Порция красивого яда

Тьфу, яма в моем животе, кажется, не становится меньше. — Хорошо, но если я пропаду, на этот раз это было не по моей вине.

Она усмехается. — Я оставлю поисковую группу наготове.

— Буду тебе признательна. — Я направляюсь к двери, поворачиваясь к ней лицом, когда иду назад. — Люблю тебя.

— Люблю тебя еще больше, — отвечает она, а затем идет к стойке регистрации, чтобы получить пропуск для посещения Хейса.

Не так много случаев, когда я завидовала своей лучшей подруге, но то, что она может видеть его, проводить время рядом с ним, просто разговаривать и смеяться, определенно входит в этот список.

Надеюсь, мой разговор с Кэмом пройдет лучше, по сравнению с тем, что был с Хейсом.

Я не уверена, что смогу выдержать ненависть двух самых важных мужчин в моей жизни.

В баре все еще должно быть много народу, но, когда я выхожу из машины, парковка практически пуста. Я помню, как упорно мы все работали над этим местом. Мы не могли дождаться, когда оно откроется. Но, к сожалению, мне так и не удалось увидеть его в готовом виде.

Я знаю, что они уже открылись. Мали сказала мне. Немного позже, чем планировалось, но они успели завершить ремонт. И, как я слышала, это один из лучших баров в этом районе.

Если посмотреть на вывеску, то это так похоже на Хейса. Она сделана в виде огромной доски для серфинга, о которую разбиваются волны. Это все, что я себе представляла.

Shore Break (Перерыв на берегу).

Честно говоря, я испытала облегчение, когда Мали сказала мне, что они выбрали название, которое не является до смешного глупым. После того как я услышала несколько идей, которые они перебрасывали друг другу, я не удивилась бы, если бы они сделали название больше похожим на стриптиз-клуб, чем на бар. Но этот вариант мне действительно нравится.

Я не ожидаю, что это будет теплый прием, поэтому даю себе минуту, чтобы подготовиться. Когда я чувствую, что хоть немного готова, я заставляю свои ноги двигаться и иду к входу в бар. Я смотрю на кострище, которое они соорудили на песке перед баром, с патио и стульями. Я видела его на фотографиях, которые они все выкладывали, но, увидев его вживую, я могу восхититься тем, как хорошо все это выглядит.

Кэм, должно быть, построил его сам — он всегда был хорош в этом деле.

Он закрывает бар, когда я вхожу, с благоговением наблюдая за тем, как все выглядит в законченном виде. Но то, как я сразу узнаю запах одеколона Хейса, заставляет мои глаза на секунду закрыться, пока я восстанавливаю дыхание.

— Привет, — говорит Кэм, все еще не веря, что я здесь.

То же самое, брат. — Это место выглядит невероятно, Кэм. Это лучше, чем я могла себе представить. Я действительно горжусь вами, ребята.

Он медленно кивает, обводя взглядом помещение, но потом его взгляд останавливается на мне. — Где ты была, Лей?

Черт. Я ждала этого. — Ну, знаешь… где-то поблизости.

— Где-то? — повторил он. — Не хочешь сказать, где?

Мои плечи опускаются, и я вздыхаю. — Мне жаль. Я не могу.

Это не ложь. Встретить Нолан и жить с ней было чистой удачей, и у меня там есть жизнь, или столько жизни, сколько я могу иметь. Моя работа на студии и наш с Нолан дом — это то, на что я готова променять все, если бы это означало возможность вернуться сюда. Но это не вариант. И если я расскажу Кэму, где я была, это тоже станет невозможным.

— Ты не можешь? — возражает он. — Ты сейчас серьезно?

— Пожалуйста, не кричи на меня.

Он насмехается. — Нет, к черту это. Я собираюсь на тебя накричать. Ты просто исчезла, Лейкин! Исчезла и не удосужилась никому сообщить, где ты, и жива ли ты вообще! Что за хрень?

— Я должна была, — задыхаюсь я. — Я не хотела, но я должна была.

