Жернова

Крракк! — неведомая сила вырвала часть обшивки полностью, и сверху — через открывшийся пролом с режущим уши клекотом спрыгнула… огромная птица. Пол затрещал, вагон качнуло. Перед Илайной тяжело ворочал туловом Рух — четырехглазый мифический птицезверь Умшигтайских равнин, которого до этого она видела только на картинках… С широко раскрытыми глазами она замерла в кресле, не в силах ни кричать, ни двигаться…

На фоне темно-бурой шерсти птицы выделялась мощная шея с жирными складками чешуйчатой синевато-розовой кожи. По бокам безобразной головы выпирали два красных с узким зрачком глаза, еще два — смотрели вперед, как у хищного зверя. Ища взглядом добычу, Рух алчно раскрывал огромный клюв с трепещущим черным языком. Передняя пара глаз вперилась в скулящего от страха Лилию, и птица издала удовлетворенный клекот. Огромная, желтая, похожая на куриную, когтистая лапа поднялась и резко опустилась, молниеносно разорвав шею юноши. По салону потек густой запах крови, бьющей фонтаном из шеи хрипящего евнуха.

Рух сделал шаг и вторым ударом тяжелого клюва пробил темя визжащей Гретте, тут же рухнувшей на мокрый от крови ковер. Впившись одной лапой в содрогающееся тело еще живой девушки, птицезверь стал раздирать его когтями и клювом. Тварь заглатывала куски вырванного вместе с клочьями одежды мяса, двигая мускулистой шеей и издавая утробные звуки насыщения. Затем резко дернул шеей…

Илайна услышала влажный хруст. Онемев от потрясения, она будто впала в транс. Оторванная голова Гретты, зажатая в клюве руха, смотрела на нее выкатившимся голубым глазом. На месте другого зияла кровавая дыра. Из разинутого рта служанки вывалился синий язык, а кровь из обрубка шеи толчками стекала по складчатой шее птицы, пропадая в густой грязной шерсти. С омерзительным треском Рух раздавил в клюве голову служанки. Череп лопнул как орех, и лицо трупа жутко перекосилось. Словно в кошмарном сне Илайна наблюдала за тем, как расплющенная голова Гретты продвигается вглубь пасти и исчезает в пищеводе птицезверя, уродливо вздувая его шею, похожую на тулово обожравшегося питона.

Проглотив раздавленную голову, рух резко изогнул жирно-жилистую шею в сторону Илайны, нацеливаясь на свежую добычу. Из клюва хищной «курицы» свисали похожие на кровяное мочало светлые волосы Гретты и кружевная лента ее чепца.

Качнувшись, Рух в один шаг оказался рядом с Илайной. В нос ударил запах тухлятины, вызвав приступ тошноты. Она перестала дышать. Кровь билась в висках, а сердце стучало так быстро, что казалось, еще немного, и оно пробьет грудь. Безобразная голова придвинулась ближе, и красные глаза, обрамленные бородавчатыми наростами, не мигая, уставились на жертву. Казалось, Рух ждет, когда добыча начнет кричать… Из приоткрытого клюва высунулся черный язык, с которого свисала красная слизь, и тут Илайна почувствовала острое жжение в груди… Воздух! Она больше не выдержит!

Девушка судорожно вдохнула, и птицезверь издал довольное утробное урчание, от которого ее сердце чуть не выскочило в горло. Уши заложило, время остановилось.

Дикий вопль прорезал глухую тишину. Выскочивший из-за ширмы Жасмин, прыгнул на стол, с него, как кошка, взлетел на спину Руха, обхватив его тулово ногами и вцепившись в шею у основания уродливой головы. Юный евнух с силой вонзил в боковой глаз птицезверя маленький фруктовый нож, раз за разом вгоняя внутрь лопнувшего месива крошечное лезвие. Крутя башкой, Рух издал свирепый клекот, и, пытаясь сбросить порха, приподнял огромные крылья, сшибая ими светильники, картины, посуду, и яростно принялся бить лапами столики, кресла, разрывая когтями атласную обивку стен. Острая шпора на лапе вонзилась в мягкое нутро кресла, пролетев мимо виска Илайны. Она соскользнула на пол, чтобы спрятаться за диван, но, неловко качнувшись, ударилась головой об угол стола. Сквозь надвигающуюся муть она видела, как страшная куриная лапа поднялась и, сорвав евнуха с шеи, швырнула его в груду обломков. С торчащим из глазницы ножом Рух замер, плотоядно урча и вновь нашаривая взглядом жертву…

