Любовь и сон

— В одном из описаний именно так и сказано.

В детстве она играла с соседскими детьми в ковбоев и индейцев, в полицейских и грабителей — и в этом деле были весьма полезны Магические Снадобья (она слышала, как произносит эти слова: сказать — значит воспользоваться ими). Они воскрешали бессчетных жертв, чтобы их можно было снова убить.

— Знаешь, что я думаю. — Она смигнула слезу, первую за сегодня. — Ничего хуже умирающий сделать не может. Живым он оставляет вопрос, на который не найти ответа. — Она бросила наполовину выкуренную сигарету в наполовину полный стакан. — Это почти проклятье.

Она подумала: Как будто гость, уже стоя на пороге, после многочисленных прощаний и поклонов, вдруг поворачивается и спрашивает — скорбно, гневно, — почему с ним так плохо обошлись, а потом отворачивается от протянутых рук и уходит, не сказав ни слова.

— О чем он спросил тебя?

— На самом деле не меня, — ответила она. Он не спрашивал, он сам был вопросом. — Нас. Тебя.

Она снова надела узкие туфли и отнесла бокал в раковину. Где-то далеко-далеко отсюда кто-то хохотал, кто бы это.

Пирс, конечно же, знал, о чем речь, не было нужды выпытывать что-то еще; Бони по-своему задал вопрос, который и до него шептали многие, который и сам Пирс, возможно, оставит невообразимым наследникам родичам, столпившимся у его постели (если, конечно, он не умрет в одиночестве, обращаясь к столь же необщительным стенам): Почему я должен умереть? Почему сейчас, а не позже? Почему я, а не вы? Почему вы, сильные и живые, не можете спасти меня?

Он вздрогнул всем телом. Боже упаси от такой смерти. Какого святого ты молил об этом? Девять первых пятниц, гарантия Доброй Смерти.[474] Но не для него.

— Я так и не нашел ту вещь, — улыбаясь, сказал он. — Я искал.

— Значит, надо искать дальше, — сказала она. — Бони хотел сказать тебе кое о чем. Я как раз собиралась передать. Он учредил для тебя специальный грант. Что-то вроде стипендии на исследования. Он называл ее — стипендия на поездки.

— Да?

— Он собирался рассказать тебе, как оформить заявление. А потом ты ее получишь.

— Ну, э. — Он мямлил, как идиот.

— На эту стипендию, — продолжала Роузи, — ты должен был поехать в Европу. Пройти по следу этой веши, чем бы она ни была. Узнать о ней все. Написать отчет. — Она рассмеялась.

— Я мог поехать?

— И все еще можешь, — ответила она. — Думаю, так. Если хочешь. Наверное, фант еще существует. Правда, может, сейчас… кто знает, что будет. Но.

— Когда?

— Как только будешь готов. — Она закрыла рот рукой, придавила улыбку, — игра, в которой Бони уже не участвовал, продолжалась, становясь все более и более странной. — Когда будешь знать, где искать.

— Ха-ха, — сказал он, все еще сидя на ступеньке. — Хорошо.

— Слушай, я лучше двинусь, а то еще начнут искать. На самом деле… я не знаю. Все изменилось. Нам нужно будет поговорить.

Она разгладила складки на юбке и скользнула сквозь кухонные двери, похожие на ресторанные: они распахивались в обе стороны, и ручки у них не было. Двери отворились, пропуская Роузи, потом закрылись, снова открылись, закрылись.

Пирс никогда не был в Европе. Немалый и постыдный пробел в его образовании, не единственный, но самый болезненный; едва ли не бессознательно он изъяснялся такими околичностями, которые скрывали прискорбный факт, однако не были явными увиливаниями.

А теперь.

Европа. Старый Свет.

Он рассмеялся — громкий смех в пустой кухне. Наконец-то добраться до земли, с которой он, кажется, уже знаком, — чтобы найти вечную жизнь для покойника, чтобы написать книгу о магических системах, в которые сам не верит. Он и не вставая видел эту землю, будто из самолетного иллюминатора: берега холодного моря, поля, и горы, и узкие реки; города серого камня, возникшие на земном изломе, топорщатся церквями и замками, и люди, загнав машины во внутренние дворики или узкие улочки, ступают по следам своих предков; древние дороги, как ленты, тянутся на восток.

Роузи попрощалась с своими последними гостями (своими: она не думала о них, как о своих, — но не были они и гостями Бони, уж он-то не хотел их здесь видеть). Сэм наконец-то заснула после страшной битвы у постели — слишком усталая, чтобы отключиться.

Но теперь-то спит? Спит. Роузи спустилась по лестнице и прислушалась: ни звука.

В конце дорожки поставщики продовольствия загружали последний багажник. Алан сказал, что все прошло успешно.

Успешно.

Наконец-то в большой гостиной погасили свет; стулья и диваны, потрепанные и не столь величественные, как прежде, покрылись пылью и обрели былую торжественность. Вот кушетка, покрытая сетью трещинок, точь-в-точь как и кожа Бони; вот красного дерева буфет, а в нем — чаша с фарфоровыми фруктами, которые Сэм так рвалась потрогать. Какой-то странный комод с инкрустацией, на нем — закрытая шкатулка.

Роузи опустила босые ноги на ковер. Никогда в грезах о будущем — каким бы смутным или ясным оно ни являлось воображению, куда бы ни завела ее тропа и что бы ей ни пришлось вытерпеть на пути, — никогда ей даже в голову не приходило, что тропа заведет в никуда; что она навсегда останется здесь и это неотменимо.

Но ведь это не так.

Она подошла к противоположной стене, где стоял невозмутимый комод, повернула в замке ключ, так же как в позапрошлом году это сделал Бони, передавая ей один из секретов этого дома, — возможно, он уже тогда принял решение. Она открыла шкатулку и вытащила оттуда бархатный мешочек; развязала его, и на ладонь выпал кварцевый шар величиной с кулачок Сэм.

Бони сказал, что когда-то этот шар принадлежал настоящему волшебнику (но он не сказал, как шар попал к нему или откуда он об этом узнал). Когда-то в нем были ангелы, говорил он, их можно было увидеть, и спрашивать, и получать ответы; и все их имена начинались на «А».

Тяжелее, чем думалось, хотя сейчас он был пуст — или казался пустым; а может, пустота была в ней. То, что осталось от прошлого; то, в чем у тебя крайняя нужда. А если ты его найдешь, значит, это не оно.

Она попробовала представить себе, как это — получить по наследству право посылать людей за истиной, необходимой для них. За тем, что позволит сделать еще один шаг по тропе, какой бы та ни была; она не останется неизменной, новое знание чуть изменит ее направление, и уже не будет пути назад.

Майк хотел и дальше получать деньги от Фонда, чтобы продолжить свои исследования. Интересно, что они ищут. Жутковатый тот человек.

Что можно узнать, если направить на это все деньги Фонда. Нет, не о бредовых поисках Бони думалось ей; что-нибудь настоящее, подлинное расследование, истинное знание.

Она держала в руке холодный шар волшебника, тайну этого дома, а сейчас и ее секрет; и шар, словно око, вбирал в себя вечерний свет.

Что тебе надо? — спросила она себя. Что ты хочешь узнать?