Спой для меня

9.2

Любой ценой:

Вика

Грубо и безапелляционно Герман забрал меня. Взял штурмом. Что дальше?

Я влетела в дом, как бушующее цунами. Увидела восторженное лицо Фаины Ивановны и очень захотела ее обнять. И всех охранников обнять. И даже Рафаэля. Но вместо этого я вбежала в комнату, не проронив ни слова. Упала на кровать и сильно сжала покрывало в кулаках. Уткнулась лицом в циановые подушки и нарочито громко выдохнула. Леденящая боль заколола в груди. Я рвалась изнутри, взрывалась, умирала.

Во мне боролись чувства и здравый смысл.

Герман — идиот и изменщик. Но я так сильно его люблю, самозабвенно и самоотверженно.

Он нужен мне, как кислород, но за это время я будто научилась не дышать.

Я хочу быть его маленькой девочкой, но еще хочу быть взрослой и самодостаточной женщиной.

Или я просто хочу, чтобы он был мне верным.

Утром вышла из комнаты, словно тень прошмыгнула на первый этаж. Фаина Ивановна смахивала пыль с картин, и я налетела на нее, утопила в объятиях.

— Вика, я скучала по хозяйке этого дома.

— И я скучала по этому дому, — тихо шепчу в ответ, не отпуская пухлое тело женщины. — И по вам.

Рафаэль орудовал на кухне, и я влетела туда, резко открыв дверь. Повар уставился на меня пристально и серьезно, но потом взгляд его смягчился, а по лицу проплыла улыбка. Молча подошла к нему и осмотрела мясо, подготовленное для жарки. Не говоря ни слова, принялась помогать ему. Оказалось, что мы не плохая команда.

Раз уж Амурский вернул меня домой, я не буду сидеть и лить слезы. Пусть и неприятно, пусть больно. Я переживу. И раненное сердце срастется, склеятся его осколки, шрамы заживут. Станет еще крепче прежнего.

Рафаэль привез завтрак в столовую, и я с упоением наложила себе порцию. Запах божественный, и я как раз голодная. Желудок жалобно засосало от голода. Мясо растаяло во рту, и я насладилась его вкусом. В съемной квартире не хотелось готовить, а теперь я могу делать это каждый день с огромной радостью. Нужно же чем-то заниматься в этом доме, кроме как избегать Германа. Рано или поздно он захочет взять меня.

Мурашки прошлись по спине, и следом за ними выступил холодный пот. От одной мысли, что Амурский имеет полный доступ к моему телу и теперь может не быть таким трепетным и нежным, стало страшно. Мой миллионер может заставить меня страдать не только морально, но и физически. И прикроется своим договором с папой. А я опять ничего не смогу сделать. Даже возразить не смогу, потому что мои слова — пустой звук. И пусть. Я привыкну. Я выдержу. Главное, не думать об этом.

Только отогнала дурные мысли, как в столовую вошел Герман. Я быстро вытерла руки о полотенце и поднялась с места.

— Доброе утро, Вика, — Амурский улыбнулся и потянулся ко мне, чтобы поцеловать.

Я замерла. Застыла. Тело парализовало. Даже пальцы согнуть не в силах. Его горячие губы коснулись моей щеки, и я закрыла глаза.

— Доброе утро, — быстро протараторила в ответ и поспешила скрыться.

Поднялась вверх по лестнице и застыла у стены. Дышать больно. Даже тело сводит от этой ломки. От желания все ему простить и подчиниться. Но я буду сильнее. И не стану для него удобной, я же не мебель, в конце концов. Я имею право отстраняться от его прикосновений, противиться, злиться.

— Вика? — ласковый женский голос заставил меня повернуть голову к источнику звука.

— Анька! — я накинулась на нее и обняла. — Как ты? Как замужняя жизнь?

— Все хорошо, Витя такой заботливый, нежный, трепетный. И еще кое-что… никто еще не знает, — Аня хитро прищурилась и засветилась от счастья.

— Ну не тяни. Что? — я невольно засмеялась, наблюдая за плавными взмахами ее ресниц.

— Я беременна, — прошептала мне на ухо.