***

Из пяти рухов, атаковавших караван, охранники смогли расправиться только с тремя, и за это время хищные птицы успели растерзать больше трети группы сопровождения. Сидя на траве, с ног до головы заляпанная кровью служанки и погибшего евнуха, Илайна не шевелилась, тупо уставившись перед собой. В ушах звенело, она не слышала ничего из того, что ей говорили. Перед глазами маячило изуродованное лицо Гретты с голубым глазом. И только, когда рэй Оллард заставил ее хлебнуть жгучего сладковато-горького напитка, она закашлялась и начала осознавать окружающее. На бинтах, охватывающих голову советника, виднелись пятна крови, загорелая кожа побледнела.

— Что, что с вами, дядя?

— Ерунда, моя дорогая, — я не боец, и всего лишь ударился о край рамы, ты можешь встать?

«Дядюшка лжет, — он вовсе не ударялся о раму…» — мелькнула мысль. Ее трясло, но она приходила в себя. Почувствовала, что за ухом дергает болью, — нащупала большую шишку. «Для меня этот ужас закончился лишь шишкой на голове… а милая Гретта… несчастный Лилия… храбрый Жасмин…». Истерика подступила к ней вплотную, но перед глазами возник унылый образ наставницы Морны с сурово сжатыми губами, и она почувствовала, что стала дышать спокойнее. Опершись на руку советника, Илайна поднялась на ватных ногах и оглядела поле боя вокруг каравана.

— Жасмин… — где он, где, дядя?

— Какой жасмин? Она что — бредит?! — Свер ан Оллард с тревогой обернулся к алрасу.

— Нет-нет, минрэй, — поспешил успокоить его Юцкан, — ее высочество спрашивает о евнухе, который пытался ее защитить от руха.

Твердые губы советника тронула слабая улыбка. — Твой порх жив, детка, и думаю, будет жить дальше, — успокоил ее рэй, охватывая плечи племянницы, и пытаясь отвести к неповрежденным вагонам. Несмотря на внешнюю сдержанность, ан Оллард пребывал в состоянии бешенства и унизительной растерянности, что происходило с ним очень редко. В сердце Лаара — обители покоя и процветания — произошло покушение на престолонаследницу! Это казалось немыслимым, невозможным! А то, что целью была именно прионса, советник не сомневался ни секунды. Один из рухов атаковал и его карету, но лишь опрокинул ее, на лету убив несколько охранников… Однако птицезверь даже не пытался добить его…

Советника раздирала злость и досада, что, валяясь без сознания, он не имел возможности ни вступить в бой, ни помочь племяннице, ни даже наблюдать за воздушной атакой. Тем временем, прионса мягко, но решительно освободилась от успокаивающих объятий дяди. Без церемоний оттолкнула юношу-пажа, смотревшего на нее, приоткрыв рот, и, обходя разодранные трупы, направилась к туше руха, вокруг которой сгрудились стражи-арианцы и сопровождавшие Олларда королевские гвардейцы.

Страшная отрубленная голова птицезверя, казалось, все еще сверлила Илайну передними, затянутыми пленкой, глазами. В боковых глазницах торчали длинные арбалетные болты. Перерубленная шея желтела срезами массивных позвонков, заляпанных кровавыми волокнами плоти и жил.

— Докладывайте! — приказал советник начальнику лаарской охраны. Тот торопливо начал объяснять:

— Группу из пяти птиц вел ичан — «ведущий Рухов», минрэй. Мы с трудом завалили лишь трех. Пуль и коротких болтов рухи почти не замечают — посмотрите, минрэй, их шерсть очень густая, многослойная. Кожа толстая, под ней — очень плотная жировая прослойка — в ней все вязнет. Сердце и печенка также прикрыты жиром и мощными мышцами груди и брюхе. Но летучая скотина сдохнет, если пробить пару ее глаз, достав до мозга.

