Фристайл. Сборник повестей

— Добрый вечер (в Хабаровске в это время был вечер)… Я могу поговорить с Петром Васильевичем?

— Я Вас слушаю.

Никита решился не сразу, замолчал. Отец нетерпеливо покашлял.

— Пётр Васильевич, это — Никита. Ваш сын.

Теперь замер отец, очевидно, не сразу поняв сказанные слова. Потом заговорил быстро.

— Это очень хорошо, Никита… Это прекрасно! Где ты сейчас живёшь? Я за эти годы несколько раз был в Петербурге, в вашей квартире никого не мог застать. Пытался тебя найти, у меня ничего не получилось…

Никите вдруг стало совершенно легко.

— Я хочу поблагодарить Вас за давнюю помощь, Вы нам тогда очень помогли. Извините меня за поведение, у нас с женой было тогда очень тяжёлое время…

Они говорили недолго. Отец сообщил ему, что через неделю у него начинается отпуск, и он полетит в Петербург, оттуда сразу позвонит, а потом приедет к Никите.

— Вы можете приезжать в любом составе. У нас квартира небольшая, но в городе есть вполне приличная гостиница, я хорошо устрою Вас, не беспокойтесь.

— Я не женат, Никита, по-прежнему живу один, один и приеду.

На том и порешили. Почему-то на душе стало как-то особенно хорошо. Какая-то заноза из сердца была извлечена.

В кабинете, несмотря на распахнутые настежь окна, было нестерпимо душно.

В дверь постучались, не дожидаясь ответа в неё протиснулся толстый пожилой армянин Ашот Арменович Балавян. Глава многочисленного семейства Балавянов. Лет десять назад приехали они с братом в этот маленький городок и открыли здесь, небольшой поначалу, кондитерский цех. В нём тогда работали одни Балавяны, славящиеся по всей Армении своим кондитерским искусством. Печенье — простое, с фруктовыми начинками и фигурное, необычные по своему виду и вкусу конфеты очень понравились жителям Вологодчины. Их стали продавать не только в Череповце и в самой Вологде, но иногда попадали они и в Петербург. К первому цеху был вскоре пристроен второй, и уже на глазах Никиты и Веры появилась в их городке небольшая кондитерская фабрика.

Неделю назад Никита прооперировал Ашоту Арменовичу гнойный аппендицит. Всё прошло хорошо, больной должен был завтра выписаться домой.

— Я оформил Вашу выписку, Ашот Арменович. Завтра после одиннадцати часов заберёте её у старшей медсестры…

— Я вот что хочу сказать, Никита Петрович… — С мягким армянским акцентом произнёс больной. — Я тут достаточно долго пролежал. Всё понял: в какой ты сейчас духоте работаешь. И в кабинете, и в операционной, ну, и реанимация не лучше… А зимой здесь, наверно, северный полюс. Так вот… Мы с роднёй посоветовались и решили помочь тебе. Во-первых, поставим, стеклопакеты… Как тут получается: одно окно в ординаторской, три — в операционной, и три — в реанимации… Значит — семь. И там же — три кондиционера. Это всё. Больше у нас не получается. Об остальной больнице пусть ваше начальство беспокоиться.

Никита даже опешил от такой щедрости.

— Ну, Ашот Арменович, у меня даже слов нет…

— Ну, и не надо… Ты тут один за всех работаешь, я понял. Столько народу в городе тебе спасибо говорят. Не твоё дело решать хозяйственные вопросы. В понедельник мой экономист к вашему подойдёт, они всё посчитают. Работников мы тоже найдём, пока фабрику строили, поняли, кто — халтурщик, кто — мастер. Будет у нас такая спонсорская помощь, как у вас русских говорят, комар носа не подточит.

Никита поблагодарил, как умел, и взмолился, по поводу изобилия сладостей в своём доме.