Мы вместе рассмеялись. Боже, какая это радость! Аня осторожно приложила мою ладонь к своему животу.

— Малыш еще слишком маленький, чтобы его можно было почувствовать, но знаешь, я уже его ощущаю. Он лишь маленькая точка внутри меня, но я уже его очень люблю больше жизни.

Мы вошли в ее кабинет, и Аня разложила на рабочем столе инструменты для стрижки, попутно рассказывая про УЗИ и о том, как она хочет признаться во всем мужу.

Я бы и дальше с ней болтала, если бы Герман не заявился в кабинет. Стричься пришел. Теперь понятно, зачем Аня готовилась.

Я отправилась к себе в комнату.

Осторожно прошла в ванную и тут же отразилась в зеркале вся — от ног до головы. Осмотрела себя в домашнем мягком халатике, покрутилась перед зеркалом. Если бы не синяки под глазами от усталости, то выглядела бы очень красивой. Нужно будет купить крем для лица. Попросить Амурского забрать вещи со съемной квартиры. Подошла ближе и осторожно потрогала подвеску на шее, подаренную Германом. Я не снимала ее, берегла. Она напоминала о нем в минуты расставания. Напоминала о нежности и счастье. О том, как я впервые встретила добрую Фаину Ивановну и Аню.

Аня такая счастливая. Беременность — прекрасное время, наверное.

Я застыла, наблюдая, как улыбка исчезает с моего лица.

О нет! Нет, нет, нет!

Нужно срочно найти Фаину Ивановну. Черт!

Выбежала вниз, но женщины нигде не было. Побежала на второй этаж, проныривая в каждую комнату.

Этого не должно было случиться. Осознание медленно подкралось со спины и неожиданно сковало меня цепями. С этой работой, премьерой мюзикла, страданиями и заморочками, я забыла, когда в последний раз у меня была менструация и даже не придала значения ее отсутствию. И сейчас все сложилось, так просто, как дважды два.

Фаина Ивановна усердно натирала стеклянный столик на третьем этаже. Увидев мои ошарашенные глаза и шевелящиеся волосы на голове, женщина застыла. Даже тряпку выронила.

— Вика, что случилось? — вкрадчиво поинтересовалась она.

Я почувствовала, как слезы застилают глаза, как учащенно бьется сердце где-то в горле, высоко-высоко.

— Месячные, — хрипло выдавила я. — Их нет уже давно.

— Ты беременна? — Радостно взвизгнула Фаина Ивановна, но я тут же зашипела на нее.

— Тише! Я не знаю. Не знаю.

— У Германа в кабинете есть парочка тестов, я точно знаю. Однажды от него чуть не забеременела очередная содержанка, и он приказал купить сразу штук двадцать.

— Мне нужно взять один. Пойдемте!

Поставив Фаину Ивановну на карауле, я открыла дверь ключом и прошмыгнула на запрещенную территорию. Не зря Герман запер свой кабинет. Явно не хотел, чтобы кто-то сюда влезал. Быстро открывая все ящики, я рыскала в каждом углу.

— Нашла, — прошептала я, выходя к женщине.

— Я закрою и поднимусь к тебе в комнату, — Фаина выхватила ключ из моих рук и подтолкнула меня к лестнице.

Затаив дыхание я прошла в туалет. Я слышала только стук собственного сердца и сбитое неровное дыхание. Пальцы не гнулись, не слушались, окаменели. С трудом распаковала заветную полоску.

Я даже не знаю, что теперь делать.

Боже…

Достала инструкцию и принялась изучать.

Через десять минут передо мной лежал тест, и я четко и ясно видела результат.

Две полоски. Две чертовы полоски.

— Ну что там? — Фаина Ивановна стучит в дверь, а и дышать не смею.

Как это могло произойти? Эта беременность… ее не должно было быть. Все не должно было зайти так далеко. Только не от Германа.

А что было бы, если бы я все-таки уехала во Францию? Пустота в голове. Никаких мыслей. Чистый лист. Нет ни чувств, ни боли, ни тревог. Все растаяло, растворилось.