— И что? — нетерпеливо спросил Свер ан Оллард, — в Ариании и Лааре настолько хилые стрелки?

— Нет, минрэй, — смутился офицер, — просто мозг у рухов тоже защищен жировым слоем, а еще эти летающие куры весьма увертливы, несмотря на размеры, и потому поразить глаза сложно… но…

Офицер был перевозбужден, и, по-видимому, больше опасался не рухов, а гнева королевского советника. Однако Олларду хватало здравого смысла понять, что упрекать гвардейцев и арианских воинов было бы несправедливо — предусмотреть подобную атаку не сумел ни он сам, ни король Готфрид, ни служба безопасности.

— И как только они летают — эти шкафы? — пробормотал себе под нос офицер.

— Как-как, да не иначе как с помощью гнилого шаманства проклятых умшигтаев! — вмешавшись в разговор лаарцев, гневно воскликнул алрас. Рэй Оллард не возразил ему, но и не поделился своими соображениями, внимательно рассматривая внутренности разрубленной птицы. До сего дня советник видел лишь подрастающих птенцов рухов величиной с десятилетнего ребенка… Их дрессурой последние два года с азартом занимался прионс Лизард, естественно, в защищенных вольерах и под неусыпной охраной жрецов. Белый Принц обожал охоту, экзотических животных и даже для верховой езды чаще использовал не жеребца, а огромного тсаккура, служившего ему, подобно верному псу.

— И как же ваши люди справились еще с двумя… курами? — спросил советник.

— Врагов у руха нет, — ответил управитель каравана, перехватив инициативу у лаарского офицера. — Но, хоть мозги прикрыты толстыми костями черепа, темя ему пробить можно, там кость тоньше, слабее… — ведь нападать на птицу сверху просто некому… И вот именно это обстоятельство и помогло спасти ее высочество. — Алрас низко поклонился прионсе, невозмутимой и бледной, стоящей в окровавленном платье рядом с тушей птицы и не сводя с нее широко раскрытых зеленых глаз.

…Курица, всего лишь большая боевая курица, только с крыльями… — Ничего страшного, — уговаривала себя Илайна. Она десятки раз ощипывала и потрошила кур на огромной кухне, когда их учили стряпать, как простолюдинок. Просто те, настоящие куры были меньше… и глаз у них было всего два… Но ничего страшного, — если забыть, что эта громадная четырехглазая курица насмерть заклевала Гретту… как и говорила старуха Гримхильда…

— Рух стоял прямо под проломленной крышей вагона — готовился напасть, но хвала Жизнедателю, — воины стреляли прямо с крыши в упор и вбили ему в макушку сразу несколько пуль и длинных болтов. Успели разворотить ему мозги… Правду сказать, зверь уже подранен был — мальчишка-порх ему глаз раскурочил…

Оллард кивнул, вскользь отмечая, что следует щедро наградить спасителей королевской дочери.

— А те вот уроды, минрэй, — внедрился в разговор Юцкан, кивнув на дохлых птиц, лежащих подальше, — даже на земле крутились, как бешеные — били когтями, клювами… Глаза то у них, что спереди, что по бокам — все вокруг видят. Шея высоко сидит — пешему с земли трудно достать, даже если ближе подобраться. Ранены пятнадцать человек, семь разорваны в клочья. Два верблюда да четыре жеребца погибли…

— Как справились? — Оллард задавал короткие вопросы, ожидая полных, но четких ответов.

— Наши воины, арианцы, — подчеркнул алрас значимость вклада в победу своих солдат, — атаковали рухов на боевых верблюдах с двух сторон, чтоб сбить их с толку. Бросали болас — одному зацепили шею, двум другим сумели опутать лапы. Одновременно использовали и болты, и копья, и огневое оружие. Это вынудило подранков опуститься на землю, а уже там по их шеям наискось прошлись боевыми косами… А шея будто деревянная — на вид голая, да вся в жесткой плотной чешуе…