Узоры на коже

* * *

— Здесь он хоть орать себе не позволит, — шепчет мне на ухо мама, когда мы выходим из отцовского автомобиля, припаркованного возле уютного кафе с романтическим названием «Парижский завтрак», — хотя успокоится он ещё не скоро.

Молча киваю, понимая, что мама абсолютно права: никакие разносолы, совместные обеды в семейном кругу и прекрасный кофе не переубедят отца. Юрий Обуховский не из тех, кого возможно переубедить. Да только и я не лыком шита и впервые в жизни готова драться с ним до последнего. Пока не услышит, пока не поймёт.

Пока размышляю, отстаю от дражайших родственников на несколько шагов. Безумно хочется спать, но лучше решить все спорные вопросы быстро, чем растягивать эту, высосанную из пальца, драму во времени и пространстве.

— Поля? — раздаётся совсем рядом удивлённый голос того, с кем рассталась всего несколько часов назад, хотя, была б моя воля, никуда от него не уходила. Поворачиваюсь и вижу улыбку, расцветающую на любимом лице. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Ха, наверное, с бабами тут обжимался, да? — смеюсь, потому что отчётливо понимаю: мне очень не хватало Брэйна.

А может, плюнуть на все разговоры с родителями, на попытки унять бушующий шторм и просто уйти сейчас с Пашей, пока меня не остановили? Пусть ярятся, устраивают скандалы — мне давно уже пора съехать из отчего дома, зажить самостоятельно без извечного контроля. Отгоняю от себя непрошеные мысли, потому что Брэйн ничего мне не предлагал. Мы и знакомы с ним меньше недели, а ведь кажется, что долгие годы. Но это только кажется.

— Точно, у меня в этом районе десяток любовниц живёт, вот и наведываюсь регулярно, чтобы никому обидно не было, — вторит мне и протягивает руку, притягивая к себе. Ныряю в его объятия в поисках безопасности, которую они могут мне дать и, вдохнув знакомый аромат, зажмуриваюсь.

Так, надо уходить, а то мои скоро хватятся и начтётся второй акт Марлезонского балета, но с каждой минутой, проведённой с Брэйном, навалившиеся проблемы кажутся всё нереальнее и призрачнее. Но вдруг шальная мысль рождается в голове — назойливая, глупая в своей сути, способная всё только лишь осложнить, — и у меня уже не получается от неё отмахнуться. Не успеваю остановить себя, затормозить на лихом повороте, после которого могу оказаться вверх ногами на обочине и выдаю самую большую глупость, что способен сгенерировать мой придурочный мозг:

— Паш, а как ты смотришь на то, чтобы познакомиться с моими родителями?