Свадьбы и разводы

Глава 21

Ворон

Незыблемое правило: ложь порождает ещё бо́льшую ложь. Не приняв его в расчёт, солгал Олесе, забыв, что она не одна из тех, кто легко соглашается на секс с едва знакомым мужчиной. Обиделась. Искренне и глубоко. Заметил застывшие слёзы. Пожелала, чтобы я убрался к любой существующей матери, лишь бы исчез и растворился в пространстве. Уверен, скажи я такое на самом деле, мне бы не досталось даже поцелуя.

С ней всё не так, как я привык: шаг вперёд – десять назад. Слова, произнесённые наутро после свадьбы Миши, стали своего рода спусковым крючком, вызвавшим интерес к милой девушке, не приемлющей мимолётные отношения. Я хочу получить её, но снова и снова ошибаюсь, совершая неверные манёвры.

Идиот.

Впервые меня беспокоит, что подумает обо мне женщина. Впервые, настолько остро и болезненно. Впервые я вообще думаю о подобном.

Она однозначно плохо на меня влияет, прогибая под себя и вкладывая в мою голову не только мысли о себе, но и обо всей этой лаже, что зовётся «отношения». Предполагаю, что одна ночь меня не устроит, и я обязательно сорвусь в Олесю снова, пока не получу насыщение или влюблённый взгляд, который, как правило, меня мгновенно отрезвляет, заставляя прощаться и уходить, не оборачиваясь.

– Откуда ты взялась, Олеся?..

Еду по ночным улицам в никуда, обдумывая, как поступить. В общем-то, никак, потому что доступ перекрыт, и Коршунова заблокирована для меня основательно. Мысли об Олесе прерываются звонком Яны.

– Ну что, Робин Гуд, помог беспомощной женщине? – язвительность Макаровой проявляется во всей красе, и если раньше едкие замечания вызывали восхищения, то сейчас просто раздражают.

– Помог.

– Надеюсь, милая Олеся помощь оценила и отблагодарила тебя как следует? – Намёк на благодарность натурой в любом другом случае вызвал бы улыбку, но не сейчас.

– Допустим.

– Молодец, Макс. А мы успокоили молодых людей, напоили чаем, и Вероника проследила, чтобы дверь соседнего офиса была заменена до конца рабочего дня. – Молчу, ожидая продолжения. – К делу. У меня накопилось много отгулов. Неожиданно получила приглашение отправиться в Питер на три дня, поэтому завтра утром улетаю. По Щурову закончишь?

– Не вопрос. – В некоторой степени даже рад, что Яны не будет несколько дней. Любое упоминание Олеси, или же намёк на сотрудничество с соседкой, вызывает неоднозначную реакцию. – Завтра у меня заседание по Ткаченко, в четверг Щуров.

– И да, в среду последнее заседание по разводу Свистуновых. Но там соглашение и оговорённый график посещения детей. Консенсус достигнут, остались лишь несущественные детали. Придётся взять и их.

– Без проблем. Ты давно не отдыхала, несколько дней в Северной столице пойдут тебе на пользу.

В некоторой степени я рад тому, что Яна кем-то увлеклась, оставив попытки склонить меня к партнёрскому браку.

– Вот только документы по Свистуновым у меня дома, а самолёт в семь утра…

– Я в твоём районе, могу заехать.

– Тогда жду, – слышу, что произносит она это с улыбкой на губах, словно я действую по плану.

Такие моменты озадачивают, но потрачу немного времени, чтобы освободить Макарову от дел и позволить переключить внимание на кого-то более достойного. Через пятнадцать минут поднимаюсь на нужный этаж и нажимаю на звонок. Дверь отворяется, являя мне отца. И если бы он просто заглянул к Яне по делу, что вполне приемлемо, потому как сам так действовал не раз, то вопросов бы не возникло. Но родитель стоит передо мной в одном полотенце, прикрывающим бёдра. На пару секунд впадаю в прострацию и решаю, что забыл адрес Яны и оказался в ином месте.

– Привет, сын!

