Правда, которую мы сжигаем

Я люблю это.

Как они хватаются за свои четки, когда я прохожу мимо. Шепчут «Аве Мария4», потому что просто взглянуть на меня — грех.

Мне нравится, что они знают все, что я сделал, и ничего не могут сделать, чтобы остановить меня. Ни сейчас, ни когда-либо.

Меня не остановить.

Нас не остановить.

И знаете, что? К черту это дерево.

Он смотрит на меня мертвыми глазами, полными отвращения.

— Меня от тебя тошнит, — он хватает горлышко своей бутылки из-под виски и входит в кабинет, не сказав мне ни слова, прежде чем я уйду.

Я дергаю ручку, с глухим стуком захлопывая дверь за собой, не пропуская ни секунды, пока иду по подъездной дорожке к машине Алистера. Тонированные стекла защищают от меня его ненавистную задницу, но я уже знаю, что за стеклом меня ждет постоянный хмурый взгляд, даже если он в хорошем настроении.

Проскальзывая на пассажирское сиденье, я откидываюсь на подголовник с глубоким вздохом. Наступает тишина, чувствую, как Алистер смотрит мне в лицо.

— Могу ли я чем-то помочь тебе, Колдуэлл? — спрашиваю я, все еще смотря вперед.

— Да, у тебя кровь на гребанном подбородке. Вытри это дерьмо, — он лезет в бардачок, бросая мне на колени салфетки.

Я легко беру их, вытирая подбородок. Красный окрашивает их почти сразу. Завтра порез будет лишь тупой болью, а через несколько дней я, вероятно, сдеру корку, чтобы снова почувствовать боль.

Если только он не ударит меня снова и не вскроет рану.

В любом случае.

— Я занимаюсь спаррингом с тобой почти через день. Ты можешь ударить его в ответ.

Потираю сильнее, чтобы убедиться, что все прошло, и отвечаю: — Я справлюсь.

Он качает головой, сворачивая с подъездной дорожки и направляясь к Пику, чтобы встретиться с остальными парнями. Последние несколько дней лета становятся черными, медленно приближается выпускной год в старшей школе, и я не жду, когда увижу так много лиц.

Я провожу девяносто процентов своего времени в окружении тех же четырех человек, и я хотел бы, чтобы так и оставалось.

Я тянусь к своим черным джинсам за пачкой Marlboro Reds вытаскиваю из нее одну сигарету.

— Дело не в том, что ты с этим справишься. Я знаю, что ты можешь выдержать удар. Это чертов принцип, Рук. Как ты собираешься просто сидеть сложа руки, пока твой отец выбивает из тебя все дерьмо?

Скомкав салфетку, сжав материал в кулаке и бросив его на половицу, я откидываюсь назад и закрываю глаза. По привычке я прокручиваю Zippo в пальцах, несколько раз прокручиваю ее, прежде чем зажечь кремень и поднести пламя к кончику.

— Как насчет того, чтобы позволить мне беспокоиться о моем отце, хорошо? Я в порядке. Еще один год, и мы уедем в колледж, далеко отсюда, — я вдыхаю дым глубоко в легкие.

— Я справляюсь с этим с самого детства. Я могу продержаться еще один год. Так что просто забудь это, братан.

Раздраженное ворчание наполняет машину, прежде чем я вижу, как он еще сильнее нажимает на педаль газа, и я едва успеваю моргнуть, когда скорость достигает восьмидесяти пяти и увеличивается. Если мы попадем в аварию, то погибнем.

Все в какой-то момент оказываются в одном и том же месте, на глубине шести футов. Неважно, как мы туда попадем.

Видите ли, мы все чувствуем одно и то же. Ну, все мы, кроме влюбленной задницы Сайласа.

Тэтчер, Алистер и я так чертовски хотим выбраться из этого города, что пролезли бы через колючую проволоку, чтобы добраться туда. Даже если это означает смерть. Мы выберемся из этого места. У каждого из нас разные причины, но все упирается в историю, которая с нами связана. Воспоминания, от которых мы никогда не сможем избавиться здесь, потому что этот город — могила.

