Безжалостный епископ

***

Пропустив первый и большую часть второго урока, чтобы пробежаться на дорожке, а затем принять душ, я опаздываю на урок английского языка. Упражнения помогли, но я все еще на взводе, когда вхожу в класс. Одного взгляда на Коулмана достаточно, чтобы я снова был близок к неконтролируемому гневу.

Что в нем такого замечательного, что девушки постоянно едят с его ладони? До появления Теи меня не волновало, что молодой учитель заводится от того, что его тешат самолюбие школьницы.

Глаза Коулмана напряглись, когда я прервал его, этот всеамериканский шпон трескается под давлением. Да ладно, все в этом парне кричит о жути. Как девушки хотят иметь с ним что-то общее? Их красные флажки должны летать вокруг него.

— Ты опоздал, Бишоп. — Коулман притворяется авторитетным, но я не воспринимаю его всерьез. — Не хочешь ела объясниться?

Моя кожа слишком натянута и я почти полностью потерял контроль над собой. Когда ты немного не в себе, то точка разрыва всегда находится на волосок от срабатывания.

— Нет, — фыркнул я, приподняв бровь.

— Прости?

Коулман не находит мой ответный выпад забавным. Желание рассмеяться бурлит в моей груди, и я с серьезным усилием загоняю его обратно, юмор помогает пробиться сквозь красную дымку гнева.

Слева от меня раздается несколько приглушенных фырканий, Девлин и Блэр прикрывают рты руками, глаза сверкают. Все любят немного анархии, чтобы разбавить однообразный бред старшей школы.

Их взгляды встречаются в обоюдном интересе, и что-то проходит между ними. Видите? Блядь, так и сказал, что она ему нравится.

Тея, похоже, не так впечатлена моими выходками, неодобрительный, озабоченный хмурый взгляд омрачает ее красивые черты лица. Мне снова напомнили, почему я не должен ей доверять, почему я не могу хотеть ее так, как хочу. Почему мой член не ведет себя так, как мне нужно? Может быть, все, что она делает, перестанет лезть мне голову, если я один раз ударю по ней и выкину из головы, как будто тайна того, какова она на вкус, когда это не мое воображение, сводит меня с ума.

Тогда я смогу вернуться в нормальное русло.

Не обращая внимания на мистера Коулмана, я прохожу мимо, как будто не опаздываю, наслаждаясь придушенным звуком возмущения, который он не может заглушить. Чем ближе я подхожу к Тее, тем больше это утро действует мне на нервы. В голове снова и снова всплывает ее рука на его руке, ее яркая улыбка. Я смотрю на нее, и предательство жжет мое нутро.

Я должен уничтожить ее за этот акт нелояльного неповиновения, взорвать ее фотографии на всю чертову школу. От нее больше проблем, чем пользы, если я буду бороться с моей и ее мамой. Клянусь, я никогда не прилагал столько усилий с девушкой, никто никогда не боролся со мной, не задавал вопросов, не бросал вызов так, как она.

Основная тяжесть моего вгляда — это удар. Тея опускается на свое место, сгорбив плечи.

Когда я падаю на стул, из меня вырывается вздох раздражения. Сегодня все пошло к чертям.

Проходит минута, прежде чем я осознаю, что в комнате воцарилась полная тишина, взглянув на Коулмана, я машу рукой.

— Ну? — Я щелкаю пальцами, изображая Коулмана, когда он хочет, чтобы мы обратили внимание. Разгневанный взгляд, мелькнувший на его лице, заставил меня сдержать ухмылку. — Я здесь, чтобы получить образование.

Когда по классу пробегает хихикание, я чувствую, как Девлин подталкивает меня сзади в знак поддержки.

Челюсть мистера Коулмана работает. — Давайте вернемся к уроку. Кто-нибудь может сказать мне, что вы думаете об отрывке главного героя на странице сорок три?

Все хорошо в течение доли секунды между окончанием вопроса и тем, как Тея взмывает в воздух, взмахивая рукой с нетерпеливой дрожью, чтобы ответить. Затем иррациональный гнев поднимается, как прилив во время урагана, проникая в мою систему.