– Привет… – выдавливаю с трудом, замечая, как за спиной отца появляется Яна в тонком шёлковом халатике на голое тело.

Пазл складывает мгновенно, а улыбка Макаровой просто кричит: «Удивлён?».

– Поговорите, а я в душ, – удаляется вглубь квартиры, пока в голове роятся вопросы.

– Удивлён?

– Да. Потому что, во-первых, недавно ты претендовала на меня, а во-вторых, ты стара для отца. По меркам его предыдущих «невест».

– Ну спасибо, Макс, – зло прыскает, протягивая мне папку и облокотившись на дверь. – Хотя, куда мне до милой Олеси, не правда ли? И рядом не стояла. Я просто подумала, если я рассматривала набор твоих генов для потомства, то почему не обратиться к носителю постарше?

– Насколько я понял, ты планировала семью, а не получение статуса матери-одиночки. Планы изменились?

– Отнюдь. Твой отец подал на развод, – и, видимо, в этот момент изумление на моём лице настолько очевидно, что Яна продолжает: – Да-да, представь себе: ни одна двадцатилетняя девочка не смогла заставить его развестись с твоей матерью, а старуха, – указывает на себя, – сделала это за неделю.

– Он на тебе не женится.

– Уверен? – маячит перед моим лицом правой рукой, на безымянном пальце которой красуется помолвочное кольцо с внушительным бриллиантом. – Я сказала «да».

– Если ты не в курсе, он четыре раза подавал на развод официально, но забирал заявление за пару дней до срока. Так что, в случае моего отца, слова не показатель.

На секунду Яна сжимается, вероятно, не зная о подобных нюансах, но тут же собирается, расправляя плечи, и прежде чем закрыть дверь, с улыбкой произносит:

– Можешь называть меня мамой.

Сказать, что я удивлён – ничего не сказать. Я в ступоре и недоумении, которое выражается в желании стоять и изучать дверь в квартиру Макаровой. Мысль набрать отца схлопывается пониманием, что он сейчас в душе и, возможно, Яна в данный момент трёт ему спинку. От яркой картинки тошнота подкатывает к горлу, а желание никогда не знать того, что сейчас было мною услышано, невероятное.

Плетусь к машине, переваривая мысль, что Макарова имеет все шансы стать моей мачехой. Именно в этот момент звонит телефон и на экране высвечивается «Олеся». Решила высказать всё, что думает обо мне?

– Олеся Дмитриевна, если вы хотите сказать, что я сволочь, не напрягайтесь – я в курсе, – произношу, как только принимаю звонок.

– Помоги… – тихий писк и подавленность в голосе организует всё моё существо, заставив сосредоточиться лишь на ней.

– Что случилось? – завожу машину и срываюсь с места в направлении её дома.

– Упала в душе и не могу пошевелиться. По-моему, я что-то сломала.

Чёрт! И ещё сто раз чёрт! Вот не нужно было оставлять без присмотра неугомонную, хоть и рассерженную, особу. По шкале вероятности получения травм от одного до десяти, у Олеси сегодня уверенные двенадцать.

– Я буду через десять минут.

Отключаюсь и, сосредоточившись на дороге, мчусь к Коршуновой. На всякий случай обзваниваю травмпункты на предмет работы рентгена и возможности оказания экстренной помощи, и нахожу тот, где нас точно примут. Нужно быть готовым к тому, что полночи придётся таскать её на руках и носиться по городу.

Заскакиваю в лифт с мыслью, что дверь квартиры может быть заперта. В этом случае придётся найти слесаря, что является проблемой в девять вечера. На моё счастье, дверь поддаётся, и я рвусь в ванную комнату, чтобы увидеть скорченную Олесю в душе.

– Я здесь, – выключаю воду и присаживаюсь на корточки, чтобы оценить масштабы трагедии. И сейчас обнажённое тело вызывает не желание, а беспокойство.

– Что сегодня за день такой?.. – воет и всхлипывает.

– Где болит?

– Нога. Не травмированная, другая. И шея.