Он душит прошлым, не позволяя двигаться дальше. Никогда не позволяя забыть.

— Я ненавижу, когда ты говоришь «братан». Это чертовски раздражает.

Я смеюсь, натягивая капюшон на голову.

— Да, ну, я ненавижу, когда ты ворчливый мудак, но это не изменится в ближайшее время.

— Как скажешь, умник.

Музыка заглушает наши голоса, когда мы несемся по дороге. У Алистера сумасшедшие проблемы со вкусом, поэтому, пока мы не доберемся до места назначения, я вынужден слушать металл, что время от времени нормально. Но уши начинают неметь после седьмого гитарного соло. Для двух людей, которые так близки, наши музыкальные вкусы не могут быть более разными.

Мои глаза находят сосны, которые сливаются воедино за окном. Мы все дальше и дальше отдаляемся от городской черты. Прямо перед тем, как въезжаем в очередной дерьмовый городишко, он поворачивает направо, въезжая на грязную тропинку, спрятанную между деревьев.

Я замечаю уже припаркованные машины Тэтчера и Сайласа, когда солнце садится за горизонт. Мы останавливаемся рядом с ними и выходим, пройдя остаток пути до края обрыва.

Пик — это небольшой участок земли на побережье с видом на глубокие синие волны бухты Блэк Сэндс, небольшого пляжа, где местные жители проводят большую часть летних месяцев. Наше уединенное место, с видом на тех, кто ниже нас. Сюда мы приходим, чтобы тусоваться большую часть времени, потому что нам не очень нравится сидеть дома.

Всегда лучше просто быть подальше от наших родителей. Наедине, друг с другом.

— РВД!5 Слава богу! Тэтчер в нескольких секундах от того, чтобы сжечь себе брови.

Голос у нее ровный, мягче любого из наших, он может принадлежать только Розмари Донахью.

Богатая девушка с достаточным количеством яиц, чтобы ее видели с нами, и единственный человек, который называет меня по моим инициалам. Единственный человек, которого я знаю, готовая рискнуть репутацией ради парня, которого любит. Наша сестра. Она проникла в нашу группу еще до того, как мы успели осознать, что среди нас есть незваный гость. Я смотрю на нее на коленях у Сайласа, они оба сидят на стуле рядом с дровами.

Ее каштановые волосы развеваются на ветру, бьют ему в лицо, но я знаю, что он не возражает.

— Недоверие ко мне — это удар по моему самолюбию, Рози, — отвечает Тэтчер, держа в руках банку с жидкостью для зажигалок.

— Чушь, — усмехается Сайлас. — Этому огромному эго невозможно навредить.

Тэтч хорош во многих вещах — он умеет выкручиваться из массового убийства, завоевывать сердца миллионов, наносить удары ножом, но разжигать пожары — это слишком грязно для чистоплотного человека.

— Присядь, Тэтч. Нам не нужно, чтобы ты испортил свою прическу.

Я получаю в ответ средний палец, когда беру у него канистру, позволяя ему пройти мимо меня к своему месту. Поместив дротик между губ, я выливаю жидкость вокруг дерева, следя за тем, чтобы везде было топливо.

Волнение переполняет мой желудок, зная, что произойдет через считанные секунды.

Огонь — ключевой элемент моего существования. Каждый чирк спички, каждый язычок пламени — это желание. Это невозможно остановить. Я всегда думаю об этом, мечтаю, созерцаю.

То, как некоторые люди стремятся убить других, одержимы уборкой или запиранием двери восемь раз перед сном, этот дерганый зуд в руках — вот, что происходит со мной без всего этого.

Огонь — моя плоть. Мои кости. Мой дом.

Это мой способ сбалансировать себя.

Выбивать из меня дерьмо в наказание может быть унизительно, но контролировать одну из самых непредсказуемых стихий в природе — это неуправляемое количество энергии.