Его рука откидывает волосы с лица, и он закатывает глаза. — О, это все объясняет. Спасибо за это.

— Кэм.

— Не надо! — рычит он. — Я очень волновался за тебя несколько недель, пока мама и папа наконец не получили это письмо. А Хейс? Не думаю, что он когда-нибудь оправится от того, что ты с ним сделала.

Именно этого я и боялась — того, что он бросит мне в лицо правду. Мали умеет говорить мне только то, что мне нужно знать. Она не посвящает меня в то, что, как она знает, сломает меня, если это не является абсолютно необходимым. Но Кэм? Он не так мил. Но у него и нет причин быть таким.

— Знаешь, для того, кто так упорно боролся за эти отношения, ты точно знала, как их испортить, — говорит он мне.

Я опускаю голову и смотрю в пол. — Я знаю.

Словно поняв, что его слова меня задевают, он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться. — Как все прошло, когда ты его увидела?

Я саркастически хмыкаю. — Он очень разозлился.

— А ты ожидала другого? Я имею в виду, что ты ушла посреди ночи. Не думаю, что это заслуживает теплого приема.

— Нет, я понимаю.

Я думаю о том, что если бы я подождала еще немного, Мали дала бы мне знать, что с ним все в порядке. Я бы не рисковал его жизнью, находясь в том месте, где мне нельзя находиться. Но теперь уже слишком поздно. Надеюсь, я успею уйти до того, как наш анонимный преследователь поймет, что я здесь.

— Я не хотела усугублять ситуацию, — тихо говорю я. — Но мне нужно было знать, что с ним все в порядке.

— Откуда ты вообще узнала, что он в больнице?

Я повторяю ту же ложь, что и Хейсу. — Они мне позвонили. Мы все еще женаты, поэтому я его ближайший родственник.

Но если у Хейса после аварии мозги, возможно, не так ясны, то у Кэма они остры как стеклышко. — Откуда у них твой новый номер телефона?

Черт. — Я дала им его. Позвонили после моего отъезда, чтобы обновить его на случай непредвиденных обстоятельств.

Он нахмуривает брови. — Значит, ты не могла никому сказать, куда едешь, но решила позвонить в больницу на случай, если им понадобится с тобой связаться?

Тяжело выдохнув, я снова уставился на него. — Не то чтобы я забыла сказать кому-то, где нахожусь, или мне было лень это делать. Я намеренно никому не сказала, чтобы никто из вас меня не нашел.

— Как отвратительно эгоистично с твоей стороны, — усмехнулся он. — Мама с папой действительно вырастили настоящего победителя.

Ну, это весело. Если бы я знала, что возвращаться сюда будет так больно, я бы сделала это раньше.

Но самое ужасное, что я все понимаю. Я все понимаю. Каждое слово, которое Хейс и Кэм бросали в меня, как ножи, — все это то, о чем я думала сама. Только не по тем же причинам.

Они считают меня эгоистичной сукой, раз я ушла.

Но я — эгоистичная сука, поскольку с самого начала не послушала Хейса насчет Монти. За то, что искренне верила, что Хейс просто параноик и собственник. Если бы я только послушала его с самого начала. У меня была бы идеальная жизнь, о которой я до сих пор время от времени мечтаю.

— Мне очень жаль, — говорю я ему. — Серьезно, мне очень жаль, что я причинила боль тебе и ему. Это не было моим намерением. Но не волнуйся, я уезжаю сегодня вечером и больше не вернусь. Моя жизнь здесь закончилась. Я знаю это.

Он покачал головой. — В том-то и дело. Ты не можешь уйти.

— Что?

— Мне нужно, чтобы ты осталась, — говорит он, потом поправляет себя. — Хейсу нужно, чтобы ты осталась.

Мои глаза расширяются, и надежда, разбухающая в моей груди, действительно должна прекратиться. — Он даже не мог посмотреть на меня раньше. Что значит, ему нужно, чтобы я осталась?