Пока кондитер лечился в хирургическом отделении, квартира Быстровых была заполнена самыми разными коробками с печеньем, сухими тортами и конфетами. Никита с Верой к сладкому относились равнодушно, но зато Димасик был в восторге и радостно визжал, когда на пороге появлялся очередной даритель с коробками конфет и печенья. Вера призвала на помощь всю свою фантазию, чтобы придумать, куда спрятать от него лишнее.

— Прямо хоть к себе под подушку клади…

— У тебя в животе от сладкого все кишки слипнуться… — Пугал Никита сына, который, впрочем, плохо представлял, что такое кишки.

В конце концов, все эти накопившиеся сладости были отправлены на хранение к бабушке, которая тоже на конфеты уже не могла смотреть.

— Пожалуйста, умоляю! Армен Ашотович, у нас с женой уже сахар в крови зашкаливает, у сына — аллергия появилась на сладкое. Всё очень вкусно, только слишком много. Пожалуйста, обещайте, что вчерашняя посылка была последней!

Балавян польщённо улыбнулся.

— Согласен. Только в дальнейшем — если что надо будет, гости приедут или для подарка… — Сразу ко мне.

Никита облегчённо вздохнул.

Кондитер своё обещание выполнил. Через неделю в ординаторской, операционной и реанимации стояли в окнах новые стеклопакеты. Два молодых весёлых механика установили кондиционеры. Конечно, пришлось несколько дней потерпеть визг и скрежет дрелей и перфораторов, но это были такие пустяки! Медики после летней изнуряющей духоты почувствовали себя, словно в раю, и благодарили за это почему-то Никиту. Он отшучивался, звонил Балавяну и передавал все слова благодарности по назначению.

К ночи больница стихала. Иногда выдавался тихий вечер, когда из приёмного отделения никто не звонил, и в реанимации, видимо, тоже всё шло своим чередом.

Никита, наконец, отложил авторучку — от бесконечной писанины занемела рука. Интерн с назначениями больным справился уверенно, никаких дополнений не понадобилось. Кажется, теперь можно расслабиться. Сегодня день был полегче, чем иногда выпадал: плановых операций он не назначал, и скорая экстренных больных тоже не привозила. Никита глотнул холодный кофе, который с середины дня стоял на столе. Под кофейной кружкой лежал изрядно помятый листок бумаги со стихами. Он усмехнулся. Однажды, когда он, кажется, совсем отупел от бесконечных дел на дежурстве, поздним вечером пришли на ум эти первые строчки стихотворения, к которым он теперь иногда дописывал, дополнял следующие, посмеиваясь в душе над сами собой: тоже мне поэт… Но это отвлекало, и даже снимало ненадолго постоянный прессинг.

«Я есть хирург районный, с утра уж заведённый.

В желудке кроме кофе — гастрит и доширак.

Дежурю сутки третьи, как есть, за всё в ответе,

Пропахший потом, кровью и с гипсом на ушах…»

Через несколько дней вечером дописал:

«Пробежка в отделении, поправки к назначениям,

Осмотры в перевязочной, коррекция гипсов.

На вызовы к начальнику, заявки, заявления,

Отчёты, справки, выписки и ксерокс полисов…

Ещё два круга адовых — осмотры, консультации…

Но, наконец, пустеет больничный коридор.

Быть может в этот раз дойду до ординаторской,

Чтоб в тишине расслабиться, забыв про этот вздор.»

Не шибко красиво, конечно, но смешно. А после одной из удачных операций в голове возникли вот такие строчки:

«Прыжок в операционную — да здравствует спокойствие!

Наркоз уже подействовал, лишь тикают часы.

Стандартные движения, — дай Бог, чтоб без экзотики,

Зашьём, прошьём и вытащим, как в прошлые разы!».

Никита улыбнулся, представив, что бы Вера сказала, если бы он решился дать ей это прочитать. Ну, сказала бы, что во-первых — это плохие стихи, во-вторых, слишком наивные… И так далее. Но ничего он не будет ей показывать. Это ведь даже не стихи. Это так — лёгкие мысли, которые помогают расслабиться.

