Одностороннее движение (СИ)

* * *

Утро следующего дня дарит мне обещание спокойствия. За ночь весь ураган моих мыслей затих, в голове снова мир. И вправду говорят: «утро вечера мудренее». Воспоминание о мамином отъезде «бьет» по голове, и я подрываюсь в ванную, дабы привести себя в порядок и успеть проводить маму. Приняв душ, переодевшись в джинсовые шорты и майку, выхожу из своей комнаты и поворачиваюсь в сторону маминой. Мама уже закрывает свой саквояж, увидев меня, широко улыбается и протягивает ко мне руки, в ответ я, как в детстве, льну в её объятья.

— Я буду скучать, мамуль! Обещай, что ты с тёть Мариной будете осторожны!?

— Обещаю, дорогая. Это же просто путешествие. Что может случиться?

— Ну… сейчас столько всего страшного показывают по телевизору, ужас какой-то!

— Так, милая! Не думай о плохом, и оно обойдет нас стороной. Запомни это! Твой брат уже проснулся? Через два часа нам уже выезжать, надо ведь еще Маришу забрать.

— Пойду, проверю. Не знаешь, кстати, во сколько он вернулся? Я вчера, как только увидела кровать, то выпала из реальности.

— Где-то в пятом часу я услышала, как он якобы бесшумно прокладывал свой путь до комнаты. Иди, разбуди его. А я пока накрою на стол.

Я успеваю только произнести «Угу», затем скрываюсь за дверью. Стучусь в дверь брата и, после услышанного «открыто», захожу. Женька все еще лежит в постели, но уже кому-то строчит смс, хлопает одной рукой по животу, как бы говоря, чтобы я ложилась. В детстве я частенько так делала, когда мне было грустно: забегала к нему в комнату и ложилась поперек кровати, использовав живот брата, как подушку. Мне уже почти девятнадцать лет (тьфу ты, восемнадцать), но ни я, ни брат, по-видимому, не считаем это за причину отказываться от старых привычек. И я, конечно, «плюхаюсь» на его пресс.

— Ох! Мил, ты смерти моей хочешь? — я просто хихикаю и в отрицательном жесте качаю головой.

— Мама уже стол накрывает, через два часа выезжаем. Ты скоро вставать собираешься? — смотрю на брата: брови нахмурены, что-то очень внимательно читает в телефоне, губы поджаты. — Эй! Ты чего такой? Кто там и главное ЧТО пишет? — пытаюсь вырвать телефон, но он успевает его убрать под подушку.

— Мил, я хотел с тобой поговорить. — И смотрит на меня. Ой, что-то не нравится мне это.

— Валяй!

— Что это у вас с Андреем за игры в переглядывания? И мало того, еще и со Стасом под ручку ходишь. — Даааа… Ходить вокруг, да около мой Женька не любит. Сразу всё в лоб говорит!

— Стас — просто претендент в мои друзья. С ним хорошо, уютно, нет напряженности. Мало того, с ним весело. А Андрей… — честно говоря, я даже не знала, что и сказать. В голове крутилось очень много мыслей, но ни одну из них я не осмелилась озвучить.

— Тааааак! Понятно! — недовольно произнес Женька, поднимаясь на подушке, отчего моя голова перекатилась к нему на колени. — Мил, посмотри на меня. — Я поднимаю на него свои глаза. — Ты же ведь знаешь, что я очень сильно тебя люблю, и дороже тебя и мамы у меня нет никого! — Киваю в ответ. — Андрей — мой лучший друг, и я слишком хорошо его знаю. И, к сожалению, не только с лучшей стороны. Как друг — он незаменим. Но в качестве парня своей единственной и любимой сестрёнки я его не вижу, и видеть не хочу. Он очень сложный человек, даже я с ним в свое время с трудом нашел общий язык, обстоятельства помогли, но ты достойна лучшего. Понимаешь? Я не хочу, чтобы ты страдала, и также не хочу терять дружбу Андрея, которой уже много лет. Пойми, Мил, я тебе зла не пожелаю. Я не говорю, что Андрюха плохой человек или еще что-то в этом духе, но это — не твоё. У него слишком много тараканов в голове, тебе с ними не справиться. Не обижайся. — Щелкает пальцами по моему носу и начинает подниматься. Я переворачиваюсь, и теперь моя голова покоится на подушке. — Я в душ. Через десять минут ждите меня. — Я грустно киваю и понимаю, что выгляжу жалко. Женька, естественно, обращает на это внимание и садится на кровать рядом со мной. — Вы мне оба дороги. И я не хочу вставать перед выбором, Мил.

