Богатый. Свободный. (не)Мой

– Матвей Белов, прошу любить и жаловать, – не может удержаться тот, чтобы не поддеть.

– Ладно, господин Белов, пожалуй мы к Вам присоединимся, – говорит начбез, сверля меня своими едкими глазами.

– Как будет угодно, господа, – решаю не отставать в вежливости.

– Я тоже поеду, – вклинивается в беседу Артем.

– Артем... – пытается возразить Тимофей Аркадьевич.

Но не тут-то было.

– Я поеду, – твердо повторяет Холодов-младший и оппонент благоразумно умолкает.

Не стоит ссорится с сыном работодателя.

Вся группа садится в несколько машин и отъезжает от дома. Водитель за рулем опытный, ему удается сориентироваться. Но в районе набережной приходится поплутать.

– Вон машины, на которых они были, – говорит один из сидящих в автомобиле охранников, обращаясь к начбезу.

Вылезаю вместе со всеми. И сразу же в глаза бросаются неподвижные тела, алый снег. Меня накрывает чувство дежавю. Что-то такое уже было два года назад.

Нужно поискать мать.

Телефон в моей руке принимается противно пищать. Значит, второй аппарат где-то поблизости.

Иду на звук, страшась обнаружить тело матери.

Но его здесь нет. Зато я нашел ее телефон.

Олеся

Везут нас долго. А я прокручиваю, сколько шансов за то, что нас оставят в живых. И с какого бока не захожу, прихожу к выводу, что их нет. Холодов не производит впечатление человека, которого можно схватить на улице, затолкать в машину, заставить выполнить какие-то требования. И остаться при этом безнаказанным. Но если так считаю я, то также будут думать и люди, которым от него что-то нужно. Естественно, что для них выход очевиден.

На смену этим невеселым думам приходят другие. Еще более страшные. Ведь Холодов не похож также и на человека, у которого стоит что-то потребовать, как он тут же выполнит все требования. Скорее наоборот. И каким образом люди, которые нас похитили, будут добиваться своих целей? Через уязвимые места... А я с ним целовалась практически у них на глазах. Логично предположить, что я представляю для мужчины какую-то ценность.

Я сама, конечно, в этом сомневаюсь. То, что он хочет пристроить в меня свой член, еще не говорит о том, что он будет переживать о моем благополучии. А вот ребятам, не дружащим с законом, может казаться иначе. И что со мной будут делать? От этой мысли холодный пот бежит вдоль позвоночника, а воображение рисует картины, одна другой страшнее.

Надо отсюда выбираться. И быстро.

Машина остановилась. Видимо, наше вынужденное путешествие подходит к концу. Радости по этому поводу не чувствую. Напротив, становится страшно еще сильнее. Я же не дурочка, чтобы не понимать – возможно, ничего сделать, чтобы спастись, не удастся. И все, что останется – это умереть.

Меня вытаскивают из машины, но ведут себя довольно аккуратно, не толкают, наоборот, поддерживают, чтобы не упала, и куда-то сопровождают. Мешок у меня с головы так и не сняли. По ощущениям меня завели в помещение, стало теплее. Потом пришлось зажмуриться, так как мешок все же сняли.

Пытаюсь привыкнуть к свету, хотя ничего хорошего не вижу, вернув себе способность различать обстановку.

Меня привели в комнату, стены которой сложены из бревен. В ней много мужчин. Почти все они вооружены. Несколько одеты в классические костюмы. Черноволосые, черноглазые, со смуглой кожей, бородатые.

И не прячут лица. Это очень плохой знак. Зачем их прятать, если их некому будет узнавать?

– Здравствуй, Влад, – произносит один из них, с интересом наблюдая за реакцией того, к кому обращается.

Я тоже рассматриваю Холодова. Что еще остается, как только смотреть, когда тебя притащили насильно?

