Парящие псы

Рой чувствовал невероятную лёгкость. Открыв глаза и оглядевшись вокруг, с удивлением он обнаружил себя в пустоте, темноте, невесомости и одиночестве. "Где я?" − он быстро крутил головой, но картинка никак не менялась. Зависший в каком-то густом веществе, он пытался подвигаться − не получалось. Не мог он и вспомнить как тут оказался и где был до этого − вся предыдущая жизнь стала сном, тем который лишь долю секунды назад был так явен, и вдруг позабылся, как стёрли, оставив на памяти призрак себя, тонкий привкус, и кажется вот он, вот-вот, сейчас вспомню, но… нить обрывается и забываешь его навсегда. Это странно, но так хорошо и спокойно, как будто бы так и должно было быть. И Рой замер, смакуя покой, вне событий, вне времени и вне сознания. Сложно сказать сколько долго иль коротко это продлилось, но как бы то ни было, а в далеке стал просматриваться огонёк. "М?" И Рой захотел подобраться поближе, и как только он захотел − тот приблизился. "Хм… А ещё ближе?" Сложно сказать, Рой летел к огоньку или наоборот, или оба они оставались на месте и просто меж ними сжималось пространство, но как бы то ни было, а стало ясно, что свет происходит из брюшка таинственного светлячка. Светлячок был покрыт чёрной глянцевой мантией с красным большим капюшоном, скрывающим взгляд и курил золочёную трубку.

— Привет, Рой.

— Мы с Вами знакомы?

— Ну а не меня ли ты так хотел освободить?

Рой вдруг вспомнил себя на зелёной полянке и чёрную банку над ним.

— Значит, Вы существуете?

— Всё может быть…

— Так я в банке?

— Возможно…

— Я здесь, чтобы освободить Вас?

— Как знать…

Светлячок затянулся и выпустил изо рта рой пузырьков.

— Я не знаю, что делать.

— Что хочешь…

— Не знаю, чего я хочу.

Рой задумался, а светлячок улыбнулся.

— Зачем я здесь?

— Чтобы понять что-нибудь…

— Что?

— А мне-то откуда знать…

— Странно всё это…

Блестящая гладь его мантии заволновалась, хотя ветра не было.

— Я так хотел быть не тем, кто я есть.

— Почему?

— Чтобы жить по-другому. Быть морем, а не рекой.

— Так ведь и то и другое — вода.

— Но река ограничена и предопределена!

— Море тоже не без берегов, не без дна.

— В чём же смысл тогда?

— Чего смысл? Воды? Просто течь…

— А меня?

— Просто плыть…

— Плыть? Но ради чего?

— Ради радости и удовольствия, Рой, ради счастья от реализации своих талантов.

— Талантов? − Рой вдруг вспомнил Фрая, — А дружба? − вдруг вспомнил отца. — А любовь?

— Хм… а дружба − это не талант? А любовь − не талант?

Светлячок затянулся и снова пустил пузырьки, а Рой вспомнил тот звук самой чистой ребяческой радости, с которым вырванный из крыла лоскуток бойко трепался по воздуху, шелест листвы, папин голос — заботливый, тёплый, и звонкий, щекотный смех лучшего друга, и скрип дельтаплана, и бульканье капель дождя на поверхности лужи. И все эти звуки смешались в один глухой стук, раздающийся из груди и наполняющий сердце тоской.

— Сила воли − это не талант? Сострадание − не талант?

Рой вспомнил сладкий вкус первой пыльцы, горький запах янтарного масла, и липкий клочок паутины в ладони, звезду, просиявшую в небе дугой, россыпь мелких камней в потолке, и спирали крученые ветром в густых белых зарослях шерсти, верхушки деревьев в прохладе кудрявых седых облаков и пушистые бледные корни цветов, беззащитно лежащие в его руке и нуждающиеся в защите, заботе, тепле.

— Благодарность − это не талант? А свобода − это не…

— Я понял!

— И что?

— Кажется, я хочу жить свою, именно свою жизнь!

Светлячок рассмеялся и стал отдаляться стремительно быстро, трясясь и дрожа.

— Стой! Куда?

Свет, пульсирующий у него в животе резко сжался до маленькой звёздочки в далёком небе, но вот и её уже нет.