Женщина продолжает упорно колотить в дверь, и только это приводит меня в себя. Я вновь дышу полной грудью. Вновь чувствую холодный пот, выступивший на лбу. Вижу две полоски перед глазами. Четкие и ясные две полоски.

Выхожу из туалета, а Фаина напряженно дышит мне в лицо.

— Я… беременна, — выдавливаю шепотом.

— Какое счастье, Вика! Это прекрасно! Волшебно! Материнство — это такое чудо! Поздравляю.

Искренне радуется. А я немею вновь. Я не знаю, как мне относиться к случившемуся. Я помню свое детство и помню свою маму. Самую лучшую маму на свете. А получится ли у меня стать такой же хорошей? Справлюсь ли я? Я же еще совсем молодая, совсем неопытная. И помощи мне ждать неоткуда. Герман поможет? Едва ли в это верю. Вскоре я опять ему надоем, и он прикажет собрать вещи. И куда я пойду с ребенком? На съемную квартиру? Без работы… без средств к существованию.

Беременность, похоже, заразна. Сначала Вера, потом Аня, теперь еще и я.

Герман что-то задумал.

К вечеру Аня сделала мне прическу и макияж, интересуясь, все ли со мной в порядке. Я соврала.

Все было не в порядке, но я продолжала улыбаться и молчать. И Фаину Ивановну попросила молчать, никому ничего не рассказывать, оставить мои проблемы в секрете. Я должна признаться Амурскому. И будь, что будет.

И я собираюсь сделать это сегодня.

Олег зачем-то отвез меня в театр. В его коридорах было безлюдно, и приглушенный свет туманом рассеивался между этажами.

— Герман Александрович ждет вас в зале. Он хочет, чтобы вы пели для него. — От неожиданности я вздрагиваю. Рядом со мной возникла миловидная блондинка, указывая рукой за кулисы.

С трудом передвигая ноги, я вышла на сцену. Черные шторы, свет сафитов, выключенный во всем зале свет. Музыка заиграла неожиданно, и я вздрогнула, глотая слезы. Передо мной микрофон, в который сейчас слышится только мое напряженное дыхание и истеричные всхлипы, а дальше бездонная темнота. Я знаю, где-то в этой темноте притаился мой хозяин. Он ждет, когда я спою для него красивую песню на французском языке, предвкушая сладкий чарующий голос, в который он отчаянно влюблен.

Трясясь от предстоящей порции унижения и порока, я пропускаю вступление и слышу раздраженный кашель, который разносится по пустому залу эхом. Музыка начинается сначала, и я сжимаю в руке микрофон, но никак не могу собраться. Ноги подкашиваются, я балансирую на грани потери сознания и слабого вменяемого состояния.

Чуть слышно беру первые ноты, фальшивлю, голос безбожно дрожит. Нет, я не могу петь, пока мое сердце в клетке, пока я полностью и безоговорочно во власти чудовища, жестокого и холодного.

Музыка гаснет, но я упорно стараюсь не фальшивить и продолжать песню.

В зале включается свет, и я закрываю глаза от яркой вспышки.

— Подойди ко мне, Вика. Ты сегодня ужасно, просто тошнотворно поешь, — слышу его голос, и тело сковывает озноб. Не могу заставить сделать себя даже шаг, но чувствую властный ледяной взгляд на своем теле физически. Он лапает, раздевает, убивает нервную систему.

— Подойди! — Рык зверя заставляет оставить микрофон на подставке и сделать первый шаг к чудовищу, к беспощадному монстру. Раз — и от сердца отрывается еще один кусок.

Два — я тону в пороке и стыде, ступая на ступеньки, спускаюсь в зал.

Три — душу вырывают из ее внешней оболочки и опускают в грязь.

— Моя сладкая девочка, — раскинув передо мной объятия, мужчина смотрит уничтожающим циничным взглядом. Сейчас он снова сделает это со мной, снова заставит стонать от удовольствия и раскрываться перед ним, как роза. А потом опустит в помои, сравняет с землей, уничтожит. И я снова и снова готова это принять.

Несмело подхожу ближе, как испуганная кошка. Переминаюсь с ноги на ногу и жду его указаний.