— Да? — Коулман обращается к Тее.

— Думаю, отрывок означает, что важно быть верным себе, — тихо отвечает она, ее рука все еще висит в воздухе.

Я резко вдыхаю. Чтобы насыпать соль на мои открытые раны, я чувствую только запах сахара, потому что она сидит передо мной.

Быть верной себе? Я знаю, что это не так. Доказательства сидят в моем телефоне и в том блоге. Тея полна секретов.

— Да, Тея, — хвалит Коулман, сверкая белыми зубами в энергичной улыбке. Его похвала вызывает у нее смех, довольный его вниманием. — Превосходно.

Карандаш, который я зажал в руке, ломается, когда я чиркаю им по чистой странице тетради и представляю себе лицо Коулмана, по которому я наношу удар. Подпрыгнув на колене, я должен сдержать себя, прежде чем схватить Тею и затащить ее к себе на колени, словно я какой-то ненормальный пещерный человек. Это не мой стиль, но она доводит меня до безумия.

Если мне придется высидеть весь урок в таком состоянии, то в итоге я получу еще одно обвинение в нападении, и на этот раз Тея, вероятно, будет той, кто вызовет полицию, как и ее мама. Да, к черту это. Я срываюсь с места.

Коулман отбрасывает притворство и смотрит на меня с презрением, словно я букашка под его сапогом, которую он хочет раздавить. Чувства взаимны, придурок.

— Мистер Бишоп, — холодно произносит он. — Вы мешаете…

— Отвали, — огрызаюсь я. — Я ухожу отсюда.

— Если ты уйдёшь с урока, ты заработаешь отработку.

Бу, блядь, похуй. Я попрошу Девлина стереть это, или сделаю это сам с помощью папиных прав доступа. Вскинув руки, я иду к двери, отпихивая с дороги сумку Теи. Дверь с грохотом захлопывается за мной, погружая меня в блаженную тишину.

Ее нарушает приглушенный писк Теи. Я слышу ее через дверь, словно мое глупое тело настроено на нее, и ухожу прочь из класса, не желая слушать, как она пытается вернуть урок в прежнее русло.

Она слишком сильно морочит мне голову. Это нехорошо. Если я не могу сохранять ровную голову, моя стратегия вылетает в окно.

Тея прятала все под своей благородной домашней оберткой. Желание обладать ею накручивает меня и затуманивает рассудок. У нее есть задница, которую я хочу откусить, сочные изгибы, в которых я мог бы потерять себя, бедра, между которыми я хотел бы зарыть голову и жить там вечно, и полные сиськи, которые должны быть в моих руках или во рту все время. Как, черт возьми. Она прекрасна, как блядь, под этими уродливыми бабушкиными свитерами и своим поведением затворницы.

Но за всем этим она такая же лгунья, как и все остальные. Потому что на самом деле она не такая уж и простушка, не так, как она бросает мне вызов. Она не застенчивая и добропорядочная, когда я вижу, как она смотрит на Колмана.

У меня болит челюсть от того, как сильно я сжимаю зубы и затылок кипит от жара.

Дверь открывается и закрывается за мной. Я не оборачиваюсь.

— Коннор. — Тея приходится шагать с удвоенной скоростью, чтобы догнать мои длинные шаги. Ее дыхание короткое. — Коннор, подожди!

Я набрасываюсь на нее, пожирая глазами ее испуганный вскрик. — Что ты здесь делаешь, маленькая мышка? Разве ты не должна быть в классе, как хорошая девочка?

Страх исчезает с ее лица, сменяясь упрямством, ненавижу, что это возбуждает меня. Что я предвкушаю ее борьбу.

Желание всегда перевешивает логику, когда дело касается ее.

— Я волновалась. Ты не выглядел в порядке там, и я не видела тебя с утра, когда ты прошел мимо меня, ничего не сказав. — Она делает шаг ближе и осторожно кладет руку на мою руку, как будто я дикий зверь, который может ее укусить. Умно, я дикий и я укушу ее. — Ты в порядке? Тебе нужно…

Я хватаю ее за плечи и толкаю назад, пока она не натыкается на шкафчики, зажатая моим телом. — Что мне нужно? — Темный смех вырывается из меня, и я наклоняюсь. — Мне нужно, чтобы ты прекратила этот невинный спектакль. За внешностью ботаника скрывается настоящая лисица, да?

