Реверанс судьбы

* * *

Семь часов. Семь часов до отправления поезда. Билеты уже куплены, и даже Вера проявляет хоть какое-то участи в сборах. Если она скажет, если хоть только заикнется о том, что мусолят все региональные новости вот уже третий день…

Как поступит ее дочь? Поймет? Решит остаться? Захочет быть с ним? Как? Эти вопросы убивали. Отбивали всю решительность, но одно было ясно точно, Вера все равно узнает, не сейчас, потом…только вот лучше от этого уже никому не будет.

Людмила нервно сжимает в ладонях кухонное полотенце, решительно направляясь в комнату. Вера сидит на диване, перебирает свои документы.

- Зайчик,- нерешительно, присаживаясь на край комода,- я хотела поговорить.

- О чем? – не смотрит на мать, а вот Людмила касается глазами часов. Два часа дня. Включает телевизор,- мам, ты мне решила фильмом настроение поднять? Не получится.

- Нет,- переключает на местный канал, где как раз крутят новости, - сейчас,- ведущий в сотый раз повторяет вступление, Вера поднимает голову, а Людмила трусливо сбегает из комнаты. Смотреть на все это выше ее сил.

Уже на кухне она корит себя за то, что решилась, за то, что открыла эту дурацкую правду. Но все уже сделано, назад дороги нет. Присаживается на стул, прикрывая рот ладонью. Что она натворила?

Вера приходит к ней минут через двадцать. На лице – ни эмоции, словно фарфоровая кукла.

- Я ненадолго,- берет с холодильника ключи от машины. Она не ездила на ней с того самого дня, да и не собиралась больше никогда, но теперь, теперь ей нужна встреча с одним единственным человеком. Человеком, который сейчас общается со Старковым. Рагозин. Ей нужен Рагозин. Сейчас. Сиюминутно.

- Вера…

- Я приеду через пару часов. Не волнуйся,- выходит за дверь, оставляя мать наедине со своими страхами.

В машине чувствует себя неуютно. Все в ней напоминает о нем и это убивает. Где-то в глубине сознания ловит себя на мысли, что жалеет, что посмотрела этот ролик, жалеет, но понимает, что теперь знает правду. Знает его мотив… Знает, что он сделал это специально. Он сделал это специально, но это никак не засчитывается в его пользу. Никак.

Так не спасают. Так только убивают. Жестко. Одним словом, без права на апелляцию. Он вынес ей приговор, и она его приняла. Покорно приняла все происходящее. Нет смысла бороться, и уже тем более нет смысла что-то доказывать. Если он хотел именно этого, то он это получил.

Такое не прощают. Сколько бы благих целей не нес это спектакль, такое не прощают. Унижение и боль, которые он ей принес, нельзя выкинуть, забыть, нельзя сделать вид, что ничего не было. Нельзя тянуться к солнцу, если оно дотла выжгло твою душу. А он ее - выжег.

В кармане вибрирует телефон, и ей нехотя приходиться взять трубку. Номер звонившего - неизвестен, но на звонок она отвечает.

- Вера, здравствуй, это Лина Анатольевна, мама Димы Реброва,- на этих словах Кораблева чуть не тормозит посреди дороги, но вовремя берет себя в руки.

- Здравствуйте!

- Верочка, я тут Димочкины вещи разбирала, и нашла ваше с ним фото, с номером телефона…фото новое и я подумала…

- Простите, но мы не общаемся больше.

- Поэтому тебя не было на похоронах?

- Что? На похоронах? – резко бьёт по тормозам, благодаря Бога за то, что сзади нет ни одной машины. Медленно трогается.

- Ты не знала…ты… вот уже месяц как…

- Простите, я…я,- съезжает на обочину,- соболезную, я ничего не знала.

Все обиды и ненависть к Реброву улетучиваются почти сразу. О покойных либо хорошо, либо…что бы он ни сделал, и как бы ни вел себя…смерть это последнее, чего он заслуживал.

- Спасибо. Не знаю, почему я позвонила, просто вы такие счастливые на фото..,- в трубке послышались всхлипы,- прости.

- Все хорошо. Лина Анатольевна, а как он…

- В тюрьме повешенным нашли, сказали – самоубийство, но я …он…не мог…он во что-то вляпался,- женщина продолжала рыдать, но Вера ее не слышала, в голове вновь и вновь прокручивался случайно услышанный телефонный разговор Артема: «…теперь не отвертятся. Одного на нары, а этого в лесочек прикопать. По поводу зечки, я еще дам указания. Мне он живой там не нужен». Почему-то тогда она не придала этому значения, да и не имела привычки лезть в дела Старкова, хотя понимала, что он за человек. Но сейчас, сейчас все менялось. Этому разговору было около двух месяцев, и когда Артем понял, что она слушала, то очень долго и внимательно на нее смотрел, словно хотел понять, с какого момента она слышала, и поняла ли, о ком он говорил.