Затем скрывается за дверью в ванной, а я чувствую, что по моей щеке скользит одинокая слеза, которая обжигает кожу и оставляет след в сердце. Размышляю над словами брата: он прав во многом, Андрей действительно очень сложная личность, его очень тяжело понять, с ним даже трудно находиться в одном помещении, одно только его присутствие давит на меня ледяной глыбой, не говоря уже о его взгляде. Как бы я не хотела, но он действительно мне не пара, уж слишком разные мы (хотя говорят, что противоположности притягиваются), он раздавит меня своим авторитетом, своим «эго». Меньше всего на свете мне хочется терять себя из-за мужчины, даже если этот мужчина — Андрей Свиридов.

Последующие несколько часов пролетели незаметно быстро: последний обед с мамой перед её отлётом, прощание с мамой и т. Мариной в аэропорту, наставления мамы… И вот мы уже едем обратно. Женьке кто-то позвонил, он договорился о встрече и мы уже въезжаем в город.

— Мне необходимо к Андрюхе заехать, забрать кое-какие бумаги, тебя домой завезти или со мной? Мы заходить не будем, он на улице ждёт.

— Круг что ли делать? Давай заедем к Андрею, потом отвезешь меня к Альке, хорошо?

— Хорошо. — И смотрит на меня, чувствую, что это не всё! Хочет еще что-то сказать, хочет, наверно, спросить, не обиделась ли я, поняла ли я его? Я всё поняла… И приняла.

Подъехав к дому Андрея, мы увидели его у своей машины с каким-то парнем. Свиридов что-то показывал ему на левом крыле, а тот внимательно смотрел, слушал и временами кивал. Когда он увидел нашу машину, то, в последний раз сказав что-то парнише, в прощальном жесте пожал его руку. Женька тем временем, выбравшись из машины, направился в его сторону. Андрей достал из кармана шорт пачку сигарет, закурил и, оставив сигарету во рту, пожал руку брату. Так как на улице стояла знойная жара, то Андрей решил не замарачиваться в выборе одежды: на нем была белая майка-борцовка, которая облегала его торс, подчеркивая каждый кубик пресса, руки, естественно, были открыты, и я видела очертания и бугорки каждой мышцы, джинсовые бермуды сидели довольно низко, создавая эффект «безбашенного парня». После лицезрения его великолепного тела, я посмотрела на его лицо: каждый раз затягиваясь сигаретным дымом, он прищуривал глаза, и в этот момент он казался мне таким красивым и совершенным, я уже напрочь забыла, что не люблю курящих. Андрей начал что-то говорить брату и уголки его губ тронула легкая улыбка, и мне показалась, что именно в этот миг я пропала. Если раньше я еще сомневалась в своих чувствах, то теперь с уверенностью могла сказать, что это именно тот мужчина, о ком я всегда мечтала, и кого я вижу рядом с собой в будущем. Я влюблена окончательно и бесповоротно! Я не могла оторвать взгляд от Андрея, он мне казался каким-то древнегреческим богом. Потом Женька махнул в сторону своей машины (то есть в мою сторону!) рукой и взгляд Андрей, конечно же, проследил за ней. Столкнувшись с ним взглядами, я максимум, что смогла сделать — это кивнуть, как бы здороваясь. Он кивнул в ответ, но взгляда не оторвал. Не смотря на то, что в машине работал кондиционер, мне показалось, что я попала в самое пекло хаоса, в жерло вулкана, и раскаленная лава потихоньку прожигала каждый миллиметр моей кожи, оставляя после себя крупицы пепла. Я опустила глаза, потому что не было сил бороться со своими чувствами, глядя на него. Как же мне плохо! Я даже представления не имею, как это всё преодолеть, как выкинуть из головы образ Андрея. Я его вижу всего лишь второй день (прежняя влюбленность не в счет), но уже сгорала от неразделенных чувств, а что же будет дальше? Я вздрогнула, когда брат открыл дверцу машины и сел на водительское кресло. Я попыталась надеть на лицо маску, пусть не «счастливой и беспечной дурочки», но, по крайней мере, не «жалкого воробушка».

