Опасные земли

* * *

Старый рыцарь Военного Ордена Святого Якова сидел в кресле, подперев голову рукой, и читал. На столе рядом коптили сразу пять свечей, ярко отражавшихся в отполированном серебряном зеркале. Трепет языков огня бликами носился по келье, стоило рыцарю пошевелиться. Назвать помещение иначе как кельей не выходило. Даже для «скромно обставленной комнаты» обиталище было слишком скромным.

Каменные стены, простой стол, простое раскладное кресло, сундук и грубо сколоченная даже не кровать – топчан вдоль стены. Вот и вся обстановка. Из предметов роскоши: упомянутый пятигнездный канделябр и серебряная пластина на ножке – насельник кельи любил работать с бумагами и книгами по ночам, нужен был яркий свет.

На сундуке поместились плащ и меч, а на топчане – давешний собеседник, представившийся в библиотеке доктором.

– Как думаешь, здесь все точно? – спросил наконец рыцарь.

Гость задумчиво пригладил бороду.

– Точно. Точно скачешь в тумане ночью по лесу, гадая – это тебя дубовый сук сейчас в лоб нахватит или осиновый?

– Уж эти твои шуточки!

– Никаких шуточек, сир! С дубовым суком на полном галопе не может быть никаких шуток! Да и с любым другим тоже. Помните, до чего доездился Авессалом сын Давидов?[40]

– Серьезнее!

– Я серьезен, – заверил собеседник.

– Еще серьезнее, гром тебя порази! – рыцарь в сердцах хлопнул по столешнице ладонью, вызвав новый танец световых пятен на стенах. – Седину нажил, а ума – как в шестнадцать лет, честное слово!

– Рад, что я остался в вашем сердце шестнадцатилетним, сир.

– Удавлю.

– Не думаю, сир. Вам для всего этого, прошу прощения, дерьма нужен как раз седой шестнадцатилетний юнец без большого ума. С большим умом от подобных дел бегают, а никак не к ним.

Старик рыкнул. Свечи испуганно расплясались в зеркальном отражении. Человек же ничуть не испугался, привычным взглядом отметив смешливые морщинки, что залегли в уголках глаз рыцаря.

– А теперь о делах! Этом, так сказать, дерьме! – рыцарская рука грозно потрясла бумагу. – Мне одному это что-то напоминает?

– И мне. Вади-эль-Маскат, 1348 год. Арабы описывали сильнейшую лихорадку, как при чуме, и схожее набухание бубонов. В ходе кризиса заболевший теряет рассудок и становится чудовищно агрессивен. Не чувствует боли, испытывает маниакальное стремление к убийству. Сила возрастает многократно. После наступает летаргия, во всем подобная смерти. Город пришлось бросить, благо это пустыня. Говорят, через полгода караван берберов видел среди занесенных песком домов бродящие фигуры. Откуда и сбежали, крича о шайтане.

– Верно! – продолжил старик. – Еще?

– Вымерший остров Комино. Каббалист Авраам Абулафий прибыл туда в 1285 году в поисках уединения. И уединился. Все население острова, а заодно и экипаж галеры арабских пиратов, оказались, как он писал, «странно мертвыми». Большинство было убито, расчленено. Причем, как уверял раввин, травмы были нанесены после смерти. Часть нерасчлененных тел превратились в мумии. И, как уверял раввин, все они, будучи мертвыми, сохраняли способность двигаться и проявляли все ту же жажду убийства. Уничтожать их пришлось огнем или сбрасывая со скал в море. Собственно, в нашем архиве хранится манускрипт Абулафия, куда менее известный, по сравнению с его же Имре Шефер и Шефер а-От.

– Дальше! – потребовал рыцарь.

– Если вы проверяете мою память, извольте, сир. Ваш наставник дон Хуан де Уэска во главе отряда сражался с целой оравой обезумевших от чумной лихорадки людей в Кантабрийских горах в 1415 году. Согласно протоколам, безумцы, получив смертельные раны, вставали вновь. Чтобы убить их заново, требовалось пронзить сердце, мозг и позвоночник. Или просто изрубить на куски. Только тогда тела упокаивались. Интереснее всего, что погибшие воины, а погибло их более двух третей, вставали и шли вместе с безумцами. Выжившие описывали, что орда не трогала только одного человека. Он был жив, его поймали, но он смог бежать. Дон Хуан называл его Разносчиком или просто Чумным. По его словам, человек постоянно твердил про некий Осколок Тьмы.

– И вот здесь мы подходим к самому главному, – старец аж бороду дернул от возбуждения, столь несвойственного его годам и почтенному облику. – К письму Евагрия Сирийца.

– Точнее, его фрагменту, который мы все знаем наизусть.