Черт! Накрыла лицо ладонью. Из-за нее убили человека. Ее руки теперь в крови. В крови, от которой ей никогда теперь не отмыться. Как можно более вежливо попрощалась с Ребровой, вцепляясь пальцами в руль.

Господи…за что все это…за что???

Кинув машину на парковке у адвокатского офиса Рагозина, все, что ей остается, напоследок взглянуть на белого «друга», представляя в его лице свою прошлую жизнь.

- Здравствуйте! Рагозин у себя? – жестким, безэмоциональным тоном.

- У себя, только он никого не ждет…

- Ничего страшного, будет сюрприз,- колко улыбается, проходя вглубь офиса. Девочка с воплями идет следом за ней, но ей плевать. Даже когда та решает преградить дорогу собственным телом, почти распластавшись на двери, Вера лишь приподымает бровь. Видимо, их вопли слышит и Рагозин, который почти сразу выходит из кабинета.

- Что здесь….Вера?

- Разговор есть.

- Заходи.

- Благодарю,- мило улыбнулась девчонке, проходя за двери.

- У тебя ко мне какое-то дело? Если это насчет Артема, то я не …

- Ты всего лишь его адвокат,- присела на стул, закидывая ногу на ногу,- но ты единственный, кто может спокойно с ним видеться. Вот,- положила на стол ключи от машины,- отдай ему при случае.

Оставив брелок, она вспорхнула на ноги, собираясь удалиться. Пальцы заледенели и эта маска, которую она на себя нацепила, медленно, но верно трещала по швам. Еще пару минут и весь стервозный образ сдует, словно пыль.

- Ты все знаешь? – остановил своим вопросом.

Потребовалось немало сил, чтобы ответить.

- Знаю,- кивнула, смотря прямо в глаза.

- И просто так уйдешь?

- Он сам этого захотел,- пожала плечами,- а я не собираюсь ему перечить. Никогда этого не хотела.

- А ты, казалась мне другой…видимо, я ошибался.

- Вы все ошибались,- ступила за порог, но, кажется, Рагозин совершенно не хотел отступать. Но ее волновал совсем другой вопрос, зачем он ее останавливает, что он от нее хочет? Что она должна сделать? Как ее еще должны унизить? Как?

- А ведь он любит тебя…

- Что-то, когда ты захлопывал перед моим носом дверь, ты об этом не вспомнил. Почему, а, Миш?

- Артем так захотел. Но я не одобряю его решения. Он не имеет права решать за тебя. И,- замялся,- кажется, без тебя у него совершенно нет желания бороться…

Вера рассмеялась. Вот уж каламбур. Рагозин сейчас решил побыть матерью Терезой. Гребанный спаситель заблудших душ.

- Он сам сделал свой выбор,- вздернула подбородок,- передай ему ключи,- сцепила пальцы в замок,- и еще, из-за любви не сажают, чтобы повесить тех, кто ему не угоден… передай, пусть он сделает все, чтобы мы никогда больше не встретились. Удачи.

Вышла из кабинета, ощущая, как выпрямленная по струнке спина, медленно заворачивается в какой-то рогалик. Боль вновь охватывает сознание, но она держится. Шагает на улицу.

- Стой,- Рагозин догоняет ее на углу здания,- я не знаю, о чем ты говорила…но у него реальные проблемы. Большие. Если вначале ему приписывали финансовые махинации, то теперь убийство…

- А он никогда и никого не убивал? – убрала руки в карманы «бойфрендов».

- Без вины – нет.

- Как все просто…боже,- накрыла лицо ладонями,- как у вас все просто.

- Поговори с ним, я устрою встречу. Иначе он наделает глупостей, и сядет лет на двадцать…

- Он не будет слышать…

- Хотя бы попробуй…

- Я сегодня уезжаю.

- Первое слушанье через неделю, Раевский сказал, что именно тогда ему предъявят допобвинения.

- Я вернусь послезавтра. У меня будет три час. Только три часа.

- Спасибо,- коснулся ладонью ее плеча.

Дома ее уже ждет мама. Мама, которая, по-видимому, боялась ее решения. Мама, которая думала, что Вера не вернется.

- Едем,- глубоко вздохнула, окидывая родительницу решительным, но теплым взглядом.

- Ты как?

- Нормально.

- Звони почаще,- обнимает дочь, чувствуя холодный порыв ветра, гуляющий по вокзальной площади, - я буду очень скучать.

- Я тоже, мамуль,- закусывает губы, пытаясь сдержать слезы, если сейчас разрыдается, мама подхватит ее настрой. И они обе окажутся в луже из собственных слез.

- Прости меня, ребенок, если бы я была правильной мамой, то ничего бы тебе не рассказала. Но я не хочу, чтобы моя дочь, ненавидела меня всю оставшуюся жизнь.

- Я так тебя люблю,- ткнулась носом в материнское плечо. Наверное, все, что сейчас могло хоть как-то излечить ее искалеченную душу, это мамины объятия и поддержка.

- Все наладиться, вот увидишь,- ладонь легла на спину дочери, но та в ответ лишь замотала головой.