На указанном месте ушиб, а припухлость подобная первому. Осторожно ощупываю шею, разминая пальцами и слегка поворачивая голову.

– Больно?

– Терпимо.

Сгибаю её ноги и поднимаю на руки, чтобы пройти в спальню и уложить на кровать. Тут же накрываю пледом, чтобы Олеся не чувствовала неловкости.

– Как ощущения?

– Пока не поняла. Принесите полотенце. У меня волосы мокрые.

Схватив первое попавшееся, подкладываю под женскую голову, и лишь в этот момент она немного расслабляется.

– Вот скажите, какая необходимость принимать душ, когда неуверенно стоишь на ногах?

– Сегодня я обтёрла собой полы в офисе, посетила больницу и расстелилась, когда пыталась переодеться. Мне хотелось порадоваться тому, что я хотя бы чистая.

– Итог?

– Вам снова пришлось носить меня на руках, – вздыхает и отводит взгляд, а затем крутит головой в разные стороны, вероятно, оценивая последствия падения. – Вроде отпустило.

– Отлично. Тогда посмотрим на ногу.

Откидываю плед, осматривая травму, которая значительно легче предыдущей и, взяв мазь, натираю теперь уже обе ступни под чутким руководством Олеси, которая звуками даёт понять, где больнее всего. Принимая помощь, смягчается и, кажется, готова к любым моим действиям. Именно в этот момент её организм оповещает, что девушка так ничего и не ела, вероятно, насытившись обидой на меня.

– Вы ели?

– Нет. Вы не довели блюдо готовности.

– Потому что вы меня прогнали.

– И у меня на это была причина, – насупившись, ползёт вверх и садится на кровати, придерживая покрывало. – Я не могла…

– Я солгал. Необдуманно и нагло. На самом деле вы пожелали отправиться в душ, а после благополучно уснули, сидя на унитазе. Я лишь перенёс вас на кровать и лёг рядом.

– Я проснулась голой.

– Скорее всего, полотенце сползло в процессе сна.

Короткий диалог даётся нелегко, потому что Олеся буравит меня недовольным взглядом, взяв продолжительную паузу. Вероятно, сейчас мне снова укажут на дверь, но в более жёсткой форме.

– Зачем? – из неё вырывается лишь одно слово.

– Шутка. Но она перестала быть шуткой, когда вы опрометчиво, но совершенно искренне сказали, что готовы отдаться кому угодно, только не мне.

– Вас это задело?

– Немного.

Снова ложь. Потому как ощущения, испытываемые в тот момент, проблематично назвать позитивными. Привыкший к вниманию женщин, был неприятно удивлён, с каким упорством Олеся открещивалась от очевидной симпатии. Не знаю, что сейчас происходит в этой хорошенькой головке, но она с усилием трёт виски, а затем ныряет пальцами в волосы.

– Принесите из ванной расчёску. – Исполняю приказ без лишних вопросов, но когда собираюсь отправиться на кухню, чтобы всё-таки организовать нам ужин, она просит: – Можете расчесать?

Лёгкое удивление почти перерастает в негодование, но отказываться не хочется, и я, усевшись рядом, осторожно орудую внушительным предметом. Могу сказать точно, что никогда не делал подобного, особенно с такой осторожностью, как сейчас. Закончив, получаю одобрительный кивок и направляюсь на кухню. Довольно быстро справляюсь с остывшим мясом и гарниром, а когда возвращаюсь в спальню, Олеся, облачившаяся в пижаму, переключает каналы.

– Я решил, что вас опасно перемещать. Есть вероятность добавить травм, – она закатывает глаза, но соглашается с моими выводами, – поэтому ужин в постель.

Устраиваюсь рядом, водрузив небольшой столик, который нашёл в шкафу, и с жадностью поглощаю еду. Олеся присоединяется, не забывая комментировать фильм. Быстро понимаю, что это старая картина про свадебного организатора, и включаюсь в обсуждения. Она приятно щебечет, чувствуя себя раскованно и свободно, чем вызывает улыбку и желание продолжать наш вечер, переросший в подобие семейного просмотра.