Ветер нашей свободы

Мне до чертиков страшно. Из головы почему — то не выходят слова Кира, что я далеко не первая, кто пытался ему помочь, но ни у кого так и не получилось. Что он имел в виду? Кто были эти другие? Его родственники или такие же девушки, как и я? А что, если он маньяк? От этой мысли ужас сковывает ледяным панцирем. В принципе, это многое объясняет. Интересно, быстро он меня убьет или будет мучить? Я же все — таки надеялась вырваться, отбиться, уползти, в конце концов. Думала, он просто сумасшедший. Но от маньяка разве можно сбежать? А если и можно, то хватит у меня на это сил?

Чувствую себя героиней какого — то дешевого сериала: вот сейчас откроется багажник, и Кир предстанет передо мной с топором, в кожаном фартуке, залитом кровью. О чем я вообще думаю? Бред какой — то. Такое же только в кино бывает.

Машина едет по кочкам и ухабам, я лежу, скрутившись калачиком, парализованная страхом, и пытаюсь отогнать дурные мысли и плохие предчувствия. Надо что — то делать. Не хочу быть здесь, но кто меня спрашивает? Кое — как все — таки удается перевернуться на спину, и принимаюсь колотить кулаками по крышке багажника изнутри. Вскоре подключаю и коленку здоровой ноги, но толку от моих телодвижений немного — я все также заперта в этой душной тьме.

Хочется плакать, кричать, биться в истерике, но я сдерживаюсь — не знаю, что от меня, на самом деле, хочет Кир, но удовольствия лицезреть мои слёзы ему не доставлю. Не на ту напал, придурок. Еще посмотрим кто кого.

Неожиданно, непрошеным гостем, в сознание врываются мысли о Филе. Где он сейчас? Что с ним? Закончились ли его проблемы с моим исчезновением? Очень надеюсь, что да. Мне непонятна логика Кира. Ну, хотел он быть со мной, ну зачем нужно было Филина трогать? Его мать, друзей, "Ржавую банку"? Что все эти люди ему плохого сделали? Но разве можно понять логику сумасшедшего?

Филин… Я соскучилась так невыносимо сильно, что дышать тяжело. Сердце сжимается каждый раз, когда вспоминаю о нём. Он такой хороший, красивый, добрый… Его достоинства в моих глазах могу перечислять бесконечно, но от этого становится еще больнее, но это не физическая боль — она намного глубже, сильная, неизбывная, разрывающая изнутри. Я люблю его, и это не обсуждается, но что в итоге принесла ему моя любовь? Череду бед и отчаяние? Может быть, кто — то другой, а я уж точно не стою таких жертв. Надеюсь, ему сейчас хорошо и он не решит искать меня, потому что чем это в итоге может обернуться одному Богу известно.

Продолжаю избивать ни в чем не повинную дверцу, вкладывая в удары всю боль, злость и ярость, не обращая внимания на то, что это ничего не дает — мне нужно куда — то выплеснуть агрессию, а все остальное неважно. Не знаю, сколько проходит времени, пока я полностью не выбиваюсь из сил. Все — таки события последнего времени сильно истощили меня, еще и эта нога не дает покоя — ноет, дергает и болит. Чувствую, как горячие слезы скапливаются в уголках глаз, но сильно жмурюсь, до боли, но все — таки останавливаю готовящиеся вырваться наружу рыдания. Если сейчас заплачу, то уже не смогу остановиться, а я должна быть сильной — от моей выдержки сейчас многое зависит.

Неожиданно меня перестает трясти — чувствую, что автомобиль постепенно замедляет ход. Значит, мы уже добрались до «хрустального дворца», где мы с Киром должны будем слиться в танце страсти и любви. Только хрен ему, а не тридцать три удовольствия — при первой же возможности ему яйца оторву. А вот потом пусть думает, как дальше жить. И с кем.

Лежу, закрыв глаза и замерев, как будто от этого может что — то измениться и, открыв багажник, он не заметит меня. Но ведь чудес не бывает, правильно? Я попала в ловушку. По своей дурости — не сядь тогда в эту проклятую машину, не воспользуйся предложенной помощью, ничего бы этого не было. Но сейчас уже поздно об этом размышлять — прошлого же не воротишь и не изменишь.