Кэм обходит бар и садится на один из табуретов, потирая лицо руками. — Он движется по спирали, Лей. Он отгораживается от всех и совершает необдуманные поступки. Я имею в виду, он знал, что ему не следовало ехать так быстро на мотоцикле, но все равно сделал это.

Он так искренне переживает за него, что у меня защемило в груди. — Я слышала, как вы с Мали ругались в больнице. Вы можете потерять бар?

Он угрюмо кивает. — Я нашел стопку счетов за последнее время, все просроченные. Некоторые даже грозят аннулированием. Контракты с поставщиками, налоги… все под угрозой. Если бы мне пришлось гадать, я бы сказал, что он не платит по счетам уже около шести месяцев. А налоги и того дольше.

— Это не похоже на Хейса. Или, по крайней мере, не на того Хейса, которого я знала.

Хриплый гул вибрирует в задней части его горла. — В том-то и дело, что он не тот Хейс, которого ты знала. Он не тот Хейс, которого знал я. И только когда я позвонил его маме по дороге из больницы, я понял, почему.

Он начинает плакать, а я не так часто видел своего брата плачущим. Он — кирпичная стена эмоций. Поэтому, видя, как его это задевает, я понимаю, что это не может быть хорошо.

— Она умирает, Лей, — говорит он мне, и моя грудь разрывается. — Последний год у нее был рак, и я думал, что ей становится лучше. Он говорил, что с ней все будет хорошо, но сегодня вечером она сказала мне, что вчера ее положили в хоспис.

Я прижимаю кулак ко рту и начинаю плакать. — Нет. Она не может…

Он кивает. — Я знаю, но это так. Он пытается справиться со всем сам, но не может. Это слишком много. Он может думать, что он супермен или что-то в этом роде, но это не так. Когда она умрет, это сломает его. И я думаю, что ты можешь быть единственным шансом для нас не потерять его полностью из-за этого.

Меня тошнит. Буквально. Меня может вырвать в любой момент. — Он не хочет, чтобы я была здесь. Поверь мне, Кэм, ты не видел, как он смотрел на меня раньше. Я — последний человек, которого он хочет видеть.

Но Кэм ничего этого не слышит, он качает головой. — Может, сейчас он так и думает, но ты единственный человек, которого он хочет видеть. Он бы не искал тебя так долго, если бы не хотел тебя видеть.

Верно. В течение первых шести месяцев моего отсутствия. Именно поэтому я отправила такое подробное письмо родителям. Я пыталась уверить всех, что со мной все в порядке, особенно Хейса, и показать ему, что ему не суждено меня найти. Но он не сдавался. И вот наконец настал день, когда Мали сказала мне, что я должна позвонить ему.

Это был самый трудный телефонный звонок в моей жизни.

Когда я услышала его голос, я почти не смогла этого сделать. В его голосе звучало отчаяние и одновременно облегчение, и мне даже не нужно было ничего говорить, чтобы он понял, что это я. Я просидела так несколько минут, чувствуя какую-то связь с ним, а затем заставила себя произнести слова. Как только они прозвучали, я сразу же бросила трубку телефона-автомата, чтобы он не услышал, как я сломалась.

И, черт возьми, я сломалась.

— Кэм, мне нужно, чтобы ты поверил мне, когда я говорю, что не могу остаться, — говорю я ему со всей убежденностью, на какую только способна. — Я больше всего на свете хочу, чтобы я могла. Правда. Но причина, по которой я уехала, та же самая, по которой я должна уехать снова. Если я останусь, ему будет только хуже.

Он надулся, закрыл глаза и поднял брови. — Невероятно. Слушай, если ты снова уедешь, если ты не останешься здесь, чтобы помочь ему пережить это, то сделай нам всем одолжение и уезжай.

Прежде чем я успеваю сказать что-либо еще, он встает и направляется к лестнице. Совершенно очевидно, что меня не приглашают следовать за ним. Он зол, и у него есть на это полное право, но единственный способ исправить ситуацию — это рассказать ему, почему я ушла, что нарушает правило номер три.