Извращенная Гордость

— Нет, — прорычал он. — Нет, Фина, нет. — он дрожал, его хватка была болезненной.

— Римо ... он ... я.

Папа обхватил мою голову.

— Все кончено. Все кончено, Фина. Клянусь, однажды я выслежу его. Я убью его за то, что он сделал с тобой... за ... за то, что причинил тебе боль.

Я сглотнула. Он думал, что Римо изнасиловал меня. Они все так думали, и я не могла сказать ему правду, была слишком труслива, чтобы сказать ему.

Закрыв глаза, я прижалась щекой к его груди. Папа крепко обнял меня, покачивая, как маленькую девочку, словно таким образом мог вернуть мне невинность.

Освободит ли его правда? Освободит ли их всех или сломает их еще больше? Я больше ни в чем не была уверена.

РИМО

Фабиано то и дело бросал взгляды на отца, который сидел на заднем сиденье машины и, казалось, был готов вцепиться в него.

— Твой план действительно сработал. Ты раздавил гребаный наряд, — сказал Фабиано, поворачиваясь ко мне.

Я уставился на дорогу. Триумф, к которому я стремился, разрушая наряд изнутри, я держал в руках. Я видел это на лицах моих врагов. Я знал, что они будут продолжать страдать.

Фабиано заерзал на стуле.

— Римо, ты ведь понимаешь, что мы победили? Мы взяли моего отца. Твой безумный план сработал.

— Да, мой план сработал …

— Тогда почему ... — глаза Фабиано расширились.

Моя хватка на руле усилилась.

— Мы можем попытаться похитить ее снова. Однажды это сработало, кто сказал, что это не сработает снова, — сказал он почти недоверчиво.

— Нет, — резко ответил я. — Серафине не место в неволе.

Фабиано покачал головой.

— Они выдадут ее замуж за Данило. Даже если ты испортил товар, она все еще племянница Кавалларо, и Данило было бы глупо отказываться от брака, потому что она больше не девственница.

Я хотел убить кого-нибудь, хотел пролить кровь.

— Она не выйдет за него.

— Римо...

— Ни слова больше, Фабиано, или, клянусь, у тебя не будет шанса разорвать отца в клочья, потому что это сделаю я, а потом, возможно, и ты.

Нахмурившись, он откинулся на спинку сиденья.

— Мне позвонить Нино?

— Мы увидимся с ним через пять гребаных минут, — прорычал я.

— А теперь заткнись.

Мы встретились в Сахарнице. Фабиано потащил отца в подвал, а я сел за барную стойку. Джерри молча поставил передо мной бутылку бренди и стакан. Нино присоединился ко мне через пару минут.

— Самолет Маттео и Ромеро прибыл тридцать минут назад. Они скоро будут здесь.

— Хорошо. Знак доброй воли для Луки.

— Он все еще недоволен похищением. Но теперь, когда мы вернули Серафину и дали его брату и капитану шанс принять участие в пытках, он, вероятно, вернется. Нам не нужен конфликт с семьей. Наряд начнет атаковать достаточно скоро.

— Приготовь клетку для боя. Два противника. Смертельный бой. Завтра. Самое позднее на следующий день.

Нино схватил меня за плечо.

— Римо. Мы не можем позволить тебе играть со своей жизнью сейчас. Ты нужен нам сильным.

Я встал и криво улыбнулся ему.

— Если хочешь, чтобы я был сильным, дай мне кого-нибудь убить. Я хочу крови. Я хочу калечить и убивать. И я не рискую своей жизнью. Я уничтожу каждого гребаного человека, который войдет в чертову клетку в качестве моего противника.

— Это не заставит тебя скучать по ней меньше.

Я бросился на него в слепящей ярости. Впервые в своей гребаной жизни я напал на брата.

Нино блокировал мой кулак и сделал шаг назад, и я резко остановился, осознав, что делаю. Моя грудь вздымалась, когда я смотрел в осторожные серые глаза брата.

Джерри убежал, и мгновение спустя Фабиано ворвался внутрь, но замер, увидев меня и Нино лицом друг к другу, стоящими почти грудь к груди.

— Черт, — прохрипел я, делая шаг назад. Я протянул руку с татуировкой, ладонью вверх. Молчаливое извинение, единственное, на что я был способен. Фабиано повернулся, оставив нас одних. Нино взял нас за руки, моя рука на его татуировке, на его шрамах, а его ладонь на моей.

— Ты прошел через огонь ради меня, Римо, — сказал он тихо, умоляюще, — Но ты должен знать, что я сделал бы то же самое ради тебя. Я бы не попросил тебя отослать ее обратно, если бы знал ... и я пойду прямо на территорию наряда и верну ее, если ты этого хочешь.

— Я не этого хочу.

— Она не вернется к тебе по собственной воле.

— Пусть будет так. А теперь найди кого-нибудь, кого я смогу убить, и организуй гребаный смертельный бой.

Нино сжал мою руку и отпустил.

— Мне кажется, впервые в жизни я завидую твоему отсутствию эмоций.

Г Л А В А 20

• ────── ✾ ────── •

РИМО

— Если они не прибудут в ближайшее время, я начну без них. Мне плевать, оскорбляет это Луку Витьелло или нет, — прорычал Фабиано, стоя над отцом, который лежал на боку на земле с заклеенным ртом и связанными руками и ногами. Он уставился на сына широко раскрытыми от ужаса глазами.

— Они будут здесь с минуты на минуту, — пробормотал я.

Я видел, что Фабиано почти не слушает. Он был слишком сосредоточен на отце. Он долго ждал этого момента. Черт, я понимал.

Я сделал бы все, чтобы замучить отца до смерти. Я все еще помнил тот гребаный день, когда я узнал, что мой предатель сводный брат убил мудака, о чем я мечтал с тех пор, как понял, что наш отец не был непобедимым Богом, которым он себя выдавал. Что он может, фактически, быть убитым. С самого детства я мечтал стереть отца из нашей жизни. …

Если бы существовал ад, я бы пошел прямо в него, чтобы заключить сделку с дьяволом, чтобы он дал мне шанс убить человека только один раз. Может быть, дважды.

— Я больше не тощий мальчишка, которого ты можешь мучить ради собственного удовольствия, не так ли?

Пробормотал Фабиано, присаживаясь на корточки перед ним. Я гордился своей страшной улыбкой, но выражение лица Фабиано превзошло все. Сегодня он получит удовольствие.

Дверь со скрипом отворилась, и Фабиано выпрямился. Вошел Нино, за ним Маттео и Ромеро. Я был удивлён, когда Лука сказал мне, что пошлет их, но не придет сам. Полагаю, у него было меньше причин рвать на части Скудери, чем у остальных. Он был одарен Арией, потому что Скудери продавал своих дочерей как скот, и любой мог признать, что Ария была очень хорошим подарком. Образ другой девушки со светлыми волосами и голубыми глазами вошел в мое сознание без приглашения. Я толкнул его. Я бы освободил ее.

— Нет ничего лучше, чем связать себя общей пыткой, — сказал Маттео с усмешкой, входя в камеру в подвале Сахарницы.

Этот засранец всегда выглядел так, словно только что закончил с фотосессию для модного журнала. Однажды я испорчу его хорошенькое личико. Ромеро коротко кивнул мне, и Фабиано тоже посмотрел на Скудери.

Я оттолкнулся от стены и протянул руку Маттео, который пожал ее через мгновение.

— Я все еще не выношу твоего гребаного лица, Римо, — сказал он с ухмылкой.

— Но ради этого я мог бы поколебаться миллисекунду, прежде чем перерезать тебе горло, когда мы снова станем врагами.

— В эту миллисекунду я отрублю тебе голову, Маттео, — сказал я с кривой улыбкой.

Он отпустил мою руку.

— Пусть победит самый сумасшедший ублюдок.

Моя улыбка стала шире, и я поймал взгляд Нино. Мы оба знали, кто это будет, потому что, когда дело доходило до сумасшедшей ебли, я был бесспорным мастером.

Я повернулся к Ромеро, который не выказывал беспечности Витьелло. Он явно опасался оказаться в подвале Вегаса. У меня не было ни малейшего намерения нападать на них сегодня. Война с Фамильей подождет, пока Наряд не будет разгромлен и его территория не разделится между нами.

Он коротко пожал мне руку.

— Ваши методы бесчестны, — коротко сказал он.

— Ты не одобряешь их, и все же ты здесь ... пользуешься ими.

Ромеро убрал руку, его карие глаза вернулись к Скудери, а лицо наполнилось ненавистью.

Я подошел к Скудери и улыбнулся ему. В его глазах мелькнул ужас.

— Должен сказать, что со временем у тебя появилось много врагов, и мы все собрались, чтобы разорвать тебя на части.

Я наклонился и сорвал ленту с его лица, затем выпрямился и вернулся на свое место у стены. Может быть, его мучительные крики заглушат голос сожаления в моей голове.

Серафина уходит в этом долбаном белом платье и бросает на меня последний взгляд. К черту все.

Фабиано обошел отца.

— Отец, я очень долго ждал этого шанса и намерен сделать так, чтобы он длился как можно дольше. К счастью для меня, Нино мастер затягивать пытки. Если повезет, мы сможем продержать тебя в живых два, три дня. Так мы все сможем получить удовольствие, которого заслуживаем.

Скудери пытался подняться в сидячее положение, но не удалось. Выражение его лица стало умоляющим. Если он думал, что это согреет сердце Фабиано, он не понимал, что Фабиано делал ежедневно в качестве моего силовика.

— Я твой отец, Фаби. Ты уже потерял свою мать. Ты тоже хочешь меня потерять?

Фабиано сделал выпад и ударил его кулаком в лицо. Кости хрустнули. Я наблюдал со своего места у стены. Это был не мой момент. Несмотря на мою необходимость калечить и убивать, я сдерживался. У Маттео, Фабиано и Ромеро было больше причин пролить кровь Скудери.

— Заткнись, — прорычал Фабиано.

Маттео начал играть с ножом в руках, нетерпеливый блеск в его глазах я слишком хорошо знал.

— У меня есть маленькие дети, которые нуждаются во мне, — хрипло пробовал Скудери.

Фабиано поднял его за шиворот и рывком прижал к стене.

— Им будет лучше без тебя. Моим сёстрам и мне точно.

Нино поставил стул в центре комнаты, и Маттео помог Фабиано подтащить к нему Скудери. Они связали его, несмотря на все усилия.

Его глаза нашли меня.

— Римо, ты Капо. Я могу быть тебе полезен. Я знаю все о Наряде и Данте. Если ты оставишь меня в живых, я расскажу тебе все.

Фабиано усмехнулся, вытаскивая нож из кобуры на груди. Я жестоко улыбнулся отвратительному ублюдку передо мной.

— Ты расскажешь мне все, что я хочу знать. Я знаю, что ты в очень умелых руках, которые вытянут из тебя всю правду.

— Обязательно, — сказал Маттео со своей гребаной акульей ухмылкой. Он подошел к Фабиано, и они обменялись взглядами. Затем Маттео наклонился над Скудери и опустил нож ему на грудь.

— Джианна передает привет. Я сказал ей, что позволю тебе страдать, и я это сделаю.

Маттео оставил длинный порез на груди Скудери, заставив ублюдка закричать, как гребаного труса.

После этого Ромеро нанес удар Скудери. В руке у него не было ножа. Он дважды ударил Скудери кулаком в бок, потом в живот. Некоторые предпочитали наносить боль кулаками, другие холодным оружием. Мне нравилось и то и другое, в зависимости от настроения и того, чего больше боялся мой противник.