С мужчины сняли мешок. Он выглядит невозмутимым. Неужели не боится? В то время, как я готова забиться в угол от ужаса.

– Здравствуй, Амир, – даже голос у Влада звучит, как обычно, словно ничего не происходит.

Дальше следует пауза. А меня пробирает раздражение – они, что, в одном театральном учились?

Тогда могли бы встретиться вдвоем. Я не готова сегодня смотреть эту постановку. Я без платья, не на каблуках, макияж не тот, да и прическа подкачала.

– Ты ведь знаешь, почему ты тут очутился? – прерывает очередной "владыка" затянувшееся молчание.

– И? – Влад явно не собирается вступать в длительную дискуссию.

– Подпиши бумаги, – высказывает Амир свое требование.

– Нет, – как и следовало ожидать, у олигарха, как у кошки, девять жизней. Так что можно их не жалеть.

А у меня всего одна. И мне бы очень не хотелось ее потерять.

– А это кто? Новая подружка? – переводит тему восточный деспот. На меня.

И направляется в мою сторону.

Не думала, что Холодов будет что-то отвечать по этому поводу.

Но неожиданно раздается:

– Нет.

Он даже не соврал, однако Амир кидает на него насмешливый взгляд, а потом, остановившись, как по мне, так чересчур близко от моей скромной персоны, принимается меня беззастенчиао разглядывать. Это до того неприятно, что мне хочется отступить назад. Только некуда. Там стоит кто-то.

– Сосёт хорошо? – интересуется будничным тоном.

– Понятия не имею, – Холодов и тут почему-то не промолчал.

Они разговаривают обо мне как о какой-то вещи. Словно обсуждают технические характеристики.

Меня это возмущает. Я, между прочим, тоже человек.

Амиру одних комментариев показалось мало. Он протягивает руку, касается моей щеки и, большим пальцем надавив на нижнюю губу, проталкивает его мне в рот.

Да что же это такое?

Не знаю на какую реакцию рассчитывал этот идиот, но я разозлилась.

И от души тяпнула его за палец.

Он отдернул руку с негромким:

– Ай!

– Совсем, джигит, обалдел? Ты зачем мне свои грязные руки в рот суёшь? – я все же не сдержалась и высказалась.

Мужчина замер, несколько раз взмахнув длинными ресницами. Для чего мужикам-то такие? И они у него без всякого наращивания.

Потом зависание прошло, и он влепил мне хорошую оплеуху, разбив нижнюю губу.

Скорее всего, мне бы еще прилетело, но у него зазвонил телефон.

А я успела заметить в момент удара, что Влад дернулся в мою сторону, собираясь вступиться. Правда, не смог, потому что его сразу же скрутили.

Амир ответил на звонок на каком-то языке и, поговорив несколько секунд, прижимая аппарат к уху, скомандовал:

– В подвал их.

Туда нас и доставили, уже особо не церемонясь. Оштукатуренные серые стены, цементный пол и тусклая лампочка произвели на меня удручающее впечптление. Плюс болела щека и по подбородку текла кровь.

Однако через секунду мне стало не до размышлений о своей горькой судьбе. Меня осторожно развернули к свету сильные мужские руки. И к разбитой губе прижали белоснежный носовой платок.

– Больно?

Я взглянула мужчине в лицо и, наверное, впервые увидела в нем настоящие человеческие эмоции – сожаление, сопережевание и еще что-то, чему я затруднилась дать определение.

Было действительно больно, Отрицать это глупо. Амир ударил сильно, хотя и не так, как мог бы.

– Да, – подтвердила я, морщась, когда Холодов стал осторожно вытирать кровь.

– И вот куда ты полезла? Что за постоянная тяга к противоречию? Могла бы просто отвернуться...

Я собиралась сказать, что никуда не лезла, что этот индюк саи виноват, что нечего пальцы совать, куда не просят.

Но вместо этого тихо спросила:

– Влад, нас убьют? Да?