Кольцо с шипами Карина Рейн

— Я позволяю притрагиваться к себе — видишь? — подсовываю наши руки ему под нос.

— Я имел в виду совершенно другое.

— И у пьяного тебя на уме только одно.

— Последний раз женщина была в моей постели год назад.

Если б я в это время что-то пила — точно подавилась бы, потому что воздержание у таких, как он — это всё равно, что для апостолов хождение Иисуса по воде.

Чудо.

Обвинить Демида во лжи не успеваю: чуть отодвинувшись, он ложиться на бортик, вытащив ноги из воды, и кладёт голову мне на колени.

— Только не здесь, давай вернёмся в дом, — упрашиваю упрямого.

— Ты дома, любовь моя, — бурчит в мои коленки, которые покрываются гусиной кожей от его дыхания.

Несмотря на то, что бассейн был крытый и вроде как считался частью дома, здесь всё же было довольно прохладно — холоднее, чем в квартире; если Пригожин проведёт здесь в таком состоянии ещё хотя бы полчаса — точно сляжет с воспалением лёгких.

Да и я вместе с ним.

— Не вздумай здесь засыпать! — тормошу его за плечо. — Идём в постель!

Не сразу понимаю, почему Пригожин вдруг встрепенулся — даже обратно сел; прикусываю язык, который несётся впереди мыслей, но уже поздно.

— Ты будешь со мной? — соблазнительно улыбается.

Даже под градусом он умудряется выдать именно обаятельную улыбку, а не пьяную гримасу, как бывает у других.

— Просто ляжем спать, — говорю в надежде на то, что хоть это сдвинет его с места — самой мне его точно на ноги не поднять.

Демид охотно встаёт и даже помогает мне подняться следом; он долго и как-то странно смотрит на меня, но я никак не могу уловить то, что плещется в его глазах. Он явно хочет что-то сказать, но то ли не хочет снова скандалить, то ли думает, что я ещё не готова к подобным разговорам. Мы осторожно спускаемся вниз, где я помогаю ему снять верхнюю одежду, и отправляю в душ — отогреваться; пока он моется, делаю некрепкий чай с мёдом и возвращаюсь в комнату. Пригожин входит туда, пошатываясь, и вся его одежда — это полотенце вокруг бёдер и капельки воды по телу. От удивления мои глаза распахиваются, а щёки предательски краснеют.

— Соблазнить меня у тебя не получится, — предупреждаю, но сама в это не верю.

— Попытаться всё же стоит, — усмехается.

Отвернуться успеваю в самый последний момент — слышу, как за спиной с тихим шорохом падает банная принадлежность, и готова дать себе затрещину: даже не подумала о том, что он может воспользоваться ситуацией. И Пригожин тоже хорош — так ловко имитировал сильное опьянение, что я, идиотка, сразу поверила!

— Да расслабься, а то будто кочергу проглотила, — со смешком роняет, и я слышу, как он копается в комоде. — Можешь поворачиваться.

— Лучше спрячься под одеялом, — качаю головой.

Очередной тяжёлый вздох, и вот Демид шуршит по кровати.

— Теперь довольна?

Поворачиваюсь и натыкаюсь на чертей в ответном чернеющем взгляде; Демид укрыт одеялом по пояс, а вот верхняя его часть была целиком оставлена мне на обозрение.

Ещё и развалился, закинув руки за голову.

— Молодец, а теперь спи. И я пойду спать.

— Не-а. Договор какой был? Ты спишь со мной. Не заставляй меня возвращаться к бассейну.

Мой рот от удивления открывается — вот ведь манипулятор! Но уйти действительно не могу — он точно выполнит свою угрозу, и тогда ещё и лечи его неделю, а то и больше…

— Хорошо, но руки не распускай, — тыкаю в него пальцем. — Мы просто спим, и всё.

— Как скажешь.

Обхожу кровать с другой стороны и ныряю под одеяло, улёгшись как можно дальше от Пригожина — насколько позволяла ширина кровати. А позволяла она не много, так что если я вдруг во сне неаккуратно повернусь на левый бок — перекочую спать прямо на пол.

— Не будь ребёнком, ложись нормально, — ворчит, устраиваясь поудобнее. — Я ведь сказал, что не трону.

