Все девочки взрослеют

Тетя насыпала еще соли в кетчуп.

— Он никогда не поднимал на нас руку.

Она молчала очень долго. Я решила, что она ничего больше не скажет и придется опять лезть в Интернет. Или выпытывать у бабушки Энн.

— Он обзывался, — наконец ответила тетя.

— Как обзывался?

Элль покраснела и провела рукой по волосам, отчего те взъерошились. В эту секунду она ужасно походила на мою мать.

— Тупицей. Дурой. Идиоткой. Кретинкой. Мысль ясна?

— Ого.

Я не знала, как реагировать.

— А потом попросту… — Элль хлопнула в ладони и яростно выдохнула. — Ушел. Растворился. В воздухе. Не явился на школьный выпускной Джоша. И на мой университетский выпускной.

— Ты закончила университет?

Это было для меня новостью.

— Может, и закончила бы, заплати он за мое обучение! — крикнула Элль.

К нам повернулись седовласые леди, которые ели один чизкейк на двоих. Тетя Элль гневно сдавила бутылку с кетчупом и чуть меня не забрызгала.

— Ладно. — Она поставила бутылку на место. — У тебя есть мать, отец и, гм, Брюс. Тебя любит куча народу. Ты практически самореализовываешься! В твоем-то возрасте!

Пока тетя Элль щебетала о самореализации и каком-то недавнем семинаре, я отвлеклась. Факт: их отец был плохим. Но не совсем таким, как в книге. Я уже узнала правду о маме и Брюсе. Могу выяснить и это. Могу и дальше играть в детектива. Расследовать свою жизнь и жизнь своей семьи. Читать книги и статьи, опрашивать свидетелей. Отделять истину от вымысла, узнавать то, во что меня не собирались посвящать. Возможно, правда отличается и от того, что мать написала, и от того, что она мне говорила. И она действительно меня любит, а книга — ложь. На самом деле мать меня хотела и я вовсе не разрушила ее жизнь.

У меня стало легче на душе. Я улыбнулась тете Элль, и тетя улыбнулась мне, почти благодарно. Она снова стала похожа на себя: яркая и сверкающая. Я провела ладонью по гладкому серому пакету рядом с собой. Прикоснулась к папиросной бумаге, в которую было завернуто платье, словно к источнику силы или удачи.

— Нет, — отрезала мама.

Дело было вечером. Мы втроем вернулись домой на поезде: мать с романом, тетя Элль с сотовым телефоном и я с пакетом на коленях. Я не давала маме даже заглянуть в пакет. Пусть подождет «торжественного открытия», по выражению тети Элль.

Я стояла в новом платье в маминой спальне перед высоким зеркалом. Мать медленно ходила вокруг меня.

— Мне жаль, Джой. Оно очень, очень красивое. Но для твоей бат-мицвы не подходит.

— Но почему? — простонала я.

Я заколола волосы на затылке и надела свои единственные шпильки, оставшиеся после прошлогоднего выпускного. Платье сидело превосходно. Не слишком туго на груди, не слишком свободно на бедрах. Ткань мягко ласкала кожу под коленями. Серебряные блестки мерцали, и казалось, что наряд соткан из лунного света.

Мать села по-турецки на кровати, ее груди практически лежали на коленях.

— Из синагоги пришли указания. Не разрешаются платья без лямок или с тонкими лямками.

— Но к нему прилагается накидка!

Я выбежала из комнаты и вернулась с серебристой вуалью на плечах. Мама продолжала хмуриться.

— Прелестно, Джой, но, по-моему, платье слишком взрослое для тринадцатилетней девочки.

«Слишком взрослое». Ха. Словно не она написала, что утратила девственность в пятнадцать лет на раскладном диване родителей. Или это тоже ложь?

— Но я расту. В этом весь смысл бат-мицвы! Я становлюсь женщиной и не могу надеть детское платье!

Хорошо бы тетя Элль защитила меня! Но она испарилась, как только мы вернулись домой. Помахала рукой и предупредила, что вернется поздно.

— Нет, — повторила мать.

Я посмотрела на нее. Она посмотрела на меня. Ее лицо было напряженным и непроницаемым.

— Чего ты так боишься? Что, по-твоему, случится, если я буду в нем? По-твоему…

Я чуть не добавила: «По-твоему, я с кем-нибудь перепихнусь на раскладном диване? По-твоему, я случайно залечу, как ты?»

— Мне жаль, — сказала мать. — Но это платье не годится для праздника, который мы с отцом намерены тебе устроить.

Я чуть не спросила, с которым из отцов. Но по ее лицу было ясно, что лучше промолчать. Знакомое выражение. С таким же она запрещает мне ходить на фильмы для взрослых. Она звонит чужим родителям, прежде чем отпустить меня на вечеринку. Она обычно говорит, что ей плевать, когда расходятся остальные — в будний вечер я должна быть дома в десять часов.

Я сняла платье и швырнула его на мамину постель. Оно растеклось жалкой розовой лужицей.

— Милая, мне очень жаль, но…

Я не проронила ни слова. «Лицемерка», — беззвучно произносила я, топая по коридору, увешанному семейными снимками. Вот я лежу в колыбельке, а вот начинаю ходить. Первый день в яслях, в детском саду, в седьмом классе. Я прошла мимо часов, которыми мама так гордится, мимо столов с вазами, полными красных и розовых роз. «Ли-це-мер-ка». Она была всего на пару лет старше, когда занялась сексом с парнем. Настоящим сексом с настоящим парнем. А теперь переживает, что я покажу плечи?

В спальне я рывком натянула джинсы и свитер, после чего достала из ящика с бельем карточку для ответа по поводу бар-мицвы Тайлера. Я спустилась по лестнице, прицепила Френчи к поводку и вышла в ясную ночь. Почтовый ящик висит в конце нашей улицы. Я опустила в него карточку и услышала, как она упала на дно.