Человек закрыл глаза и стал декламировать:

– И то верно говорят, что чума пришла из Пелузия, поразив Империю так, что в иные дни умирало в Константинополе до пяти тысяч в день. И я писал то же. Но не так страшна та чума, что послал Господь в годы правления императора нашего Юстиниана, а та, которую Бог милостию своей не допустил, закрыв навеки в городе, имя которого не назову, ибо его более нет. Я был там, сын мой, и истинно видел болезнь, от которой в мире нет спасения. Заразившись, люди теряли рассудок и убивали здоровых, разрывая их на куски.

И многие, кто сумел спастись, неся самую слабую рану, заболевали и сходили с ума от лихорадки. Когда они умирали от болезни или сраженные мечами, они поднимались вновь и шли убивать живых, и не было от них спасения. Многие показывали на черного человека и говорили: вот он, кто принес чуму, а сам не умирает. И сатаной называли его. Но я знаю истину, ибо не он сатана, он лишь его тень. Когда-то на то место, где потом встал город, упал Осколок Тьмы. Я видел его, но не ведаю, чем он является, не ведаю, отчего он проснулся после стольких веков забвения.

Черный человек говорил со мной, и открылось мне, что Тьма принесла чуму, а человек лишь служит ей, ибо суждено им быть двоим – Осколку Тьмы и его тени. Тьма раскололась когда-то, и три ее осколка пронзили наш мир Властью Смерти, Властью Страха и Властью Воли. И, верь мне, будет участь всякого места, где проснется тьма, страшнее участи содомской. И пала на город незримая ограда, которую может преодолеть лишь тот, кто простился с жизнью, и те, кто пойдет с ним.

И тогда вышли воины из Антиохии, и был с ними один, заболевший чумой и обреченный смерти. Они прошли незримую ограду и убили черного человека своими мечами, и пал вместе с ним проклятый город. Но Тьма осталась. Старший среди воинов соблазнился ее мощью и властью, взял осколок и ушел в неведомые края.

Истинно говорю, не уничтожив корень, не погубить и злой побег, который будет возрождаться вновь и вновь. Одолеть же корень – саму Тьму, можно лишь жертвой, подобной жертве христовой. Я, Евагрий Сириец, говорю: берегитесь тени…

– На этом письмо обрывается, как вы, конечно, знаете, сир, – закончил гость.

– И начинается письмо Хименеса! – рыцарь вскочил с кресла. – И знаешь, на что оно похоже?

– Знаю! – гость кивнул. – На шифр, который был зашифрован другим шифром, который скрывает то ли притчу, то ли головоломку, то ли бред. Симптомы болезни очень схожие, но никаких точных указаний на смертеподобную летаргию. Случаи безумия описаны, но не понять – это результат лихорадки или кто-то просто рехнулся? С другой стороны, не многовато ли рехнувшихся для одного городка? Да при таких столь узнаваемых симптомах. И что значит эта его приписка: я ощущаю тьму, город будет закрыт, торопитесь. Вот это он о чем? Сам заболел и теперь бредит?

– И ведь ни одного нового письма, да и это с каким запозданием, черти б взяли Хименеса!

– Черти взяли. Черти взяли нашего курьера в Бургундии. Ведь он пропал. Как и сам Хименес.

– А еще депеша эта… написал так, как будто хотел запутать, а не донести сведения.

– Сир, она ничем не отличается от манеры Евагрия Сирийца. А ведь его эпистолу мы учим наизусть уже лет пятьсот!

– Опять шуточки? Дон Гектор Аурелио, магистр искусств и медицины, сколько тебе лет?

– Куда больше, чем хотелось бы, сир.

– Ступай. Выспись. Отдохни. Ты едешь в Бургундию. Надо разобраться с этим письмом и с этим городком, как его?

– Сен-Клер на реке Уаза, сир.

– Вот-вот, на реке Уаза. Я пока подготовлю и пошлю вперед письма нашим людям в тех местах. Ты, доктор, поскачешь следом. Осмотрись, как ты умеешь. И вот еще что… один не суйся. Когда выяснишь обстановку, следуй в Брюгге. Там живет один чертовски толковый итальянец, который умеет найти что угодно даже у дьявола в заднице, а найдя, разобраться с затруднениями самым решительным способом. Зовут итальянца Петроний. И будь осторожен.

– С Петронием или вообще?

– В первую очередь – с ним. Насколько я помню чертова итальянца, он сам может стать проблемой, очень даже запросто.

– Когда я не был осторожен, сир?

– Как и твой друг Хименес. И где он теперь? – повторил рыцарь дневную свою сентенцию, после чего доктор коротко кивнул и покинул келью.

Часть 3