— Как мне выбраться из этой банки?

И лишь его хохот по-прежнему был где-то рядом, то справа, то слева, то сзади, то прямо внутри головы и Рой начал оглядываться, а откинув затылок назад, он увидел черту тоньше ниточки, горизонтальную линию с еле заметным свечением.

— Там? Выход там?

Смех стихал постепенно, сменяясь глубоким дыханием, линия ширилась в центре по мере её приближения и начала походить на зерно или веретено и Рой вдруг осознал, что дыхание это не чьё-нибудь, а его собственное. Щель разверглась впуская, и сквозь пелену он увидел черты дорогого лица в обрамлении знакомых стен.

— Папа?

— Рой… Слава Богу! Сынок… Ты очнулся!

Отец говорил полуплача и гладил по голове. Взгляд был уставший, но светлый.

— Я очень люблю тебя, папа… Прости меня. − шёпотом произнёс Рой.

— Я люблю тебя больше!

Он обнял его, улыбаясь и всхлипывая.

— Как я тут оказался?

— Я принял тебя из рук белого мотылька, там, возле дуба, израненного… искалеченного… и принёс домой… ты целых три дня лежал… я молился… ни разу не отошёл, и Господь миловал.

Рой приподнялся и сел. Оглядел своё тело − на нём ни царапинки.

— Всё зажило?

— Ну конечно! Ведь ты дождевой червяк! Раны на нас заживают почти что мгновенно!

— Ого! Никогда и не думал, что это скажу, пап, но как же я рад быть червём!

— Ну а я тебе что говорил? Хе-хе.

После глубокого вздоха, с пропитанным нежностью взглядом, отец прикоснулся к его щеке и сказал:

— Знаешь, Рой, я очень многое понял за эти три дня. Понял, что Бог велик, многогранен в своём проявлении, неисчерпаем и непостижим! Как же глупо, а может быть даже греховно, пытаться его ограничить своим представленьем о нём! Что я делал, когда отрицал твоё мировоззрение? Отрицал Бога в тебе. Что я делал, пытаясь навязывать лишь своё видение? Ограничивал Бога внутри тебя. Что делал, когда считал, будто я один прав? Возвеличивался над ним. Вот какой "праведный" я оказался… Но благодаря тебе понял, что Бог, он во всём! Научился его видеть, и принимать, и любить. А сейчас, отпуская тебя на свободу, я буду учиться ему доверять!

Он прижал Роя к сердцу.

— Теперь у меня появилась мечта! Чтобы мой сын был счастлив, свободен, и жил свою жизнь так, как хочет душа. Хоть рекой был, хоть морем!

— И то и другое − вода, папа… Я тоже кое-что понял.

Отец отпустил его и посмотрел с пониманием. Рой закачал головой:

— Возгордился своими успехами. Ха! Возомнил себя лучше других. Всемогущим, особенным, неуязвимым. И вот − всех подвёл. Ты растил меня, оберегал, ты хотел, чтобы я был достойным червём − я тебя обманул. Фрай учил меня, верил, вложил столько времени, сил и надежды − я не оправдал…

— Кто такой Фрай?

— Мой друг — мотылёк. Ты же видел его возле дуба.

— Чему он учил тебя?

— Только тому, что умеет — летать. Он придумал конструкцию. Я был пилот, он инструктор мой.

Генри в смятении нахмурил брови.

— Сынок… Он же Тутовый Шелкопряд!

— Да всё равно мне…

— Рой…

— Папа, он мой лучший друг, самый лучший…

Он опустил голову. Генри поднял её за подбородок ища его взгляда.

— Рой, Тутовые Шелкопряды… они… не умеют летать…

— Что?

— Они не умеют…

— Как нет?

Глаза Роя забегали, рот приоткрылся.

— Ты шутишь?

— Такая вот шутка, сынок. Ты, выходит, учился летать у единственной бабочки в мире, которая…

— Нет…

— …не умеет…

— Не верю…

— …летать…

Рой сорвался и бросился прочь из норы. Мысли путались и выворачивалась наизнанку душа. Сердце билось во всём теле сразу болезненными и горячими импульсами, разрывая его изнутри.

