Соблазнительный маленький воришка

Глава 9

Басс

Небо здесь просто шикарное. Смог над городом внизу не такой густой, позволяя немного звездам проявиться, даря ложную надежду всем нам, шепча, что там есть нечто большее, и все, что тебе нужно сделать, это дотянуться до этого. Я тянусь, складываю несуществующие камни и взбираюсь по невидимым, нескончаемым лестницам, и я не приближаюсь ни к одной вещи, которую хочу.

Лучшая жизнь для моей сестры.

Ключ к тому, где находится моя дерьмовая мать.

Моя собственная гребаная цель.

Дело в том, что я «уловка-22» (1). Чертовски беден, но богат мозгами.

Беспечный, но осторожный.

У меня черное сердце, но оно сука все еще истекает кровью.

Мне не нужна тихая маленькая жизнь. Это дерьмо не для меня, не после того, что я сделал и что мне нравится делать, но я не могу найти способ обойти свои темные потребности, который привели бы к тому, чего я хочу больше всего.

Моя сестра счастлива в доме, где она чувствует себя в безопасности. Она ни разу не упомянула о нашей матери, и я не могу с уверенностью сказать, думает ли она о ней вообще, но я надеюсь, что она этого не делает, поскольку нет никаких счастливых воспоминаний, которые приходили бы на ум.

Я, с другой стороны, думаю о ней все время. Каждый день и каждую гребаную ночь. Не будет ощущения превосходства, пока она все еще там, свободная и живая. Возможно, она и не прикасалась к нам физически, но она такое же чудовище, каким был наш отец, и я сгораю от желания, чтобы она поняла это сейчас. Я не долговязый, нездоровый мальчик, боящийся высказаться или вести себя неадекватно.

Я — тень, которая прячется. Больший монстр. Тот, кто сильнее.

Больше и сильнее я или нет, я все еще не знаю, как дать моей сестре то, что ей нужно, что позволит мне взять от этой жизни то, что я хочу, и в этом кроется одна из миллиона гребаных проблем, в которых меня похоронил Бастиан Бишоп.

Пристально глядя на мерцающие огни в небе, я выпускаю кольца дыма в воздух, заслоняя каждое пятнышко. Молчание, должно быть, тянется слишком долго, потому что краем глаза я замечаю, как Роклин поворачивает ко мне голову.

Потребовалось некоторое время, чтобы убедить ее выйти из машины, но последние пятнадцать минут мы лежали бок о бок на одеяле на моем ржавом капоте. Косяк потух уже дважды, мы оба погрузились в собственные мысли, и ни один из нас не произнес ни слова вслух с тех пор, как мы начали. Может быть, потому что мы не знаем друг друга, а может быть потому, что мы не доверяем друг другу.

Вероятно, по обеим причинам.

Держу пари, это также как-то связано с тем фактом, что никто из нас не знает, какого хрена мы здесь делаем. Неважно, сейчас она смотрит на меня, ее губы плотно сжаты, так что я думаю, у нее что-то на уме. Не уверен, что она оказалась бы здесь, если бы этого не делала. Это я, против ее здравого смысла, каким я и должен быть точно так же, как она против моего.

В городе, в котором я живу, много богатых людей, и я с радостью возьму деньги у этих ублюдков, когда они захотят сыграть по-крупному, поставив смехотворную сумму на бой без явного победителя. Это всегда напоказ, чтобы заполучить девушку, или разозлить какого-нибудь парня, или по какой-то другой дурацкой причине. Богатые придурки там, откуда я родом, ходят в школу и получают хорошие оценки, но в остальном они проводят свое время на вечеринках и в погоне за хвостом.

По сути, они обычные ребята из средней школы и колледжа. Роклин не такая, как они, это легко заметить.

— Тебе нравится твоя жизнь, богатая девочка?

Когда она ничего не говорит, я прижимаюсь головой к раме, так что оказываюсь лицом к ней, а она ко мне, наши спины ровные, руки лежат на животах, за исключением той, что держится за косяк. Она смотрит пристально, испытующе, так что я позволяю ей. В конце концов, ей нечего здесь искать.

Она несколько раз моргает, но это все, что я замечаю.

