Отравленный памятью

* * *

— Карла я знаю с тех времён, когда Роджер был известен узкому кругу людей не как рыжий весельчак, а отмороженный придурок. Правда, тогда ещё у меня оба глаза были на месте, а борода расти категорически отказывалась.

Роджер сидит верхом на синей бочке — своём излюбленном месте. Хоть что-то в этой жизни стабильно.

— Ты никогда не рассказывал об этом, — замечает Филин, сидящий рядом со мной.

Роджер переводит на него задумчивый взгляд, хмурится и, закинув руки за голову, опирается на оштукатуренную стену.

— Рассказывать нужно то, чем хочется гордиться, — тяжело вздыхает и морщится. — Да и, по правде сказать, мне бы хотелось о многом забыть из того, чем приходилось заниматься.

— Но ты же знаешь, что от нас не услышишь упрёков, — говорю, потому что чувствую: Роджеру сейчас нужна поддержка.

— Да дело не в вас, — отмахивается и спрыгивает на пол. — А во мне. Есть вещи, о которых лучше не говорить вслух, потому что так есть хоть маленький, но шанс забыть.

— Сейчас ты готов делиться? — спрашивает Филин, выстукивая пальцами мотив на голенище высокого сапога, закинув ногу на ногу.

Роджер усмехается, скрестив руки на груди.

— Не готов, но иногда это необходимо. — И снова усмешка на губах, словно знак того, что мы подошли к какой-то черте, за которой ждёт много неизвестного. Слишком много.

Набрав полную грудь воздуха, точно впереди затяжной прыжок в пропасть, он начинает:

— Когда мне было тринадцать, мои родители развелись. Собственно, ничего необычного в этом нет, если бы только не желание моей мамы насолить отцу и доказать, что она ещё кому-то может быть нужна.

Кто ищет, тот всегда найдёт, и буквально через год в нашем доме появился посторонний мужик, который решил, что я буду считать его отцом, чего бы это ни стоило. Методы он выбирал разные, один дебильнее другого, но с каждым днём я ненавидел его ещё больше.

Мама плакала, просила меня не разрушать ей жизнь, с таким трудом налаженную. Я же не считал наше существование жизнью, поэтому на уступки не шёл. Лишь сильнее упирался. Ну не желал терпеть весь тот ад, что творился в доме ежедневно.

Я хотел, чтобы мама одумалась и выгнала этого идиота, но все мои попытки достучаться до здравого смысла родительницы терпели крах. Чем уж он её приворожил, одному Дьяволу известно, но она терпела все его фокусы. И ведь началось всё с безобидных подтруниваний над её внешностью, а вылилось в бесконечную череду отвратительных побоев.

Не вдаваясь в лишние подробности, скажу, что после того, как нашёл её на полу, почти без сознания, а этот мерзкий подонок сидел рядом и улыбался, сложно было себя контролировать. В глубине души я знал, что этим рано или поздно закончится, но гнал от себя эти мысли. А зря, нужно было прислушиваться к интуиции.

К тому времени мне уже исполнилось пятнадцать, ростом и силой я превосходил отчима, поэтому ничего не стоило и его физиономию превратить в фарш. О, если бы вы знали, сколько удовольствия мне это доставило, какой кайф ловил, когда в его глазах плескался ужас, а по штанам расползалось мокрое пятно!

До сих пор не жалею о своём поступке, хоть он и перековеркал всю мою жизнь. Но иногда долг становится выше последствий.

Врачи, приехавшие на мой вызов, констатировали у отчима множественные переломы и ушибы мягких тканей. Отделал я его знатно, только никакие благородные мотивы не спасли от колонии. Там-то с Карлом и познакомился. Мы были ровесниками, быстро сошлись на почве любви к мотоциклам и вообще во многом были похожи.

Вот так в моей жизни появился Карл — мой друг и спаситель. Дали мне всего два года, поэтому в семнадцать вышел на свободу, а вскорости освободился и Карл, мотавший срок за грабёж.

Наверное, не нужно долго рассказывать, что такие непутёвые парни, с грязными пятнами на теле прошлого никому не нужны. Ни работы, ни перспектив — у нас не было ровным счётом ничего, за что можно было бы ухватиться. Да и не хотели мы довольствоваться жалкими подачками, объедки со стола нас не интересовали.

Я уже говорил, что не горжусь собой, но и посыпать голову пеплом тоже не буду — я сам выбрал тогда такую жизнь. Зачем теперь жаловаться?

Девяностые годы спутали все карты: богатые и умные опустились на самое дно, а у бедных и наглых появился шанс взлететь на вершину. Главное, не бояться рисковать, а мы с Карлом не знали, что такое страх.

Клуб «Чёрный ангел» стал нашим домом, но моё пребывание в нём не сделало меня счастливым. В итоге, до меня дошло, что этот путь снова приведёт на нары. Наверное, я оказался не настолько отчаянным, как Карл.