Придвигаюсь буквально на сантиметр — только чтоб окончательно не свалиться — и слышу обречённый стон в подушку. Тихонько смеюсь, чтобы Демид не услышал, и честно пытаюсь заснуть, но его присутствие для меня — как будильник для спящего. Затихаю и прислушиваюсь к ровному и размеренному дыханию мужа, который уже, наверно, десятый сон видит, пока я тут ворочаюсь. Закрываю глаза и считаю про себя его вдохи-выдохи, и, в конечном счёте, мне удаётся провалиться в царство Морфея.

Пробуждения выдаётся нелёгким — хотя бы по тому, что подушка была нереально твёрдая, будто за ночь в камень превратилась; да ещё как-то странно двигалась — может, это меня так качает? Надышалась за ночь перегара от Пригожина и теперь страдаю от похмелья? Пытаюсь приподняться, но «подушка» не даёт: её крепкие руки надёжно держат меня в кольце, прижимая к себе. Разлепляю глаза и подтверждаю свои опасения: я сплю на груди мужа — очень горячей и мощной, между прочим — закинув на него левую ногу, да ещё обнимаю его к тому же! Шевельнуться боюсь: не дай Бог разбужу, и он увидит всю эту картину — это ж до конца жизни потом отнекиваться будешь.

Сглатываю и чувствую неприятное ощущение в горле — пересохло, что ли? — но больше всего меня озадачивает не это: как так вышло, что я оказалась так близко к Демиду? Вряд ли я, даже сонная, полезла бы к нему обниматься — я всё ещё в своём уме, чтобы не делать глупости; он тоже не стал бы притягивать меня к себе — удивительно, но насчёт его слов о неприкосновенности я ему верила безоговорочно.

Ну и как тогда мы оказались в обнимку?

В носу отчаянно щекочет, и я понимаю, что у меня не осталось выбора: уберу руку, чтобы зажать нос, и наверняка разбужу его, но если чихну — Демид проснётся сто процентов. Из двух зол выбираю меньшее и отдёргиваю руку — очень вовремя, кстати — но Пригожин всё равно начинает копошиться и прижимает меня к себе ещё крепче, сонно бормоча себе под нос что-то ему одному понятное. Вот его дыхание снова становится размеренным, и я позволяю себе выдохнуть — правда, теперь выбраться из капкана шансов нет вовсе.

Пользуясь тем, что Демид спит, а я к нему всего второй раз в жизни так близко, разглядываю его лицо; когда все мышцы на нём расслаблены, Пригожин выглядит гораздо моложе своих лет — почти моим ровесником. Не удерживаюсь и провожу кончиком пальца по линии носа, неотрывно следя за своими движениями, потом по лбу, разглаживая несуществующие складки, и наконец несмело прикасаюсь пальцами к губам.

— Наигралась? — слышу тихий шёпот и вздрагиваю от неожиданности.

Заигралась, я бы сказала.

Поднимаю взгляд и наталкиваюсь на открытые глаза Демида — ночь не такая чёрная, какими они были в эту минуту. И зачарованно наблюдаю за мужем, пока тот стремительно сокращает расстояние между нашими губами. Это было словно неизбежное столкновение двух автомобилей на автостраде, и настолько же мощно; Демид целовал меня так, будто без этого дышать не сможет — впитывая меня в себя каждой клеточкой. Жёсткая щетина нещадно впивается в нежную кожу, царапая, но я даже не думаю возражать; руки сами тянутся к его лицу, и теперь жёсткие волоски я ощущаю ещё и ладонями. Обхватываю его за шею, путаясь пальцами в ворохе густых волос, и чувствую, как Демид обнимает меня ещё крепче — если такое возможно. Переплетаются даже наши ноги — настолько близость пьянит нас обоих. Понятия не имею, сколько смогу выдержать этот эмоциональный вулкан, который жжёт изнутри, но отпускать — и тем паче отталкивать — мужа и в мыслях нет.

Не знаю, чем бы всё это закончилось, не зазвони у него на прикроватной тумбе телефон.

Пригожин нехотя отлепляется от меня и с ругательствами тянется к гаджету, пока я пытаюсь отойти от только что пережитого. Это просто какой-то совершенно новый уровень чувственности, который был не доступен для меня раньше — хотя это не первый наш поцелуй.