Каждый раз, когда он горит, я чувствую удовлетворение. Тепло распространяется в моей груди, вниз по рукам, до самых пальцев ног. Это возвращает меня в то незабываемое время, когда моя жизнь не была гниющим пожаром на помойке.

И я проведу остаток своей жизни в погоне за этим кайфом.

Моя пиромания — наркотик и лекарство.

Я бросаю сигарету к стволу дерева, наблюдая, как она соединяется с топливом. Вот она, искра, с которой все начинается. Жужжание заполняет мою голову, когда она загорается, сжигая все вокруг, пока пламя не поднимается все выше и выше.

Каждый кусочек дерева пропитан темно-оранжевым цветом, от жара моя кожа потеет, а пламя достигает моей грудью.

Я могу кончить, просто наблюдая за этим. Размышляя о разрушениях, которые он принесет городу, о людях внутри него, о том, какой ущерб он может нанести. И в этот момент я чувствую себя единственным человеком, который может его контролировать.

Я сажусь между Алистером и Тэтчером, запрокидываю голову и на мгновение закрываю глаза, слушая, что говорят остальные.

— Вы четверо будете участвовать в сборе средств на выпускной перед началом занятий в этом году? — Наивно спрашивает Розмари.

— Возможно, — отвечает Алистер.

— Возможно, не так, как ты хотела бы, но это возможно.

Я ухмыляюсь, зная, что мы запланировали на этот гребаный сбор средств.

— Ничего противозаконного, хорошо? Мне не хочется выручать моего парня из тюрьмы.

— Как будто нас когда-нибудь поймают, — добавляет Тэтчер.

— Может быть, ты присоединишься к нам в этот раз, Роуз, — добавляю я, шутя, очевидно, из-за ее властного парня, который оказался моим лучшим другом. — Будет весело.

Я практически слышу, как он крепче сжимает ее талию и скрипит зубами из-за потрескивающего костра.

— Только через мой гребаный труп. Она не лезет в то дерьмо, которое мы делаем, когда наступает ночь в Пондероз Спрингс, — говорит Сайлас.

— Когда наступает ночь? Это здесь мы подбираемся поближе и рассказываем истории о привидениях?

— Отъебись, Рук. Ты знаешь, о чем я. Ей не нужно ввязываться в это дерьмо.

— Знаешь, я могу справиться сама, и, как сказал Рук, это может быть весело, малыш, — возражает Роуз, и я знаю, что Сайлас потом надерет мне задницу за то, что я вообще заговорил об этом, так что могу продолжать.

— Видишь? Оставь девушку в живых, Сай.

— Напомни мне еще раз, почему я с тобой дружу?

Смех раздается в ночи от четырех самых близких мне людей. Смех — такой странный звук для меня, что-то такое нормальное и человеческое. Вы никогда бы не подумали, что мы можем быть людьми, способными на то, что мы сделали, на то, что мы сделаем.

Мы плохие люди, которые делают очень плохие вещи. Очень хорошо.

Я вздыхаю, закидывая руки за голову.

— Потому что я тебе нужен, — говорю я. — Кто мы друг без друга?

Вопрос впивается в кожу. Хотя у каждого из нас есть свои секреты, которые мы унесем с собой в могилу, есть взаимопонимание, которое нас связывает. То, что другим никогда не понять.

Тьма, голод, который живет внутри каждого из нас.

По отдельности мы просто дети, рожденные с трагедией, вытекающей из наших расколотых жил.

Вместе мы — полный хаос.

— Ты ведь слышала о том что она сделала? Именно по этой причине у нас в этом году новый директор. Она была раздражительной весь второй курс! — Мэри вскидывает руки вверх, на ее губах идеальная гримаса, и клей-карандаш выпадает из ее рук на пол моей комнаты.

— А я в это время тут надрываю свою симпатичную задницу! Я сдаю все предметы, которые они позволяют, веду два клуба, не говоря уже о чирлидинге. Я должна быть президентом студенческого совета, черт возьми!