Опасные земли

Тень

Чертов швейцарский мизерикорд.

Кстати, с чего я взял, что он именно швейцарский? Не ведаю. Просто разгулялся он в моей бедной голове сверх всякой меры. Живу с болью и проклятым кинжалом я очень давно. Больше, чем могу вспомнить. Но теперь – с перебором даже для меня, который, кажется, ко всему привык. Да вот – не ко всему.

В прежние времена…

Какие еще времена? Времени там, где живу я, не существует. Одни только болотные огоньки над бездной. Да и меня, если вдуматься, не существует. Словом…

Когда-то давно швейцарский мизерикорд гасил мою жизнь в доли секунды, доли настолько маленькие и стремительные, что я как будто и не жил никогда. Как будто меня нет и не было. Но потом я появлялся опять. Без памяти, без сознания, без я. Лишь умение искать и умение забирать жизни, да еще высокое жилистое тело в придачу.

Интересно, чье.

Вот такие мысли и вызывали тот дрянной кинжал, который я постоянно поминаю. Раз – и нету меня. Боль. Новая боль, и я снова есть, снова ищу и убиваю, бросая чужие жизни в тот водоворот, что зажигает наши огоньки. Зажигает и гасит. Потому что я всего лишь Тень. А тень кто-то должен отбрасывать, не так ли?

В прежние времена. Ну хорошо, заткнитесь, я и сам помню, что нет у меня никакого времени.

Помню.

Это очень странная штука – помнить. Помнить что? Коли нет я, нет и памяти. Но она есть. Смутная, опасная, зыбкая. Значит ли это, что есть и я, обладатель того самого высокого тела?

В прежние… прежде… Теперь кое-что изменилось. Я перестал гаснуть. Не гасну и теперь, даже теперь, когда чертов мизерикорд забили в висок по самую гарду. Больно очень, а я все еще здесь. Облаченный в латы с огромным мечом в руках. Его тяжесть странно привычна. Тяжесть доспехов странно привычна, как будто тело давно и накрепко умялось под это старое железо.

Я помню.

Хозяин сказал:

– Ты вернулся.

Я ответил:

– Вместо меня ушел молодой. А я – я поклялся. Защищать, служить, бла-бла-бла, ты знаешь. Никуда я не уйду. Мне идти некуда. И незачем.

Хозяин сказал:

– Так и должно быть. Теперь ты – моя Тень.

Именно тогда пришла боль, и я погас впервые. То есть прежние времена – это не иллюзия, они и правда были? Времена и прежние? То есть когда-то был кто-то, кто мог давать клятвы и пытаться их не нарушить? Были друзья, исчезнувшие в тумане, как не было их. Был молодой, вместо которого остался кто-то… Я!

Теперь, в центре бушующей силы, в центре настоящего шторма, которым обернулась вечно спокойная бездна, я должен исправить ошибки. Несколько кусков мяса, чьи жизни мне назначено было забрать, вернув похищенное, пришли сами. Кажется, они разговаривали, а я отвечал. Тяжкое это дело, доложу вам, вслушиваться в болтовню, когда из черепа торчит здоровенный кинжал, а его еще и проворачивают в мозгу.

Те куски плоти – на диво упорные. Даже мне не удалось взять их там, где назначено. Я тянусь, но не могу нащупать их сознания, такие слабые, чаще всего гаснущие, как свечка на ветру. Но не эти. Старый человек не дает. А до крупного рыхлого, того, что с книгой, вообще не дотянуться. Наверное, из-за книги, ведь это она похищена, она не дает замкнуться кругу.

Удивительно ловкие и упорные существа. Старик отлично размахивает сталью. Потом раздается грохот… Настоящая дьявольщина, я почти дотянулся до того рыхлого, с книгой, но раздался грохот. Кажется, какое-то подобие штурмовой петарды в очень маленьком цилиндрике. Извольте видеть, я не могу пошевелиться. Латы, которые стоили двести гульденов, пробиты и порваны, а тело приходится приводить в порядок. И думать.

Думать, невзирая на кинжал в мозгах, что весьма затруднительно.

Думать над тем, а какого беса вообще происходит? Что я такое. Что я здесь делаю – сплошные вопросы.

Хозяин бьется с теми ловкими и упорными. Бьется вместо меня, поклявшегося защищать и служить, вместо его Тени. Но позвольте, если я клялся ему в прежние времена, было время, когда и он не был Хозяином – настоящим Хозяином, воплощением бездны, где загораюсь и гасну я?

Меч. Не мой, большой меч войны, а другой – старый. Я его помню. Представляете?

Кто-то рубит марионеток, бездумные тела, обращенные бездной. У бездны нет рук, ног, глаз – нужны чужие. Как и чужие жизни, силой коих бездна норовит склеить саму себя. Теперь пришли люди, не покоренные всесильной бездной. Но этого не может быть. Однако – может!

Почему?

Ответ пришел сам собой. Они пропали в тумане. И теперь появились опять. Вернулись в карусели времени, которую закрутил в городе Хозяин. Стоп. Пропали в тумане? Как те, в прежние времена? Как те, или это они и есть? Но тогда я помню, знаю и их тоже, как и старый меч в моей руке?

Что-то кричит толстяк в доспехах, добивающий очередного мертвеца у входа в храм. Что-то вроде «у-о, уо, о-и, о-и». Воет, что ли?

– Уго, Уго, очнись, очнись!

Уго.

Старик вроде бы тоже звал меня…

Уго.

Уго де Ламье. Приятно познакомиться. Я очнулся. Сон без конца, наполненный болью, мириадами смертей, мириадами возрождений, чтобы искать и забирать жизни по воле Хозяина, по воле бездны, у которой нет ничего, кроме стремления собрать себя воедино. Сон и существование, грозившее обернуться вечностью, вечностью страшнее любой смерти. И теперь я, Уго де Ламье, очнулся.

В дверях храма рубит направо и налево жирный Петроний. Старый лучник Анри и его ребята. Пара жандармов и сержанты на крыльце среди моих марионеток. Полноте, моих ли? И Хозяин.

Хозяин, вонзивший сталь в одного из людей, воинов, пришедших со стариком.

Хозяин, которому я, Уго де Ламье, принес клятву и стал его Тенью.

Но теперь я очнулся.