Подвиньтесь, босс!

Глава 23

В «Игуане» мне были рады. Илона, вторая певица, что согласилась отработать вместо меня, пока я была в деревне, вывалила список дат, когда ей нужны выходные, и довольная укатила в другой бар, развлекаться. Музыканты приняли меня как обычно тепло, только вот вели себя как-то странно: все юлили, шептались, но так и не прокололись, как бы я не пыталась их разговорить.

Ваня был почтительно вежлив, но на моих глазах флиртовал с танцовщицами, что выглядело весьма глупо и смешно. Его взгляды, брошенные в мою сторону, говорили о том, что тот жаждет убедиться в моей ревности. Но о какой ревности может идти речь, если мне всегда было на него плевать? А после того скандала…так и подавно.

Перед выступлением, как обычно вышли с ребятами на задний двор. Кто покурить, кто подышать, а я поговорить с Давидом в месте, где не гремит музыка. Но стоило только разблокировать телефон, как на экран легла мужская ладонь с короткими толстыми пальчиками.

— Прекрасная Елена…— человек нараспев произносит мое имя, и я, даже не поднимая глаз, узнаю голос. Марк.

Ребята спокойны, но как всегда наблюдают. Они привыкли, что гости бара часто желают поговорить со мной за пределами стен заведения и иногда ловят меня у служебного входа. Вот и сейчас. Никого эта ситуация не напрягает, но, однако, парни нет-нет, да и взглянут на меня, как бы спрашивая, нужна ли помощь.

Внешне пытаюсь выражать спокойствие, но предчувствие никто не отменял. Неспроста этот человек здесь.

— Как же вы все-таки похожи…— задумчиво мычит тот, слегка прищурившись, — знаешь, я думал, что забыл он любовь свою. Но, видимо, время не лечит. Тебя вот нашел.

Все это подается под видом печального рассуждения, но совершенно точно это выступление разыгрывается с целью меня разозлить. Держу себя в руках, изображая равнодушие, хоть сравнение с женщиной из прошлой жизни больно бьет по самолюбию.

— Вы о Мари? — решаю напасть, пока этот шакал не нашел место побольнее.

Марк ведет бровью, видимо, не ожидая, что я в курсе. Надо же, какая досада! Но его тоже не проймешь.

— Да, о Марианне. Вот скажи мне, такая яркая женщина, как ты…разве может постоянно находиться в тени умершей? Ведь явно Давид не на голосок твой запал. Увидел в тебе ее…вот и решил присвоить.

Марк цепко следит за переменами в моем лице. Пытается уловить мое настроение, ищет самое больное место. Мне кажется, что держусь неплохо, но сердце клокочет в горле, в ушах шумит. Я вот-вот упаду от нервного перенапряжения.

— Хочешь совет, девочка? Не связывайся с ним, — приторно улыбается, похлопывая меня по руке. Эдакий добрый старичок…

— Может быть, это вам не стоит путаться на его пути? — угрожающе улыбаюсь, а саму пронимает болезненная дрожь.

— Повторяю еще раз, девочка, — теперь скалится Марк, уже даже не пытаясь выглядеть дружелюбно, — я даю тебе шанс не встрять в неприятности. Иначе, пожалеешь. Исчезни лучше сама. Вот прямо сию секунду испарись.

— С чего такая забота?

— Люблю хорошеньких женщин. Вас можно отлично пользовать в свое удовольствие.

Не нахожу слов, чтобы ответить на эту наглость. Да и дерзить этому уроду опасно для жизни.

Из-за угла выглядывает огромный мужчина в черном, и Марк тут же отступает.

— Уходи, глупая красивая женщина, — бросает напоследок, спешно удаляясь вслед за своим бодигардом.

Чувствую, как онемевшее тело начинает отмирать. Сумасшедший какой-то! Надо срочно позвонить Давиду и рассказать ему обо всем.

— Что за хрен? — голос барабанщика вырывает из ступора.

— Да так…родственник Давида.

— А! Босса твоего! — издевательски хихикает он, по-дружески толкая меня локтем, — он тут всех родственников собрать сегодня решил?

Хмурюсь, соображая, что имеет в виду барабанщик, но тот, будто поняв, что взболтнул лишнего, уже удирает внутрь за остальными.

— Лена, на сцену через минуту! — подгоняют парни, и я, подобрав длинную юбку, спешу следом.

Звонить Давиду уже нет смысла. Он потребует подробностей, на которые совершенно нет времени. Расскажу при встрече, тем более, что он обещал приехать к финальной песне, чтобы украсть меня и устроить романти́к. Конечно, новости о приходе его дяди испортят настроение, но уверена, Давид должен об том знать.

На секунду заскакиваю в гримерку, убедиться в том, что выгляжу отлично. Кручусь перед зеркалом, но удовлетворения тем, что я идеальна, не испытываю. Вот умеют же люди настроение испортить, что даже мягкие локоны и платье мечты не радуют! На душе неспокойно, муторно так…

Беру микрофон, иду к сцене и только уже у кулис понимаю, что не заметила странность. В гримерке было пусто, хотя обычно, по этим дням я делю ее с танцовщицами.

Вспоминаю, что девчонок видела на прогоне номера, только куда они подевались? Неужели администратор пожаловал им свой кабинет?

Погружаться в размышления с чего бы им, да и мне такая милость, некогда. Пора на сцену.

Начинаю петь и чувствую, что настроения нет. Кажется, это замечает весь зал. Ощущение себя никчемной гасит самооценку до абсолютного ноля. Смотрю в лица зрителей, пытаясь выискать на них следы осуждения. Совершенно внезапно напарываюсь на Катюшу и Сержа, сидящих за угловым столиком. Место не очень удобное, прямо у служебного выхода. Но им хорошо. Хлопают, подпевают. Катя сияет, как медный таз, Серж с покровительственным видом поглаживает ее плечико и улыбается мне. Все это очень странно, потому что о своем визите они меня не предупреждали. Почему-то такое своеволие невероятно злит, хотя с чего бы? Взрослые самостоятельные люди. Приходят, когда хотят.

Тут же вспоминаю слова музыкантов, что Давид всех родственников собрать решил, и начинаю догадываться, что не просто так моя подруга и большой босс здесь.

Гормоны радости, прыснувшие в кровь, реанимируют, возвращая жизненный тонус. Улыбка сама расползается по лицу и, наконец, вхожу в особое настроение для песни. Давид готовит сюрприз! Как тут не запеть от души?

Во время каждого следующего выхода предвкушаю нечто сказочное. Всматриваюсь в лица друзей, музыкантов, чтобы понять, что они все замышляют. Радостное волнение на их лицах только подтверждает мои догадки. Но, когда спустя полчаса, час ничего не происходит, начинаю злиться на себя, что успела напридумывать всякой ерунды. Размечталась, а Давид, может, ничего такого и не планировал.

На четвертом выходе подмечаю странное поведение Сержа. Тот сидит, откинувшись на стуле, и по-дурацки так качает головой. Напоминает душевно больного или… Тут же гоню от себя эти мысли. Ну качается, ну и что такого. Может песня нравится!

Сразу же после номера прямо в кулисах, меня ловит официантка и просит срочно подойти к Кате. Мол, у той проблемы и я ей нужна. В душе что-то скручивается в узел. Ох, не зря мне не понравилось поведение Сержа. Как Давид его мог отпустить в бар? Ведь знал же, что сорваться может!

Бегу к ним. Хоть во время выступления выход к гостям не приветствуется, но их стол прямо у двери, откуда официанты выносят еду. Есть шанс не привлекать к себе внимание.

— Катя! — бросаюсь к подруге, — что случилось?

Она испуганно смотрит на меня.

— Что? Что случилось? — берет меня за руки и беспокойно смотрит в глаза.

Чувствую себя полной дурой. Ничего не понимаю.

— Мне сказали, что ты звала меня, — ощущение, будто оправдываюсь.

— Нет! — удивляется Катя.

Сглатываю. Подбираюсь. Выглядываю через подругу, чтобы рассмотреть лицо Сержа. Тот самозабвенно прется от проигрыша саксофона, не обращая на меня никакого внимания.

— Он в порядке? — киваю в его сторону.

— Да, — спокойно отвечает подруга, и я начинаю чувствовать себя истеричкой.

— Ну я пойду тогда?

Катя кивает, показывает «класс», отмечая мое шикарное платье, и возвращается к Сержу.

Все очень странно.

Бреду к сцене, предвкушая очередное провальное выступление. И как только моя нога ступает в луч софита, во всем зале зажигается свет и люди в черном наводят свои автоматы на меня.

Музыка со стоном затихает. Гости в ужасе сползают под столы, официантки роняют заказы и, прикрываясь подносами, рассыпаются в стороны.

Я оглядываюсь, пытаясь сообразить, что делать. Вижу, как меня окружают мужчины в масках с автоматами, понимаю, что все они направляются ко мне.

Все тело начинает звенеть, будто я из металла. Я едва дышу и даже не слышу, что говорит человек, подошедший почти вплотную. Только и могу наблюдать, как на моих запястьях защелкиваются наручники, и золотистый микрофон, поймав блик, будто на прощанье, падает из рук.

Предплечье попадает в тиски. Получаю тычок в спину и по инерции шагаю за кулисы. Пытаюсь сглотнуть, но чувствую боль, будто внутри меня колючка. Прохожу мимо своей гримерки и замечаю нескольких человек, рыскающих в моих вещах. Ваня и администратор стоят в дверях и с осуждением провожают меня взглядом. За что, Господи? За что?

— Тут на пятнашку! — слышу ехидную усмешку, и рука, лежащая на моем плече, сжимает крепче, чтобы остановилась.

Оборачиваюсь и вижу, как из чехла для обуви один из ищеек выуживает пакет с белым порошком. Уничижительные взгляды направлены на меня.

— Это не мое! — хриплю осипшим голосом, чувствуя, как слабеют ноги.

— Конечно не твое, — человек, держащий в руках сверток, смотрит на меня, как на дерьмо, и кивком головы приказывает уводить меня.

Выходим на улицу, но вместо прохладного ветра чувствую жар на щеках. Голубые маячки противно бьют по глазам. Съеживаюсь, когда полицейский замахивается. Мою голову резко пригибают, и толкают в машину.

Как только оказываюсь в холодном пространстве, воняющем мочой и сигаретами, припадаю к окну, с призрачной надеждой увидеть Давида. Но вижу, как сквозь расступающуюся толпу на каталке везут тело Сержа. Его рука безвольно свисает, болтаясь от тряски. Катя бежит рядом, прикрывая лицо.

— Если окочурится, еще добавят! — слышу уже знакомый голос с передней части автомобиля, — так что молись, красотка!