Пожар моего сердца

Глава 12. Побег

— Ты сегодня очень тихая, — заметил Глеб после того, как они дошли до конца тропинки, ведущей к конюшне.

Когда Анна не ответила, он повернулся и увидел, что она смотрит прямо перед собой, сидя верхом на Пальмире. Ее кожа купалась в лучах солнца.

С тех пор как он впервые увидел Анну, его неизменно поражала ее красота. Когда она вошла в тот самый ресторан, он был поражен ее магнетизмом. Прошлой ночью, когда он увидел ее на другом конце бара, это выбило из него дух. Она была настолько сногсшибательна, что он едва мог дышать. Но сегодня, когда он увидел ее без макияжа, с зачесанными назад волосами, в синих джинсах и майке, это вызвало у него самую неожиданную для него реакцию.

При виде нее у него защемило сердце.

Она выглядела такой свежей и уязвимой, хоть он знал, что это не так. Осознание того, что она прошла через ад, в одиночку, дало Глебу представление о том, какой сильной она была на самом деле.

— Я почти уверена, что достаточно наговорила прошлой ночью, — сказала она после затянувшейся паузы.

Это был первый раз, когда Анна упомянула о вчерашней ночи. Он не был уверен, что именно она помнила. Поскольку сейчас они были не одни, а их гидом был Коля, десятилетний младший брат Кости, Глеб не счел уместным вспоминать и упоминать о прошлой ночи.

— Слушать тебя было классно, мне понравилось, — сказал он, когда они ехали рядом друг с другом. Это была правда, но не та, которую он собирался сказать.

У него очень хорошо получалось оставаться в дружеских отношениях.

Его взгляд метнулся влево, туда, где рядом с ним ехала Анна, и он увидел, что она смотрит на него, приоткрыв рот. Когда их взгляды встретились, на ее щеках вспыхнул румянец, и она застенчиво опустила голову.

Коля повел их обратно в конюшню, где уже ждала Арина.

— Ну как? Вам понравилась поездка? — взволнованно спросила она.

— Это было невероятно. Спасибо. — Глеб последовал примеру Коли и спешился.

— Да, это было потрясающе, — выпалила Анна, делая то же самое. — Я никогда не чувствовала себя настолько умиротворенно. Это было именно то, что мне нужно. Большое спасибо.

Глеб постарался не обращать внимания на то, что она только что сказала Арине больше, чем ему, с тех пор, как он заехал за ней. Он не мог отделаться от мысли, что это не сулит ничего хорошего для их зарождающейся искры.

Когда они прощались с Ариной и лошадьми, мозг Глеба работал со скоростью света, чтобы придумать, что он мог бы предложить ей сделать дальше.

Он не хотел, чтобы их время, проведенное вместе, заканчивалось. Все, что он сказал ей вчера, хоть и смущало, но было правдой; он легко мог опьянеть, просто взглянув на нее. Однако это была не единственная причина.

Она была храброй, умной, заботливой и забавной. Чем больше он узнавал о ней, тем больше она ему нравилась. Если она завтра уедет и они не смогут поддерживать связь, это убьет его.

Он хотел еще больше укрепить их отношения, прежде чем она отправится домой. Не только из эгоистических соображений. Он знал, просто знал, что его присутствие в ее жизни было бы для нее благом. Он будет заботиться о ней, как бы безумно и странно это ни звучало. Он хотел быть рядом с ней и ее детьми.

Глеб лучше, чем кто-либо другой, знал, что этот мир суров. Он знал, что ни за что не справился бы с тем, что с ним случилось, без поддержки своей семьи. Судя по тому, что рассказала Анна, у нее не было такой поддержки. Вот кем он хотел быть для нее. Поддержкой и опорой. Но как вы можете предложить это кому-то, с кем вы только что познакомились? Как вы можете сказать кому-то, что вы хотите поддержать его любым возможным способом, и при этом звучать искренне? Особенно после того, как он очень ясно выразил свои чувства по отношению к ней.

Черт, будь он на ее месте, он бы усомнился в своих мотивах.

На обратном пути к тому месту, где он припарковался, Глеб попытался завязать светскую беседу в последней отчаянной попытке наладить с ней контакт. — Как ты думаешь, близняшкам и Данилу здесь понравилось бы?

— Да, им бы понравилось! Особенно Данилу.

Всякий раз, когда она говорила о детях, Глеб замечал, что она оживает, и этот случай не стал исключением.

— На самом деле, — продолжила она, — я искала место, где он мог бы покататься верхом. Я читала, что лошади могут помочь в горе.

— Ты должна привезти его сюда. И девочек тоже. Тебе нужно вернуться сюда.

— Знаю. — Она кивнула. — Увидев Колю, я почувствовала себя такой виноватой за то, что я здесь без Данила. Ему щемило сердце, когда она была так строга к себе.

— Я помню, как моя мама постоянно говорила это, когда я был маленьким. — Глеб не часто говорил о своих родителях, и то только с родными. Однако с Анной это казалось самой естественной вещью в мире. — Я ложился спать в девять часов, но никогда не оставался в своей постели. Мне всегда казалось, что я что-то упускаю. Поэтому почти каждый вечер я тайком выбирался на свое особое место в коридоре. Меня не было видно с дивана, если бы мои родители оглянулись, но я все равно мог видеть телевизор. Мои родители рассказывали о своем дне, пока смотрели «Криминальную Россию» или «Что? Где? Когда?» Анна усмехнулась, и он снова поразился тому, насколько шикарной была ее улыбка. Мужчины действительно начали бы войны из-за этой улыбки. По крайней мере, он бы точно это сделал. Глеб понимал, что ведет себя нелепо, но ему было все равно. — Большую часть времени они говорили о скучных вещах, в основном о работе. Но я очень хорошо помню, что каждый раз, когда моя мама ходила куда-нибудь, либо с подругами, либо с моим папой, то по возвращении всегда говорила, что ей было весело, но очень жаль, что «мальчиков» там не было, потому что она знала, что нам бы понравилось везде, куда бы она ни пошла.

— И я помню, что мой отец всегда говорил ей то же самое. Он бы сказал: «Маргаритка моя, — мою маму звали Маргарита, — объяснил Глеб, прежде чем продолжить. — Ты так много делаешь для мальчиков и для меня. Ты заслуживаешь немного времени для себя. Если ты не заботишься о себе, как ты сможешь позаботиться о нас?» Он взглянул на Анну и увидел, что она плачет.

Дерьмо.

— Прости меня, — извинился он.

— За что? — Она остановилась и посмотрела на него снизу вверх, в замешательстве наморщив нос.

— Я тебя расстроил.

— Это просто… — Анна улыбнулась, шмыгнула носом и вытерла слезу, катившуюся по ее щеке. — Просто твои родители… они потрясающие.

— Да, они такими и были.

— Были? — Она снова остановилась на грунтовой дорожке, которая вела обратно к парковке. Глеб повернулся к ней лицом. — Они умерли, когда мне было двадцать.

— Мне так жаль. — Она протянула руку и коснулась его плеча.

Он заметил, что сегодня она изо всех сил старалась избегать физического контакта с ним. Когда он попытался помочь ей взобраться на лошадь, она вскочила, словно ошпаренная, чтобы избежать его помощи. Он надеялся, что это просто потому, что она почувствовала тот же фейерверк, что и он, когда они соприкоснулись. Какой бы ни была причина, по которой она держалась на расстоянии, сейчас ее забота и сострадание взяли верх.

Ее пальцы сжали его руку, когда она сказала: — Это, должно быть, было ужасно. Потерять их обоих.

— Это произошло с разницей в несколько месяцев. С отцом произошел несчастный случай. Он поскользнулся в душе и ударился головой. Затем, примерно через четыре месяца, моя мама скончалась от осложнений, связанных с диабетом. Честно говоря, я думаю, что, как только моего отца не стало, она просто сдалась. — Глеб покачал головой, когда все эмоции, с которыми он не сталкивался с того периода своей жизни, нахлынули на него. — Я знаю, что я мог бы сделать что-то, чтобы помочь ей.

