Т-ты… — пролопотал он, заплетаясь языком. — К-кто там? Т-ты к-кто такой?

— Кто-кто… — чуть погодя простуженно заперхало с воды. — Лезут тут всякие… Я-то, дурак битый, напугался — рыбнадзор, думаю, все, ща повяжут… Ты какого ляда тут делаешь?

Коряга сдвинулась с места и побрела к берегу, хлюпая забродами и постепенно обретая очертания малорослого мужчины в ватнике и вязаной шапке, надвинутой чуть не до переносья. В двух шагах от Валентина он остановился, оглядел его с головы до ног, только что не обнюхал, и поинтересовался:

— Ну, и откуда ты такой взялся?

— Из Шаур, — Валентина уже отпустило настолько, чтобы связно отвечать. — Заблудился. Лес тут у вас, не поймешь ни черта…

— Лес, — фыркнул мужичонка. — Кошку высечь нечем. Так ты что, из этих, из крутых, что ли?

— Вроде нет. — Рыбак, судя по виду, был местный и попал сюда явно не на летающей тарелке. — В гости приехал, с компанией. Ну, приняли малость, решили прокатиться по озеру… Я и отбился.

— Чего ж они тебя не искали? — в голосе ночного рыбака звучало подозрение.

— Да я это… закемарил, — нашелся Валентин. — Может, и искали. А вас, простите, как звать?

— Это ж еще зачем? — насторожился рыбак. — Ну, допустим, Фомич.

— Ага. А меня — Николай. У вас что, и лодка тут?

Рыбак засопел, порылся в кармане ватника, присел на корточки и чиркнул зажигалкой в горсти. Затянулся короткой сигареткой, пряча огонек за полой, и только после этого спросил:

— Лодка-то зачем?

— Так ясно ж, — еще не веря удаче, воскликнул Валентин. — Мне на тот берег — кровь из носу. Выручай, Фомич, на бутылку дам.

— На бутылку… — недовольно проворчал браконьер, щелчком отправляя окурок в воду. — Туда-сюда часа полтора. Это ж не напрямик — в Шауры твои, считай, километра три лишних веслами махать. А у меня сетки поставлены…

— Я добавлю, — задергался Валентин. — Сколько?

— Сколько не жалко. Не бросать же тебя здесь в самом деле.

Он выпрямился, спустился к воде и полез в самую гущу тростника. Затем появился, волоча за цепь черную низко сидящую плоскодонку. Подогнав лодку к самому берегу, Фомич скомандовал:

— Давай на корму. Только под ноги смотри — днище скользкое, течет, падла.

В лодке были навалены веревки, самодельный якорь, сваренный из арматурного прутка, ржавое ведро и еще какой-то невнятный хлам. Едва Валентин сел, спаситель отпихнул плоскодонку от берега, перевалился через борт и взялся за весла.

Греб Фомич экономно, короткими рывками, без шума и видимых усилий, и лодка сразу же набрала ход. Коса начала быстро отдаляться, и вскоре вокруг осталась одна черно-смоляная, густая с виду и совершенно неподвижная вода, по которой стелились волокна тумана.

Валентин сидел молча, вцепившись в трухлявые борта и боясь пошевелиться, — уж больно хлипкой казалась посудина, но когда через несколько минут перед носом лодки замаячило какое-то светлое пятно, подал голос:

— Эй, Фомич, смотри, там впереди что-то…

Фомич среагировал мгновенно: бросил весла, сбил на затылок вязаный колпак и обернулся, вглядываясь. Плоскодонка по инерции прошла еще несколько метров, и теперь уже можно было различить желтые поплавки дрейфовавшего катамарана.

— Пусто, — произнес Валентин, только теперь понимая, что именно принимал с берега за большую рыбацкую лодку. — Не видно никого…

— Угу-м, — задумчиво отозвался Фомич, загребая левым и обходя катамаран стороной. Никакого удивления он не выразил, будто только и делал, что каждую ночь натыкался на озере на брошенные плавсредства.

— Может, случилось что? — машинально пробормотал Валентин. — И весел нету…

— Ты вот что, Николай… — рыбак умолк, прикидывая. — Случилось, не случилось — не нашего ума это дело. Мы с тобой ни черта не видели и не слышали, если спросят. И лезть туда не след — затаскают. Это ж смагинская посудина…

— Смагинская?

— Ну. Есть тут один такой в Шаурах — полковник. Слыхал?

— Нет, — ухмыльнулся в темноте Валентин.