Еще больше сокращаю расстояние, почти не оставляя между нами места, и рычу: — Держу пари, ты думаешь о том, чтобы стать любимицей учителя Коулмана, сидя на его парте и раздвинув для него ноги, это делает твою киску влажной? Тебе лучше не фантазировать о нашем учителе, пока ты была моим любимым маленьким секретом, и тебе чертовски лучше не делать этого сейчас. Он не может получить тебя, маленькая мышка. Ты вся моя.

Это безумие. Знаю, что веду себя как сумасшедший и собственник, но это то, что она делает со мной, и это невозможно контролировать. Я не понимаю, почему она выбивает меня из колеи, ведь ни одна другая девушка не заставляла меня так волноваться.

Знает ли она, какое влияние она оказывает на меня? Это специально? Я так запутался, что забыл вспомнить о большой вероятности того, что она играет со мной, пока был сосредоточен на доске, планируя свои следующие пять ходов.

— Мистер Коулман?! Ч-что, я не…не думала… — Она может болтать сколько угодно, но я не упускаю из виду, как расширяются ее зрачки. Она вцепилась в мою рубашку в своем грубом протесте. — Почему ты всегда говоришь самые развратные вещи, когда ревнуешь? Неужели твое эго настолько хрупкое? Я даже не твоя настоящая девушка, ты, территориальная задница.

Лжец, лжец, штаны горят, Тея Кеннеди.

Я хихикаю, звук грубый и опасный. Этот чертов сахарно-сладкий аромат опьяняет.

Тея смотрит на мои губы. Из моего горла вырывается рык, и я смыкаю наши рты, крепко целуя ее. Она издает удивленный звук, а затем тает во мне, когда мой язык проводит по ее рту. Боже, ее вкус. Он лучше, чем я себе представлял, и я издаю измученный стон, когда она позволяет мне войти в нее, целуя еще глубже. Мои руки скользят вниз по ее рукам, и я обнимаю ее за талию, прижимая ее тело к своему.

Это намного лучше, чем то, что я себе представлял.

Поцелуй горячий и требовательный. Сначала она немного неуклюжа, непривычна к движениям, но она целует меня в ответ, и это все, что имеет значение. Я прижимаюсь к ее лицу, наклоняя ее голову, и ее руки обвиваются вокруг моей шеи.

Я в полной заднице, потому что Тея Кеннеди — это океан, в котором я с радостью утонул бы.

Гнев улетучивается, теряясь в забвении глянцевых розовых губ, никогда еще он не исчезал так быстро.

Это успокаивающее воздействие, которое она оказывает на меня, преодолевает все мои защитные механизмы. Она требует от меня больше, чем я давал кому-либо, даже самым близким друзьям.

Хлопок двери вдалеке возвращает нас к реальности, не знаю, как долго мы целовались, но я хочу еще. Ее вкус слаще, чем ее запах.

Тея отстраняется, ошарашенно глядя на меня. Это мой новый любимый взгляд на нее. Мое сердце странно сжимается.

Прислонившись к шкафчикам для опоры, она касается губами своих губ, ошеломленная. — Это был мой первый поцелуй.

— Хочешь второй? — произношу я с кривой ухмылкой и снова придвигаюсь к ней, касаясь ее щеки.

Ее маленькая рука ложится мне на грудь, останавливая меня, ее голос тихий, но серьезный. — Я не могу притворяться со своими эмоциями. И не буду. Либо я твоя притворная девушка и все, либо… — Она качает головой. — Нам нужно будет поговорить об этих смс-ках, я думаю. Может быть, мы не можем игнорировать это и забыть, что это произошло, сейчас я не могу тебе доверять.

Доверять.

Это реально? Странное чувство в моей груди дрожит и расширяется. Надежда? Тея может быть искренней в своих словах. Эта мысль ошеломляет меня, представляя мои сегодняшние защитные действия в ином свете.