Автомобиль окончательно останавливается, и слышу какую — то возню в салоне и, в конце концов, хлопок закрывающейся двери. Зажмуриваюсь, вжав голову в плечи, и жду. Вдруг дверца багажника резко открывается, и сквозь закрытые веки проникает яркий свет. Значит, уже рассвет наступил. Распахиваю глаза и вижу, нависшее надо мной, улыбающееся лицо Кира.

— О, очухалась! — Радостный голос противен до невозможности. Молчу, а он протягивает мне руку, чтобы помочь выбраться, но я словно закаменела от страха. — Не бойся, вылезай. Не вечно же тебе здесь сидеть? Путешествие подошло к концу.

Но я не шевелюсь, словно это может на что — то повлиять и в итоге Кир от меня отстанет. Но не для этого он тащился сюда со мной в багажнике, чтобы так легко оставить в покое.

— Агния, не дури. — Он наклоняется вперёд всем корпусом и, крепко ухватив меня подмышки, принимается тянуть вверх. — Сама же себе хуже делаешь, а теперь мне придется сделать тебе больно.

— Не трогай меня! — ору изо всех сил, но на Кира мои крики не действуют — он делает только то, что хочет. — Отпусти!

— Вот вытащу тебя из багажника и отпущу. — Его мерзкая ухмылка, совсем не такая сексуальная и манящая как у Фила, выводит из себя. Принимаюсь колотить его по спине, пока мой мучитель вытаскивает меня на свет божий. — Что же ты неугомонная такая? А с виду, вроде тихая овечка, но на деле прямо фурия.

Несмотря на все слабые потуги освободиться из крепких ненавистных объятий, Кир все также крепко держит меня за ребра и буквально волоком вытаскивает из багажника. Резко ставит на ноги, от чего больную ногу пронзает вспышка боли. Смотрю вниз и понимаю, что от всех моих приключений в последнее время гипс треснул по всей длине и грозит рассыпаться в пыль. Всхлипываю, заметив, как от нарисованной Филом птицы остались одни воспоминания. Делаю резкий вдох через нос и немного успокаиваюсь.

— Видишь, что ты наделала. — Он тоже смотрит на мои конечности и хмурится. — Нельзя быть такой неуступчивой.

— Ты совсем свихнулся. — Мой голос прерывается, он тих и слаб, но Кир, точно знаю, все услышал — слишком близко мы стоим. Наши тела почти соприкасаются, а его холодные ладони крепко держат меня в своём плену. — Мой брат этого так не оставит! Он найдет меня.

— Тоже мне, нашла защитника. — Его ухмылка становится шире. — Пойми ты уже, наконец, что всем плевать на тебя. В этой жизни каждый думает о себе, а другие ему нужны постольку поскольку. Смирись уже, что я — твоя судьба, твоя новая жизнь, твой крест. Я сумею сделать тебя счастливой, только ты этого пока не понимаешь. Дам тебе такую свободу, о которой ты и мечтать не смела. Поэтому прекращай дергаться и помни, что от судьбы не уйдешь. Во всяком случае, ещё никому не удавалось.

Есть что — то зловещее в его обещаниях невиданной свободы, но я не успеваю, как следует обдумать его слова, а он хватает меня, резко отрывает от земли и кидает себе на плечо. Его острые плечевые кости впиваются мне в живот, когда он быстрым шагом направляется в только ему одному известное место. Болтаюсь как полупустой мешок, а он все идёт и идёт, не обращая внимания на мои протестующие крики и попытки освободиться.

— Не трать силы, дорогуша, они тебе ещё понадобятся. — Его визгливый, какой — то почти женский, голос режет по ушам. Я ненавижу Кира больше, чем это вообще возможно. — Все равно не отпущу, как не старайся, ты теперь моя игрушка и я планирую забавляться с тобой долго. Намного дольше, чем с другими.

Другими? Я не ослышалась? Точно, маньяк.