— Это трудный вопрос?

— Это личный вопрос, — язвит она.

— Верно, и только мой член получил удовольствие познакомиться с тобой лично, да?

Ее губы поджимаются, глаза сужаются, но затем тихий смешок покидает ее, и она выхватывает косяк из моих пальцев, снова глядя в небо.

— Если бы я была умной, то да, но опять же, позволить незнакомцу трахнуть меня было не самой блестящей идеей, которая когда-либо приходила мне в голову. Кстати, я сама прошла тестирование. Оказывается, ты чист, — поддразнивает она.

Ухмылка растягивается на моих губах.

— Спасибо, что прояснила это. Я на минуту забеспокоился.

Она один раз приподнимает брови, размахивая погасшим косяком, так что я протягиваю руку и зажигаю зажигалку. Она несколько раз затягивается, морща нос.

— На вкус это как дерьмо.

— Да, потому что его зажигали пять раз. Хватит нести чушь.

Она пытается скрыть улыбку, делает несколько больших затяжек, прежде чем вернуть его обратно. Долгий, громкий вздох срывается с ее губ, а затем она говорит:

— Моя сестра пизда.

Краем глаза я бросаю взгляд в ее сторону.

Итак, у нее есть сестра. Она не одна в каком-то шикарном доме, из которого не может сбежать. Это хорошо.

— Отстойно тебе. Моя сестра ангел.

Ее голова поворачивается в мою сторону.

— У тебя есть сестра?

— Ага. — Я хмуро смотрю на небо.

Зачем я ей это сказал?

Я не говорю о своей сестре. Я держу ее в своих мыслях, но не произношу вслух о ней. Она хороша, а весь мир нет. К черту все это, не то, чтобы это имело значение. Это… маленькое дружеское приключение, в котором участвует Роклин, пройдет, когда наступит ее момент бунта.

Папина маленькая принцесса недолго поиграет в грязи. Эта мысль не должна была быть такой кислой на вкус у меня на языке, но так и есть. Роклин переворачивается на живот, упираясь предплечьями в машину, и ее волосы падают на плечо. Меня так и подмывает прикоснуться к ним, пропустить шелковистые золотистые пряди между пальцами.

— Это еще одна вещь, которая нас объединяет? — Шутит она, и это ей идет.

Никакого отточенного нахальства или чуши с высоко поднятой головой. Просто накуренная девчонка, выглядящая как самая сексуальная версия женщины-кошки, которую я когда-либо видел, в ее полностью черном облегающем наряде, или версия Барби, розовые губы и все такое.

Я приподнимаюсь, перекатываюсь, и, как я и предполагал, она перекатывается вместе со мной, снова на спину, как раз вовремя, чтобы я перекинул ногу через ее тело. Я нависаю над ней на несколько дюймов.

Она смотрит, слегка скривив губы, ожидая, что я буду делать. Костяшки моих пальцев поднимаются, и я решаю сделать то, что хотел: зажать прядь ее волос между пальцами, поднося ее к своей щеке. Она такая же мягкая, как и выглядит. Пахнет цветами, обмакнутыми в сахар.

Ее грудь быстро поднимается и опускается, ладони лежат на одеяле. У меня такое чувство, что она хочет протянуть руку, схватить меня, дернуть на себя и потребовать все, чего она хочет. Держу пари, в своей жизни она получает именно то, чего ожидает, и все же сдерживается.

Хорошая девочка.

— Еще один плохой день, а?

Возникает секундное колебание, но она кивает. Это неуловимо, но оно есть.

— Это вина стервозной сестры?

Ее глаза сужаются, но все же… еще один легкий кивок.

— Хочешь, чтобы я убил ее?

Шок отражается на ее лице, а затем она смеется. Это глубокий животный смех, в глазах появляются морщинки и все такое. Она поднимает руку и слегка прикрывает лицо. Когда она, наконец, приходит в себя, в чертах ее лица что-то меняется.

Они мягче, менее скрытны. Менее… подозрительные.

Я прижимаюсь коленом к ее колену, и эти зеленые глаза скользят по моим губам, так что я провожу языком по нижней.

— Ждешь, когда я тебя поцелую?