"Он меня обманул!" Неудобная правда никак не укладывалась в голове, но не верить отцу он не мог. Шелкопряд не умеет летать. Эта весть, отменившая его доверие в миг, норовила по принципу домино отменить всё остальное — и дружбу, и радость, и веру в мечту.

Фрай сидел возле дуба, массируя пальцем висок. Мысли Роя тупой изнывающей болью теперь отзывались в его голове. Он вздыхал, понимая какой непростой предстоит разговор, но уже ни о чём не жалел, потому что готов был признаться ещё кое-в-чём. Рой ворвался стремительной вспышкой, и Фрай, развернувшись навстречу ему распростёр все четыре руки:

— Эге-гей! С возвращением, пёс! Я готов тебя крепко обнять!

— Да пошёл ты! − со всей силы Рой оттолкнул его и тот упал как последняя фишка в ряду домино.

— Я тебя никогда не прощу!

— Ну и ладно, зато никогда не забудешь.

— Подлец!

— Справедливо.

— Зачем ты меня обманул?

— Я тебя не обманывал!

— Я же всю жизнь себе чуть не сломал!

— Ты не слишком серьёзно относишься к жизни?

Без тени стыда и раскаяния Фрай тёр ушибленный бок. В изумлении от его наглости,

— Ты… − Рой не мог подобрать слов, — …хотел поиграть со мной?

— Нет, я всего лишь увидел твою душу и её крылья, Рой!

— Лжец! Как я мог тебе верить? − червяк обхватил свою голову, — Сразу же было понятно, что ты сумасшедший!

— Мгм.

— Сам с собой разговариваешь… Слышишь мысли… и свет…

— Но-но-но! − пригрозил ему Фрай и сказал с выражением:

— С ВООБРАЖАЕМЫМИ собеседниками, а не сам с собой. Я что, больной? Сам с собой разговаривать.

Он встал и начал отряхиваться как ни в чём не бывало.

— Бессовестный! Как ты теперь будешь жить с этим?

— Ха! Да никак, Рой! Я мало того, что летать не умею, ещё и живу всего десять дней.

Эти слова полетели холодными стрелами в сторону Роя сквозь пламенные языки его ярости и погасили её на корню. Рой опомнился и словно заледенел. Сотни острых иголок завились под кожей, сшивая невидимой нитью обрывки фраз, шуток, догадок в один цельный образ стоящего перед ним Фрая и Рой будто видел его в первый раз − он казался каким-то другим, что-то было в нём новое, или напротив − чего-то ему не хватало.

— Всего десять дней? — еле слышно спросил он,

— Мгм. − и почувствовал, как его тело немеет и пульс бьётся в темечке шустрым стальным молоточком, а голову заволокло едим дымом его отгоревшей обиды. Когда дым рассеялся под одуревшим дыханием, он наконец разглядел мотылька − его честный как никогда взгляд, похудевшее туловище, шерсть с проплешинами, и усталые руки.

— Идём?

Рой кивнул. А куда идём, он не задумался. Фрай повернулся спиной и взглянул на него двумя ранами в области плеч − вот теперь червяк понял, чего не хватало.

— А где твои крылья?

Фрай вытянул вверх указательный палец и не оборачиваясь произнёс:

— Они ждут тебя там, Рой. Я усовершенствовал твой дельтаплан. Больше я тебя не уроню.

Рой окинул дрожащее дерево взглядом − у самой верхушки по небу блестящей змеёй проскользила волнистая молния. Чувствуя, что летит в бездну, он словно пытался за что-то схватиться:

— И сколько у нас ещё времени?

— Времени нет.

С угрожающим грохотом с неба посыпался гром. Рой взволнованно начал считать в уме дни: день, когда его встретил, два дня на строительство лестницы, день приземлений, два дня поворотов, и целых три дня без сознания после падения − всё совпадало.

— Выходит, сегодня? Последний наш день?

Фрай кивнул:

— Это были чудесные дни!

Не желая поверить, что он видит лучшего друга последний раз в жизни, червяк закричал:

— Фрай, пожалуйста, просто скажи мне, что это всё шутка и ты только хочешь меня разыграть!

Снова молния рассекла небо и спряталась в облако.