Моя летняя интрижка

ГЛАВА 26

Милли

Весь день я чувствовала на себе этот пристальный взгляд, словно тонну кирпичей. Ноа не сводил с меня глаз. И я не знаю, как к этому относиться.

Черт, кого я обманываю? Мне это нравится. Когда он перестает смотреть на меня, чтобы заговорить с кем-то, я чувствую себя обнаженной.

Я стою посреди танцпола, пою и танцую с Тиффани. Бет и Тедди позволили мне взять ее с собой, чтобы она могла повидаться с Романом, пока он здесь. И даже несмотря на то, что он постоянно фотографирует, она танцует для него под каждую песню.

И я бы солгала, если бы сказала, что не делала того же самого. Каждый раз, когда мои волосы развеваются или покачиваются бедра, я делаю это для Ноа, надеясь, что он заметит и ему понравится. Бет сказала сегодня утром, что прошлой ночью он снова поссорился с Брэндоном из-за того, что тот что-то сказал обо мне… опять. И, судя по его взгляду, Брэндон хорошенько врезал ему, прежде чем Ноа прикончил его.

Мне интересно, когда он придет поговорить со мной. Я сказала ему, что у него есть три минуты. Когда он их использует? Ожидание убивает, желудок скручивается, как крендель, от беспокойства. Я просто хочу покончить с этим. Знаю, что сегодня вечером мне предстоит принять важное решение.

Тиффани улыбается и наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.

— Выслушай его, — говорит она, отстраняясь и подмигивая.

В тот момент, когда она вырывается из моих объятий, я чувствую, как кто-то подходит ко мне сзади. Я знаю, что это Ноа, потому что никто другой не может заставить меня чувствовать себя так, просто стоя рядом. Волосы на руках встают дыбом, а по коже пробегают мурашки.

— Милли, — говорит он, когда я оборачиваюсь. Он так хорошо смотрится в своем черном костюме и галстуке. У него все еще есть загривок, но он подстрижен, каштановые волосы зачесаны назад и убраны с лица, демонстрируя скульптурные скулы. Я едва вижу синяк благодаря консилеру.

— Привет, — говорю я. Потому что это единственное, что я могу выдавить из себя.

— Можешь мне сейчас уделить эти три минуты? — Ноа улыбается мне сверху вниз, отчего у него на щеке появляется дурацкая ямочка. Он протягивает руку и убирает выбившуюся прядь волос с моего лица за ухо.

Все еще играет громкая музыка, люди танцуют вокруг нас, но я чувствую, что сейчас здесь только мы, когда мы смотрим друг на друга. Это как в той сцене из «Гордости и предубеждения», когда Кира Найтли и Мэтью Макфейден танцуют вместе, а все остальные исчезают. Клянусь, я услышала, как между нами летает пыль.

Я понимаю, что просто стояла здесь и смотрела на него, вместо того чтобы ответить на вопрос. Поэтому киваю и позволяю ему взять меня за руку, чтобы увести прочь от торжественной палатки и спуститься к береговой линии. Музыка уходит на задний план, и мы остаемся наедине с грохочущими волнами.

— Ты получила мое письмо, — начинает он.

— Да. И флешку.

— Жутко? — спрашивает он, и на его лице расцветает улыбка. Но я могу сказать, что он немного смущен этим. Его щеки слегка порозовели, и я думаю, что это первый раз, когда я вижу его таким.

— Немного жутковато, — поддразниваю я.

— Ты должна знать, Милли, все, что я написал в этом письме, — чистая правда. Я так невероятно сожалею о том, что наговорил тебе в тот день. И как я относился к тебе. Это непростительно.

Ноа делает шаг ближе ко мне, и вместо того, чтобы отодвинуться, я позволяю ему вторгнуться в мое пространство. Я позволяю его запаху перебить запах океана и завладеть моими чувствами. Я так сильно скучала по нему, что сейчас мне трудно дышать, находясь рядом с ним.

— Я прощаю тебя за то, что произошло тогда, — говорю я ему. И это чистая правда. Я достаточно долго таила в себе эту обиду. Люди постоянно совершают ошибки. — Мы оба были молоды. Перекладывать всю вину на тебя было несправедливо. Мне следовало сообщить об этом заранее. Мне не следовало возлагать на тебя столько надежд в ту ночь.

— Я не заслуживаю твоего прощения, Милли. Но я эгоистичный человек, и я смирюсь с этим. — Ноа сокращает оставшееся расстояние между нами и берет мое лицо в ладони, запуская их в мои волосы. Я кладу свои руки на его предплечья, пока мы просто смотрим друг на друга.

— Милли, — продолжает он. — Пожалуйста, прости меня за то, что я наговорил в тот день в твоем доме. Прости меня за то, что я недостаточно мужественен, чтобы открыться, сказать тебе правду.

— Какую именно?

Он сказал это в письме, но я хочу услышать, как он это скажет. Мне нужно услышать эти слова из его уст, чтобы я знала, что это реально. Он снова улыбается мне и большими пальцами поглаживает мои щеки.

— Я люблю тебя, Милли. И я проведу остаток нашей жизни, пытаясь доказать тебе это. Каждый день, который мы проведем вместе, я буду показывать, насколько это важно. — Он делает глубокий вдох. — Если ты меня простишь.

Я смотрю на него снизу вверх, у меня перехватывает дыхание, когда я пытаюсь сдержать слезы. Несколько слезинок скатываются по щекам, и на моем лице появляется улыбка.

— Пожалуйста, прости меня, Милли. Возвращайся домой.

— Ты приводишь меня в бешенство, Ноа Хардинг. — Его лицо слегка вытягивается. — Но я тоже люблю тебя. И я прощаю тебя.

— Да! — выкрикивает он, прежде чем притянуть мои губы к своим в грубом и страстном поцелуе.

Мы оба смеемся, когда наши губы отрываются друг от друга, и он заключает меня в объятия, поднимая на руки и кружа меня по кругу. Люди хлопают и подбадривают нас из палатки, наблюдая за нами.

— Отпусти меня! — говорю я ему сквозь смех. — У нас есть зрители, сегодняшний день посвящен Тедди и Бет, а не нам.

— О, заткнись, Милли, — говорит он, усаживая меня и снова целуя. — Пусть смотрят.