— Да пошёл ты на хрен, идиот! — кричу, что есть сил, в тайной надежде, что кто — то услышит мои вопли и придёт на помощь.

Но мои слова его только забавляют — он смеется. Громко, с удовольствием, от души.

— Это от него ты такому научилась? Ты же приличная девочка, не ругайся — тебя это не украшает.

Не знаю, откуда в этом задохлике столько сил, чтобы так долго нести меня на плече и даже не запыхаться? Я его, наверное, действительно недооценила, а зря. Теперь надежда вырваться из плена становится все призрачней.

— Пришли. — Слышу удовлетворение в его голосе, даже гордость какую — то. Только чем он может гордиться? Чем вообще могут годиться такие люди как Кир?

Ставит меня на землю, продолжая удерживать за талию, а я осматриваюсь по сторонам. Вокруг чахлые деревья, чёрная земля выглядывает из — под растаявшего кое — где снега. Мы в лесополосе, но я не узнаю эти места — не могу даже представить, в какой глуши оказалась.

— Ты не туда смотришь, — говорит, резко разворачивая мою голову в другую сторону.

Деревянный дом, с виду еще довольно крепкий, с высокими окнами и покатой крышей.

— Прошу любить и жаловать, наше будущее родовое гнездо.

Родовое гнездо? Господи, что у этого придурка вместо мозгов? Стекловата?

— Что это за место? Почему здесь нет соседей?

И правда, насколько хватает моего зрения не видно ни одного жилища. Только редкий лес и чуть дальше поле.

— Это дом моей бабушки. — Голос его тих, Кир о чем — то задумался. — О нем мало кто знает, а кто и догадывается, дорогу сюда не найдет, поэтому здесь мы в полной безопасности. Это прекрасное место, тебе понравится, я обещаю. Летом здесь очень красиво. Но не будем забегать вперед, а пока просто насладимся моментом и обществом друг друга.

— Не хочу я никем наслаждаться, тем более твоим обществом. — Стараюсь, чтобы мой голос казался как можно более уверенным, но на самом деле мне до одури, до головокружения и потери сознания страшно. Но Киру об этом знать совсем необязательно.

Но ему, кажется наплевать на моё мнение — просто, без лишних слов, хватает мертвой хваткой за предплечье и тащит в дом. Пытаюсь тормозить ногами, но треснувший гипс не дает этого сделать. Больно безумно, но пытаюсь не кричать, хоть от комка в горле невозможно дышать. Слезы подступают к глазам, угрожая пролиться нескончаемым потоком, но сдерживаюсь. Однажды решив не плакать при этом идиоте, сдержу обещание, чего бы это мне ни стоило. Во мне еще жива надежда, что меня найдут. Но с каждой секундой она становится все призрачнее.

Тяжелые двери открываются с невыносимым скрипом, и Кир грубо вталкивает меня внутрь. Не удерживаюсь на ногах и лечу вперед, выставив перед собой руки, чтобы при падении не разбить лицо. Но я не спортсмен и не умею группироваться, а все последние события сделали меня чуть ли не инвалидом — я слаба до крайней степени, поэтому все — таки падаю плашмя на дощатый пол, и в плече что — то предательски хрустнуло. Вспышка боли разрывает сознание пополам, в глазах темнеет, а голова начинает кружиться. Если так пойдет и дальше, я долго не протяну

— Что ты там разлеглась? — Его противный голос режет слух. — Поднимайся!

Но я не могу, как бы он мне ни приказывал. Просто не могу — боль в ноге и плече пульсирует, раздирает изнутри и все, на что я способна: тихо подвывать и скулить. Но даже этого не могу себе позволить — не дам ему шанса думать, что со мной так просто справиться. И хоть внутри я дрожу как осиновый листок, что — то не дает мне сломаться окончательно. Может быть, слепая вера в моего брата, может быть, чистое упрямство, но я сжимаю зубы и, привалившись горячим лбом к пыльному деревянному полу, пытаюсь восстановить дыхание. Кир, словно забыв обо мне, расхаживает по комнате, чем — то гремит, что — то тащит, переставляет. Никак любовное гнездышко обустраивает, придурок.