Он достал из шкафа дежурную подушку и вытянулся на старом потрескавшемся кожаном диване. Ноги и спина гудели от усталости, как электрические провода, ступни упирались в подлокотник дивана, но всё-таки здесь можно было полежать в тишине и одиночестве. Надолго ли? Никита привык засыпать мгновенно, также, как и просыпаться. Он провалился в никуда.

Его разбудил звонок из приёмного отделения. Он машинально посмотрел на часы — удалось поспать целых два с половиной часа. Дежурная медсестра сообщила, что скорая везёт тяжёлого больного из Никольского. «Острый живот». Скорее всего — прободная язва. Пока едут, есть полчаса в запасе. Он позвонил в операционную, предупредил медсестру, которая, видимо, тоже где-то прикорнула. Эту пожилую сестру он очень уважал: она всегда была готова к работе, предельно внимательна и в сложные моменты операции, например, когда внезапно у больного начиналось кровотечение и не хватало руки, чтобы зажать сосуд, могла помочь лучше, чем растерявшийся мальчик-интерн, стоявший рядом ассистентом…

Ещё можно успеть заварить и выпить кофе.

В конце недели из Питера позвонил отец. Сообщил, что выезжает в Вологодскую область через несколько дней. У него есть дела на смежном предприятии в Череповце, там надо будет задержаться на несколько дней.

— Будете выезжать из Череповца, позвоните мне. Я забронирую самый лучший номер. Конечно, в нашей гостинице номера скромные, но для избранных есть и получше.

Никита знал, что говорил: почти все сотрудники местного отеля так или иначе отметились либо в больнице, либо в поликлинике. Заведующего хирургией там отлично знали: пару лет назад он успешно прооперировал оскольчатый перелом голени их директору. Начальник теперь бегает по лестницам гостиницы, как ни в чём ни бывало.

Утром Никита позвонил главному хирургу области. Это был опытный специалист предпенсионного возраста, обладавший весьма заметной особенностью: главный хирург был страшным матершиником. Никита часто вспоминал, как однажды позвонил ему в самый разгар оптимизации здравоохранения, чтобы попросить сохранить в его отделении ставку хирурга, единственную вакантную ставку, оставшуюся в больнице. В ответ он услышал такую классическую брань, о существовании которой не догадывался. До сих пор он думал, что офицерский сленг, который он слышал в армии — это предел человеческой фантазии, но оказалось, что это не так. Никита пожалел, что их разговор сейчас не слышит в Москве белокурая дама — оптимизатор.

— Если эти реформаторы сократят в области ещё хоть одну ставку хирурга — уволюсь сам к чёртовой матери (далее опять был мужской фольклор)! Пусть министерские начальники сами сюда приезжают и оперируют больных!

Но ставку хирурга для Никитиного отделения он всё-таки отстоял.

Контакт у них был отличный. Пару раз в год областной начальник приезжал в ЦРБ, внимательно изучал истории болезни, осматривал тяжёлых хирургических больных в реанимации. И даже успешно проводил плановые операции, назначенные на текущий день. Никита иногда звонил ему, чтобы посоветоваться о тактике ведения особо сложных больных. Некоторых, особенно тяжёлых, главный хирург переводил в областную больницу. Напрямую договариваться с больницей не всегда получалось — в связи с повальным сокращением там также не хватало специалистов и хирургических коек — больные лежали во всех коридорах. Ну, а однажды Никите, который не был в отпуске целых три года, удалось всё-таки отдохнуть с помощью того же главного хирурга, который прикомандировал на время его отсутствия специалиста из областной больницы. Можно представить, каких усилий это ему стоило!

Вот и сегодня Никита решился опять отпроситься в отпуск, хотя бы на две недели.

— Чего так? Ты же знаешь — везде проблема с кадрами. А сейчас лето — надо всех как-то отпустить отдохнуть. Найти тебе замену будет сложно.