— Поехали?

— Да, всё. — Проговорил Женька, пряча в бардачке какие-то бумаги. — К Алинке?

— Да. Я забыла правда ей позвонить из дома, но надеюсь, что она еще никуда не рванула.

— Так позвони с моего. — Достает свой сотовый и передает мне. — И почему у тебя до сих пор нет телефона? Трудно что ли в магазин сходить купить?

— Не ворчи! Схожу! Куплю!

Позвонив Альке и удостоверившись, что она дома, мы направились в ее сторону. Брат пообещал потом забрать меня, и я переполняемая противоречивых эмоций пошла в объятия своей «жилетки». Алька достала бутылку вина, увидев моё состояние и начала:

— Рассказывай!

И я ВСЁ рассказала. Если я кому-нибудь не вылью весь тот сумбур, что творится в моей голове, не раскрою свою душу, я точно сойду с ума. Уж лучше я это сделаю в компании Алинки, а не в одиночку. Я не люблю одиночество и мне всегда давалось тяжело справляться с даже мелкими передрягами один-на-один. Алинка всегда умела слушать, а самое главное, могла мне поднять настроение. Что она сегодня и сделала. Мы пригубили с ней две бутылки вина, напелись в караоке, поссорились с соседями, которым мы мешали своим «ангельским» пением, потом обе наревелись, и, спустя несколько часов залития душевных ран вином, я позвонила брату с просьбой забрать моё бренное тело домой.

Спустившись вниз к машине вместе со мной, и чтобы удостовериться, что я без приключений добралась до заботливых рук брата, Алька на прощание сказала мне на ухо:

— Поверь мне, со стороны виднее, он тоже глаз с тебя не сводит. — И поцеловала в щечку. Я не понимая, когда она успела это заметить, подхожу к машине, но Женька почему-то открывает для меня заднюю дверь, вместо передней пассажирской. Я, будучи не в состоянии рационально «переварить» эту ситуацию, сажусь на заднее сидение, и прикрываю глаза, произнеся в слух:

— И что же мне со всем этим делать? Легче-то не становится!

— Может для начала просто не пить! — Я открываю глаза, и начинаю ими непонимающе хлопать. После большого количества выпитого вина мне в машине мерещится Андрей: он разговаривает со мной (!!!), но сидит и смотрит в лобовое стекло, за которым Женька о чем-то оживленно беседует с Алькой. Я прикрываю снова глаза, по-прежнему полагая, что это видения.

— Больше никогда не буду пить! У меня уже галлюцинации!

— Хм…

После этой ухмылки я опять открываю глаза, и до оставшейся частички моего рационального сознания доходит, что это действительно Андрей сидит, и это реально. Я про себя произношу целую «лестную» нецензурную тираду, а в слух произношу то, что по трезви, вряд ли бы ляпнула:

— Просто ты соизволил, наконец-то, спуститься до нас, смертных, и заговорить с нами, это нонсенс.

Как думаете, что он мне ответил?

— Хм…

Границы моего терпения плавятся под действием алкоголя, и я не замечаю, как тон моего голоса стал повышаться:

— Что «Хм»? Ты другое что-нибудь знаешь? Я единственная, с кем ты не разговариваешь, или ты со всеми так особями женского пола? Ты женоненавистник? Ты считаешь это ниже твоего достоинства — заговорить с нами, девушками, как-то поддержать беседу? Как ты вообще с девушками знакомишься? Или ты подходишь к ним, произносишь «Хм» и они уже от одного этого раздвигают перед тобой ноги? — Здесь я понимаю, что зашла слишком далеко. Но… Слово, как мы все знаем, — не воробей… Поэтому я прикусываю губу с такой силой, чтобы боль перекрыла естественную реакцию организма на появление румянца от сказанной глупости. Откидываюсь на спинку сиденья и закрываю глаза. Сквозь бушующую внутри меня непогоду, четко слышу слова Андрея: