Кольцо с шипами Карина Рейн

— Но ты не говорил, что у тебя есть родные братья! — продолжаю обвинять мужа в обмане.

— Это потому, что мы практически не общаемся последние десять лет, — закатывает глаза. — Мы виделись последний раз на выпускном в институте; они, конечно, приезжали раз или два, но я был слишком занят — своей компанией и мыслями о тебе. А когда мама узнала, что я наконец женюсь на той, в которую бесповоротно влюбился, она вызвалась присматривать за тобой.

Это просто невероятно…

Я плачу, потому что Анна Никитична не могла не заметить наших с Демидом взаимоотношений, которые никогда не были гладкими или хотя бы адекватными. Я почти всегда была не в настроении, но она ни разу не сделала мне замечания и не раскрыла себя — лишь давала советы, за которые я ей благодарна.

— Но в своём интервью ты говорил…

— Людям не обязательно знать всю правду обо мне, — перебивает Пригожин. — Да и мама не хотела такой славы: говорила, что после этого её личная жизнь и пространство будут «беспардонно нарушены», а ей хотелось покоя.

— Но почему вы не сказали мне? — обращаюсь к женщине.

— Моя дорогая. — Она подходит ближе и потирает мои плечи. — Я не хотела, чтобы ты меняла своё отношение к Демиду лишь потому, что рядом с тобой его мать. Я знала, что он любит тебя, и ты должна была полюбить его также искренне — без чьего бы то ни было вмешательства: только тогда чувства бывают настоящими. И я рада, что, в конце концов, вы оба преодолели все препятствия и стали семьёй, а у меня появилась дочь.

Бросаюсь ей на шею, заливая слезами её нежно-розовую вязаную кофточку.

— И почему женщины всегда такие впечатлительные? — ворчит муж, и я почти уверена, что он снова закатывает глаза.

Со смехом отстраняюсь от его мамы, которая по праву достойна звания лучшей свекрови; в голове всплывает воспоминание о словах Демида о том, что этот вечер станет незабываемым — так и вышло.

Целую мужа.

— Люблю тебя, — улыбаюсь ему в губы.

В его глазах сосредотачивается вся нежность мира, когда он говорит то, о чём я и так знаю, и в чём нисколько не сомневаюсь.

— И я люблю тебя.

Господи, разве можно быть счастливее?..

Эпилог

Три года спустя

— Ты его сейчас задушишь…

Я слышу эту фразу по сотне от каждого члена своей семьи, который видит меня в компании сына; три года просидела с ним в декретном отпуске, оберегая и уча всему, что знаю сама, а теперь вот придётся расстаться…

— А вдруг его там будут обижать? — вытираю растаявший шоколад со щёчки Вани. — Ты ведь знаешь, какие сейчас дети пошли — палец в рот не клади.

— Я уверен, что наш сын сумеет за себя постоять — не зря же я учил его давать сдачи, — со смешком подмигивает мне Демид и подставляет сыну ладошку, чтобы тот отбил «пять».

— Что ты делал? — округляю глаза. — Решил превратить нашего ребёнка в задиру?!

Муж закатывает глаза; с тех пор, как я забеременела вторым, он постоянно жаловался, что я становлюсь истеричной курицей-наседкой. С одной стороны, я понимала, что где-то перегибаю палку, но ведь это мой ребёнок, и я должна о нём заботиться.

— Я всего лишь рассказал, что нельзя позволять другим издеваться над собой.

— Дорогой, — обращаюсь к сыну. — Чему научил тебя папа?

— Если кто-то обидел — надо ответить, — чуть шепелявя, отвечает малыш, и я испепеляю взглядом его отца. — Я хочу взять с собой папину машину — можно?

Демид надарил ему целый автопарк уменьшенный копий настоящих автомобилей; цена за каждую машинку исчислялась четырьмя цифрами, так что я старалась следить за Ваней, когда модели попадали к нему в руки, хотя Демид вообще, кажется, не парился. «Купим новую» — вот его ответ на любое замечание по поводу того, что сын разобьёт игрушку.

Но раз сегодня его первый день в детском саду — пусть возьмёт.

Вообще сын вёл себя на удивление послушно: встал сразу, как только я его разбудила, хотя он у меня соня и обычно просыпается, только если пообещаешь ему что-то взамен — да не какую-нибудь конфету, а именно вещь. Поэтому в его комнате уже не помещались коробки для игрушек — папа очень любит баловать сына.

— Можно, — с улыбкой целую его в лобик, и сын уносится на второй этаж, а я поворачиваюсь к Демиду. — Дать бы сдачи тебе, Пригожин, совсем ум за разум зашёл.

Муж притягивает меня к себе и обнимает за талию; он уже не раздражался или терялся от того, что моё настроение меняется со скоростью две эмоции в секунду, а наоборот научился «укрощать» меня — вот как сейчас. Я сразу выдыхаю и успокаиваюсь, не понимая, как вообще можно на него злиться — он ведь в лепёшку ради меня разбиться готов. Знаю, что такое выходит у меня не специально, и всё равно ненавижу себя за это.

— Я знаю, о чём ты думаешь, — шепчет мне в шею, целуя, и я блаженно зажмуриваюсь. — Выбрось эти глупости из головы, ты ведь знаешь, что я люблю тебя.

— Знаю.

Демид поднимается на ноги и подаёт мне руку; я машинально обнимаю второй рукой уже достаточно округлившийся живот и снова улыбаюсь — скоро в моей жизни станет на одного любимого человека больше. Мы с мужем снова спорим, кто это будет — он хочет дочку, «чтобы было кому покупать платья, раз уж жена отказывается», а я хочу второго сына.

Хотя и против девочки ничего иметь не буду.

Мы специально не узнаём пол ребёнка, чтобы был сюрприз; мать Демида делала точно также, и мы решили последовать её примеру.

— Как ты позволил ей столько просидеть на земле?! — тут же набрасывается на сына Анна Никитична. — Ей ведь нельзя болеть, а земля ещё толком не прогрелась!

— Не волнуйся ты так, любовь моя, — успокаивает её мой подошедший отец. — Демид в состоянии сам заботиться о своей жене. К тому же, она сидела не на земле, а на толстом одеяле, так что нечего опасаться.

Я окидываю взглядом их пару и не могу сдержать радостной улыбки: с тех пор, как папа сделал матери Демида предложение, всё как-то поменялось, но в лучшую сторону. У нашего дома появилась хозяйка — гораздо лучшая, чем пыталась корчить из себя я — а моего отца Анна Никитична взяла под полный контроль. Правда, теперь он редко бывал дома — Демид выкупил акции компании, которую отец когда-то потерял и помогал ему снова вжиться в роль руководителя. Поначалу папа отнекивался — придумывал отговорки, что «это слишком щедро», или что он уже «не помнит, как вести дела» — но Демид сказал, что он влился в процесс, едва они оба успели переступить порог компании. Да и мы все видели эти разительные перемены: отец перестал пить — вообще — и прямо помолодел лет на десять. Мы с моей свекровью не могли ему нарадоваться — наконец-то у него появилось любимое дело.

Точнее, оно вернулось к нему.

Анна Никитична ещё немного поворчала для вида, но улыбнулась и густо покраснела, когда папа поцеловал её в щёку; не думала, что женщины в таком возрасте склонны к проявлению смущения — обычно это достаточно сухие люди, привыкшие скрывать свои чувства от окружающих — тем более члены богатых семей. Но Анна Никитична была словно с другой планеты; Демид очень метко заметил, что таких открытых, искренних и добрых людей встретить равносильно чуду.

Какое счастье, что я живу с таким чудом под одной крышей.

Ну, почти.

После свадьбы папы и мамы — через месяц после рождения Вани — мы с Демидом окончательно перебрались к нему — ненадолго; Пригожин сразу же упёрся, что такая квартира не подходит для воспитания детей — а он хотел иметь, по меньшей мере, двоих — и купил другую, поближе к дому наших родителей и на первом этаже. В ней было три комнаты, не считая гостиной, да и сама по себе она была довольно просторной. Под рукой продуктовые и вещевые магазины, поликлиника, несколько аптек, лучший в городе детский сад и элитная школа — он словно специально подбирал место.

Впрочем, о чём это я — конечно специально.

Вообще за последние несколько месяцев он научился невообразимым образом угадывать мои желания; стоило мне только подумать о чём-то, как он тут же озвучивал мою идею, а мне оставалось только удивляться той связи, что возникла между нами и с каждым днём только крепла. Я никогда не верила в судьбу, считая, что добиться чего-то и создать хорошую семью можно лишь кровью, потом и парой клубков сменной нервной системы, но разве после того, что случилось со мной, можно сомневаться в том, что где-то там есть Кто-то, кто давно расписал за нас всю нашу жизнь? Что есть Кто-то, кто никогда не пошлёт тебе испытаний больше, чем ты можешь выдержать, и, в конце концов, за смирение и безропотное терпение награждает тебя, хоть ты и не обращаешься к нему — даже порой не веришь в то, что он вообще существует?

Я точно не сомневалась.

С верхнего этажа, держась рукой за перегородки перил и перепрыгивая через одну ступеньку, спускается Ваня, держа в руке тёмный внедорожник, который даже в таких крохотных размерах умудряется выглядеть внушительно. Он радостно подбегает ко мне, просясь на ручки, и мы втроём выходим во двор.

— Ты уверена, что хочешь поехать? — хмурится Демид. — Я думаю, Андрей прекрасно справится один.

Я нисколько в этом не сомневалась — особенно после того, как наш водитель вместе со своей женой стали крёстными для нашего малыша — но я не хочу, чтобы мой ребёнок обходился без родителей лишь потому, что их есть, кем заменить.

— Я это знаю, — киваю. — И всё равно поеду.

Из дома выходит отец, чтобы сесть в свою старенькую «Toyota 4 Runner» — естественно, отремонтированную и доведённую до ума не без помощи Демида, и уезжает на работу. Пригожин предлагал ему «отправить на покой эту ржавую рухлядь», но отец наотрез отказался, заявив, что привык к этой машине, и ничего другого уже не хочет. Мужу пришлось смириться с предпочтениями своего тестя, но оставить машину в том состоянии, в котором папа выкатил её из гаража, всё же не смог. Я смотрела на своего мужа и пыталась понять, как такой человек мог обратить внимание на меня — ничего из себя не представляющую серую мышь. Ладно бы я была принцессой какого-нибудь государства — хоть самого маленького — или бы носила титул «Мисс Мира» или что-то в этом роде… Но во мне не было ничего примечательного, и, несмотря на это, Демид стоял сейчас рядом со мной и сжимал мою руку.

— В чём дело? — интересуется муж, заметив мой изучающий взгляд.

— Я тебя не заслуживаю, — качаю головой, со вздохом опуская голову.

Это не способ заставить его «раскошелиться» на комплименты — простая констатация факта.

— Услышу этот бред ещё раз и не посмотрю, что ты беременна — выпорю так, что не сможешь неделю даже думать о том, чтобы сесть. — Ух ты, кажется, я его разозлила; вздыхаю и киваю, хотя на самом деле хочется привести ему с десяток аргументов в пользу своей позиции. — Возвращайся домой, я сам заберу нашего сына из сада.

Муж садится за руль своей машины и весело сигналит нам на прощание; Ваня усиленно машет ему ручкой, в которой сжимает машину папы поменьше, и просит его вернуться с работы раньше, чем он вернётся из детского сада. Мне остаётся только умиляться каждый раз, как я вижу их общение: кто бы мог подумать, что жёсткий и бескомпромиссный бизнесмен дрогнет перед маленьким комочком?

Точно не я, но вот оно — доказательство того, что даже у тиранов есть сердце.