Под ее пристальным взглядом смешок покидает меня, и я наклоняюсь, проводя губами по ее шее, постанывая, когда она вытягивает ее для меня. Я целую ее в шею, наслаждаясь резким дыханием, которое она втягивает через ноздри.

— Тебе станет легче от того, если ты узнаешь, что я тебя хочу? — Моя рука скользит вниз по ее боку, пока я не могу переплести свои пальцы с ее, а затем я откидываюсь назад, увлекая ее за собой, наши туфли соприкасаются с тротуаром.

Ее брови слегка хмурятся, но она быстро стряхивает это, изучая выражение моего лица, когда я перекидываю ее волосы через плечо.

— Пора уходить, Богатая девочка. У меня комендантский час.

— О, пожалуйста. — Она закатывает глаза. — Как будто твои родители могут заставить тебя сделать хоть что-то, черт возьми.

— Тогда хорошо, что у меня их нет, а? — На меня накатывает темнота, но я моргаю, чтобы отогнать ее.

Роклин смотрит на меня, но ничего не спрашивает, подходя ко мне, когда я тяну ее за руку.

— Нет, но, честно говоря, мне нужно разобраться с этим дерьмом, так что тебе пора уходить, и я не хочу, чтобы ты приходила сюда, как сегодня вечером.

— Не ты устанавливаешь правила.

— Я не всегда могу быть здесь. — Я игнорирую ее. — Тебе повезло, что на этот раз я смог.

Она отодвигается от меня, хмурясь.

— Я же сказала тебе, что не знаю, зачем я пришла.

— О, охотно верю в это. — Я стираю дистанцию, которую она создала, и обхватываю пальцами ее подбородок. Я наклоняю его так, как хочу, и она позволяет мне.

— Делай, что я сказал, богатая девочка, — шепчу я, вытягивая большой палец так, что кончик ногтя царапает ее губу, а другие пальцы касаются кожи ее подбородка и шеи. Я пробую там кожу, и она такая же мягкая, какой я ее помню. Опуская прикосновение ниже, я отрываю взгляд от точки соприкосновения, снова отыскивая ее. — Иди домой, но не волнуйся. Насколько я понимаю, ты пришла ко мне сегодня вечером, и у меня есть все основания вознаградить тебя за это.

— Вознаградить меня, как будто я собака? — Ее вопрос дерзкий, но тон выдает ее с головой.

Он низкий и хриплый и направляется прямо к моему члену.

— Не-а. — Моя ухмылка медленная. — Как плохая сучка.

Она качает головой, но тихий смешок срывается с ее губ. Она бросает на меня игривый, но в то же время вызывающий взгляд.

— Мне нравятся блестящие вещи.

— У меня есть для тебя кое-что блестящее, но не сегодня. Скоро. А теперь… иди.

— Да, папочка, — дерзит она, отступая на шаг, но я бросаюсь вперед, обхватываю ее рукой за талию и притягиваю к себе.

— Осторожно, мамочка… — Шепчу ей в губы: — мне может это понравится.

Теперь она черт возьми улыбается, широко, по-настоящему.

Мне это нравится.

Как и она сама.

Какой же ты гребаный тупица, дружище.

— Ты же знаешь, что я могла бы вырваться из твоих объятий, верно? Что если бы я не хотела, чтобы ты прикасался ко мне, я бы уже достала кинжал из-за пояса и воткнула тебе в глаз?

— Ты имеешь в виду этот кинжал? — Я хватаюсь за край своей куртки, вытаскивая его наружу, чтобы она могла увидеть блестящую серебряную ручку, торчащую выше внутреннего кармана.

У нее отвисает челюсть, и теперь я единственный, кто смеется.

— Ты не единственная, у кого липкие пальцы, маленькая воришка. — Я шлепаю ее по заднице, чтобы она пошевелилась, и отхожу в сторону.

Она медленно поворачивается, не удостоив меня больше ни единым взглядом, садится в свой шикарный автомобиль и отъезжает. Я смотрю ей вслед, зная, что мне следует сменить номер, сказать Донни за стойкой, чтобы он не утруждал себя сообщением мне, если она снова заедет сюда.