Повенчанные небесами, или Моя маленькая тайна

Богдан

Смотрю вслед Юлиане, а у самого в груди щемит. В том, что случилось со мной, в большей степени виноват я сам. Спешил, не уследил за движением. Но она… Она точно ни в чем не виновата.

Чем Юлиана так мешала Елене, что та пошла на обман? Неужели только для того, чтобы ее муж прекратил любое общение со старшей дочерью? Банальная ревность? Возможно. Но мне кажется, что была другая, более весомая, причина. И единственный ответ, который сейчас напрашивается сам собой — Елена как-то узнала, что свадьба не состоится, и была с этим не согласна. Только на что она рассчитывала? Ведь если бы не авария…

Нехорошая мысль обжигает разум, и я с силой сдавливаю переносицу, чтобы упорядочить мысли. Неужели она думала, что я никогда ничего не вспомню? Хотя, если учесть «заботливость» моей бывшей супруги, то восстановление памяти мне не грозило. Как же я жалел, что не оставил «лечебный» чай для экспертизы. Все-таки не помешало бы узнать, чем поила меня заботливая женушка со своей мамой. Или же Даша все же была не в курсе?

Верчу в руке телефон. Наш последний разговор с Игорем Алексеевичем был не самым приятным. Он мне не поверил. Совсем. И я не уверен, что он станет меня слушать сейчас. В его глазах я выглядел неблагодарным, особенно после того, сколько он для меня сделал после аварии, хотя никаких упреков вслух не прозвучало. Но они читались в его взгляде.

Наверное, не стоило бы не ворошить это змеиное гнездо, но тогда я буду ничем не лучше Дарьи, если не скажу ему правду.

Решительно набираю рабочий номер Новицкого, надеясь, что хотя бы сюда не дотянулась своими длинными щупальцами Елена.

— Слушаю, Богдан. — Отец Юлианы так быстро ответил на звонок, словно ждал его, сидя с телефоном в руке, хотя в его графике это непозволительная роскошь.

— Здравствуйте, Игорь Алексеевич.

— Может, ты объяснишь уже, что за игру в Шерлоков Холмсов вы с Бессоновым устроили? — бросает нетерпеливо.

— Никакой игры, Игорь Алексеевич. Я всего лишь хотел убедиться, что Юлиана действительно отказалась с вами общаться.

— Убедился?

— К сожалению, в обратном. Юлиана звонила вам и писала сообщения. Последним было поздравление с вашим днем рождения.

— Богдан, никаких поздравлений я не получал!

— Все правильно. Вы не могли их получить, потому что ее номер у вас заблокирован.

— Ерунда! Я не мог взять и заблокировать телефон своей дочери. Неужели ты хочешь упрекнуть меня в том, что она для меня ничего не значит?!

— И, тем не менее, настоящий номер Юлианы у вас в черном списке.

На другом конце повисает тишина, и я продолжаю:

— Номер, на который вы звонили Юлиане после ее отъезда отличается одной цифрой. Я выслал на вашу рабочую почту все скрины.

— Подожди, ты хочешь сказать, мало того, что кто-то внес ее номер в черный список, так еще и добавил вместо него чужой?

— Именно так.

— Ты меня разыгрываешь?

— Зачем мне это надо? Я бы мог совсем не сообщать вам об этом.

— Допустим. — Соглашается после небольшой паузы. — Но кто это сделал?

— Этого я знать не могу, Игорь Алексеевич.

Прямых доказательств вины его жены у меня нет, а предположения — это всего лишь предположения.

— А Юлиана? Она…

— Узнала только сегодня утром, до этого она тоже считала, что вы не желаете ее больше знать.

Новицкий никак не комментирует, но спустя несколько секунд, бросает сухо:

— Я разберусь со всем, Богдан.

Будет он это делать, или нет, я не знаю, но с чистой совестью выполненного долга отключаю вызов и иду искать самых дорогих для меня девочек.

Юлиану и Снежану я нахожу в их комнате. В груди тут же мгновенно вспыхивает нежность и неприятное послевкусие после разговора исчезает как по волшебству. Я до сих пор не верю в то, что маленькое чудо, которое сидит у Юлианы на коленях — моя дочь.

Когда я все вспомнил, первая мысль была — не успел, и Юлиана сделала аборт. Мои опасения подтвердились, когда Игорь Алексеевич сообщил, что ничего не знает о своей старшей дочери. Совсем. Мне казалось, что уж о рождении ребенка он должен был знать, а оно вон как вышло.

— Ы-ы-ы… — Показывает в мою сторону пальчиком Снежана, и Юлиана поднимает на меня свой взгляд.

— Богдан, — объясняет она дочке, а я качаю головой.

— Не Богдан, Юлиана. Я ведь ей не чужой.

Я не хочу, чтобы моя дочь звала меня по имени. Самое меньшее, на что я рассчитываю — видеть и любить свою дочь. Подхожу ближе и сажусь перед ними на корточки. Снежана смотрит на меня своими темными глазками, а я не в состоянии передать словами, какое это счастье — смотреть в глаза своему ребенку.

— Папа, Снежана. Я твой папа. Па-па.

Слышу, как замирает Юлиана, и поднимаю взгляд на нее.

— Ты поговорил? — торопливо задает вопрос, но я уверен, что она хотела сказать совсем другое.

— Да.

— И что он сказал?

— Что со всем разберется.

Юлиана молчит. Вижу, что переживает, но держит все в себе. Поднимаюсь и сажусь рядом с ней. Снежана тут же переползает ко мне на руки. Держу дочь одной рукой, а другой накрываю руку Юлианы. Вздрагивает, но руку не вырывает, лишь нервно сжимает пальцы.

— Не переживай. Все будет хорошо.

— Богдан, но ведь это все… неправильно…

— Что неправильно, Юлиана? Что мы встретились, не зная кто мы есть друг другу? Или неправильно, что оба не смогли сопротивляться чувствам? А то, что у меня родилась дочь, а я не знал об этом — это, по-твоему, правильно? Нет, Юлиана, неправильно вмешиваться в чужие жизни, и решать за других, что нужно делать и как жить.

— Я… Я не знаю, что сказать. — Вздыхает Юлиана.

— Ты никому, ничего не должна объяснять. Если бы я не попал в аварию, я бы не отпустил тебя. Понимаешь? Неужели ты думаешь, что сейчас я откажусь от тебя и от Снежаны? Нет, Юлиана, — отвечаю сам.

И пока она не придумала еще что-нибудь, спрашиваю:

— Надеюсь, ты не будешь возражать на установлении отцовства?

— Нет… — отвечает очень тихо, и отворачивается.

— Юлиана, посмотри на меня, — прошу ее.

Как бы мне хотелось, чтобы она снова смотрела на меня тем доверчивым и восхищенным взглядом, который смог растопить мое сердце. Но на меня глядят грустные и обеспокоенные глаза. В них нет того блеска и огня, который горел, когда в ту ночь она шептала мое имя.

Глава 21