Отчего же теперь всё по-другому?

В голове стерильный вакуум, из-за которого я совсем не улавливаю нить разговора; только по недовольному лицу Пригожина понимаю, что в королевстве Датском не всё ладно.

— Что-то случилось? — хмурюсь, пока он снова берёт меня в кольцо рук и утыкается носом в изгиб шеи.

— Работа, — ворчит.

— Сегодня же суббота! — удивляюсь, покашливая — что-то в горле совсем пустыня. — У тебя не бывает выходных?

По дрожи, которой заходится его тело, понимаю, что он смеётся.

— Я ведь босс, у меня нет выходных.

Против воли чувствую небывалое умиротворение, которое дарят его руки на моей спине и талии; поглаживаю его по волосам и чувствую, как он расслабляется.

— Что мешает нам каждый день просыпаться вот так? — спрашивает.

Его голос вибрацией проходится по моей коже, заставляя меня дрожать, и это не ускользает от его внимания: Демид слегка прикусывает кожу на моей шее, и я от неожиданности делаю резкий вдох.

— Ничего, — признаю поражение. — Кроме того, что я совсем не знаю своего мужа.

Демид поднимает лицо и внимательно смотрит на меня.

— Тогда придётся знакомиться, — улыбается, и я вижу перед собой озорного мальчишку, а не властного бизнесмена.

Разительные перемены.

Ни разу не видела его в таком хорошем расположении духа; моя бабушка правильно говорила: всё, что ни делается — всё к лучшему. Быть может, если бы я вчера не довела его, и он бы не напился, то сегодня утром мы не пришли бы к компромиссу, который способен дать почву для нормальных отношений.

По крайней мере, я на это надеюсь.

Пока Демид принимает душ, я готовлю на завтрак омлет и делаю в голове пометку о том, что на будущее надо запастись термосом для еды — не хватало ещё, чтобы на работе поползли слух, будто жена морит Пригожина голодом.

А ведь он не забудет при удобном случае использовать это себе во благо!

К моменту, как я накрываю стол, Демид уже полностью собран: свежая выглаженная рубашка и безукоризненно идеальный костюм. Подозрительно прищуриваюсь, пока муж вешает пиджак на спинку стула и подворачивает рукава, чтоб не испачкать.

— Кто гладит твои вещи?

Демид бросает на меня косой взгляд.

— Ревнуешь? Это хорошо — значит, ещё не всё потеряно. — Закатываю глаза, но Пригожин на меня не смотрит — уплетает завтрак за обе щеки. Куда только помещается? — Все свои вещи я обычно сдаю в химчистку, но если хочешь лично заниматься моим гардеробом, только скажи.

— Не обольщайся, — фыркаю и поворачиваюсь, чтобы щёлкнуть электрический чайник: я вовсе не ревную, просто не хочу потом узнать, что он живёт на два дома.

После завтрака он снова пытается повторить свой утренний фокус с поцелуем, но я искусно уворачиваюсь и подставляю щёку: прежде, чем бегать, нужно научиться ходить — и я сейчас совсем не о физкультуре. Демид роняет усмешку, но послушно прикасается губами к коже и сбегает на работу, пообещав устроить мне собеседование в понедельник утром — на этот раз точно. Мне очень хочется попросить его не говорить никому о том, что я его жена, но не хочется нарушать шаткий мир, построенный с таким трудом, и я держу язык за зубами.

К обеду у меня начинает болеть голова, и я досадливо хмурюсь: уверена, что всё дело в нервах. Тем временем пустыня в горле всё усиливается; я выпиваю, наверно, целую цистерну жидкости, но она не приносит никакого облегчения. Настроение с завидной скорость начинает стремиться к нулю, и я укладываюсь на диван с пультом от телевизора в руке, чтобы отвлечься. Через несколько минут безрезультатного переключения каналов я начинаю проваливаться в дрёму; пульт выскальзывает из рук на пол, но мне слишком лень двигаться. Не знаю, сколько времени так прошло — я то засыпала, то снова просыпалась, через раз видя полнометражные сны, которые выматывали похлеще физических нагрузок. В какой-то момент я просто заставляю себя распахнуть глаза и бросаю взгляд на настенные часы, которые показывают половину шестого вечера.