Слезы в глазах Анны навернулись еще сильнее, и он ненавидел себя за то, что расстраивает ее, но хотел поделиться с ней. Он хотел поделиться с ней всем.

— Нет, — твердо сказала Анна, и слезы потекли по ее лицу. — Ты не можешь этого сделать. Я не могу передать, сколько времени потратила впустую, злясь на себя за то, что не настояла на том, чтобы Алиса обратилась к врачу раньше. У нее были мигрени. Я говорила ей, чтобы она пошла в больницу, но она твердила, что с ней все в порядке. Я хотела бы сделать больше, но корить себя бесполезно. Это не поможет Данилу, а ты, коря себя, не поможешь себе.

Несмотря на то, что она сказала, он все еще чувствовал, как груз вины тянет его вниз. Когда они повернулись, чтобы идти по тропинке, Анна вдруг остановила его. Она приподнялась на цыпочки и обняла его, обвив руками за шею.

Сначала он оцепенел, стоя совершенно неподвижно и опустив руки по швам. Через несколько секунд шок прошел, и он был окутан теплом ее заботы и привязанности. Когда он обнял ее в ответ, Анна крепче прижалась к нему. И он закрыл глаза, пока они обнимали друг друга.

Так много эмоций пронеслось между ними. Боль. Горе. Печаль. Но также и надежда. Радость. Даже… любовь.

Вот что он чувствовал, пока они стояли, обнимая друг друга. Любовь. Не ту страсть, которую он ожидал испытать. То есть он и ее чувствовал. Ее женственные изгибы прилегали к нему так же идеально, как кусочки головоломки на ее браслете. Но что он чувствовал гораздо сильнее, так это любовь. Чистую, светлую любовь.

Прежде чем он был готов прервать объятия, она отступила назад и посмотрела на него снизу вверх. Ее глаза блестели от непролитых слез, а грудь поднималась и опускалась от сбитого дыхания. Они молча смотрели друг на друга. Он боялся, что если заговорит, то это разрушит всю магию момента.

— Нам пора идти, — сказала Анна, развернувшись и зашагав в два раза быстрее, чем они шли раньше.

Когда они подошли к его джипу, он открыл дверцу и взял ее за руку, чтобы помочь сесть на пассажирское сиденье.

Она вложила свою руку в его, поднялась на подножку и повернулась к нему лицом, тихо прошептав: — Спасибо.

Вместо того чтобы забраться внутрь, она заколебалась. Они смотрели друг другу в глаза. Он чувствовал ее дыхание, и на одну-единственную секунду, от которой замерло сердце, он закрыл глаза в предвкушении поцелуя, который, как он был уверен, неизбежен. Оказалось — ошибся.

Он открыл глаза, когда почувствовал, что она убрала свою руку. Он наблюдал, как она забралась на пассажирское сиденье и пристегнулась еще до того, как он закрыл дверь.

Анна прикусила внутреннюю сторону щеки, сидя на пассажирском сиденье внедорожника Глеба и глядя в окно на обратном пути к ресторанчику Симы. Она ругала себя за то, что в очередной раз струсила, решив признаться во всем, но так и не сделав этого. Всякий раз, когда она оказывалась рядом с Глебом, ей казалось, что она околдована. Как будто она была загипнотизирована его голосом, его глазами и его обаянием. Чем больше она боролась с этим, тем глубже погружалась в очарование Глеба.

Большую часть утра она была молчалива, что не ускользнуло от внимания Глеба. Конечно, отчасти это было связано с ее похмельным состоянием и с их юным компаньоном. Но это была не вся правда. Вся правда заключалась в том, что она замолчала потому, что пыталась утихомирить чувства, которые испытывала к нему.

Она надеялась, что в свете нового дня он не будет таким привлекательным. Это было совсем не так. Он будто бы стал более совершенным, более пленительным, чем был до этого. И ее сердце попалось на этот крючок.