— И слава богу. С ними только свяжись. В общем, ну ее, эту хреновину. Из тех, что тут понастроились, одни Красноперовы люди как люди. Иван Алексеевич нормальный мужик, ни в чем не откажет, да и Ксения, жена его… Дом у них рядом с полковничьим, забор в забор…

Он умолк, взялся за весла, и катамаран вскоре исчез за кормой, а пара-тройка уличных фонарей на шаурском берегу заметно придвинулась.

— Слушай, — нетерпеливо произнес Валентин. — А в город как теперь по-быстрому попасть? Мне на работу с утра… Автобус еще ходит?

— Последний давно был. Из Старых Шаур. Теперь уже утром, где-то около восьми. А твои-то что же?

— Мои?

— Ну те, с которыми ты, говоришь, приехал.

— А кто их знает. Может, уже свалили. Я так, на всякий случай.

— «На всякий случай» денег стоит. Шлагбаум на въезде в поселок заметил?

— Да.

— Там в дежурке парни. У одного — Виталиком звать — «опель». Деловой, отвезет. Он этим делом подрабатывает. Но такса там — только держись…

Через полчаса плоскодонка ткнулась в берег. Недалеко от воды начинался гладкий, словно проутюженный асфальт, одинокий фонарь поливал его желтым натриевым светом. Слева тянулась бетонная ограда с автоматическими воротами, и Валентин с удивлением опознал ту самую улочку, по которой сегодня в полдень они с сестрой, ее мужем и Мартой катили в джипе Савелия.

Шауры уже спали, во многих особняках окна не горели, и лишь на дальнем конце коттеджного поселка молотила рэповина из автомобильного проигрывателя и слышался шум голосов. Взлетела, вертясь, как психованная, одинокая шутиха, хлопнула и рассыпалась в небе. «Не твои парни гуляют?» — неодобрительно проворчал рыбак, принимая сыроватые купюры.

— Кто их знает, — дернул плечом Валентин, пожимая рыбаку руку. — Спасибо, Фомич. Выручил, не забуду.

Ступив на твердую землю, он обул на босу ногу свои мокрые замшевые «Пакерсон». От пропитанных грязью носков пришлось избавиться еще тогда, когда блуждал в прибрежных зарослях. До ворот усадьбы старшего брата оставалось всего несколько шагов, и только теперь Валентин почувствовал, как устал. Затылок ныл, во рту стояла едкая горечь.

Он оглянулся — ни лодки, ни рыбака уже не было. У озера золотились кроны старых ив, подсвеченные фонарем. Дальше — сплошная темнота, жутковатое пространство открытой воды, которое он только что благополучно пересек. Нехотя Валентин сделал несколько шагов и остановился перед воротами. Тронул холодный рифленый металл, поискал щель, заглянул. И сразу же услышал по ту сторону движение.

Пес Савелия сопел, ожидая его дальнейших действий, но голоса не подавал. Не в вольере, выпустили, — значит, все дома. Окна на обоих этажах темные, только в галерее на первом тлеет рубиновая контролька системы электрозащиты и подмигивают садовые светильники на газоне. Наверное, спят. И девчонка, скорее всего, тоже, потому что если б она не вернулась, все было бы по-другому.

Как она выбралась с противоположного берега, если катамаран по-прежнему болтается посреди озера? Что наплела Александре и Сергею, а может, и Савелию с Инной заодно? Плавает Марта как рыба, это точно, но ведь не вплавь же? Значит, ей была известна какая-то другая дорога. Но откуда, если она впервые в Шаурах? И какую роль во всей этой истории сыграл Родион?

В том, что без Родиона не обошлось, он был твердо уверен — деньги и оружие сказали сами за себя. Вот ему-то она выложит все подчистую, и как себя поведет парень, сейчас не угадать.

В любом случае, звонить в дом к Савелию не хотелось. На всей улице окна горели только у соседей Смагиных. «Красноперовы» — осторожно царапнуло где-то на самом донце. Что-то было связано с этой фамилией, но припомнить не удалось. Ни тогда, когда ее упомянул браконьер, ни теперь.

Да какая разница, отмахнулся Валентин. Сейчас главное — вымыться, привести себя в порядок, выпить чашку кофе и перекантоваться до первого автобуса. Неважно, где и с кем. У соседей не спят, и отлично. Плевать он хотел, что завтра они доложат Савелию о его ночном визите. С утра — домой, хоть несколько часов поспать. Голова все еще трещит, а в понедельник днем опять в рейс на двое суток. С остальным разбираться будем по ходу, когда сестра с семьей вернутся в город.

Он отступил от ворот усадьбы Смагиных и зашагал вверх по улице, уже издали зацепив взглядом зеленую соседскую калитку. Свет горел на просторной открытой веранде — сквозь решетчатую ограду даже с улицы была видна женская фигура в плетеном кресле, а калитка оказалась запертой.