Солнце встает над ними

Глава 4

Милиция стала полицией, отделение превратилось в отдел, а Яковлеву дали капитана за выслугу. Уже не только в Подмосковье пропадали граждане ближнего зарубежья, но и в самой Москве участились случаи пропажи.

— А, капитан, заходи, — грозно сказал начальник отдела увидев Яковлева в гражданской одежде. — Почему опять в гражданке? Приказ был, всем получить новую форму.

Начальник помолчал, собираясь с мыслями и припоминая, зачем же вызывал Яковлева.

— Впрочем, сегодня она тебе не понадобится.

Яковлев выдохнул.

Порядком разочаровавшись в службе, он принципиально не надевал новую форму полиции, искренне считая, что реформа не принесет никаких перемен.

— Парень ты надежный, проверенный. Не в службу, а в дружбу, покатайся сегодня с операми нашими, узнай, какие настроения гуляют в отделении… ах ты дьявол…в отделе. Кто чем дышит…, — подойдя вплотную к капитану говорил начальник. — Мне нужен свой человек, понимаешь? Их нач новый, без году неделя, а уже порядки свои наводит.

— Недопонял, — возмущенно сказал Яковлев.

— Но, чего набычился, — зыкнул начальник.

От напряжения у Яковлева на переносице выступила глубокая вертикальная морщина. Прежде чем дать начальнику ответ, он стоял и вспоминал как тот два года тому назад отдал следователю приказ, чтобы все принятые им заявления от родственников о пропаже передавались лично начальнику. Тема о пропаже лиц азиатской национальности в отделе была под запретом. Отдел задыхался, пачками получая ориентировки и заявления о пропаже людей, в основном это были молодые мужчины от двадцати до сорока лет. Яковлев был возмущен бездействием и равнодушием коллег. Всякий раз заикаясь об этом на планерке, начальник пресекал домыслы следователя, говоря, что этим делом занимаются наверху. Куратором специально созданной группы о серии пропаж граждан ближнего зарубежья был следователь прокуратуры, тот самый следователь, который подобрал Яковлева на дороге.

После убийства прокурорского следователя на заправке, Яковлеву лишь единожды было предупреждение, чтобы он не совался в дело о пропажах. Никто не дознавался у него, как Яковлев оказался в машине прокурорского следователя в тот день, о чем велся разговор, похоже никто не был в курсе этого. Ничего. Никаких допросов. Легко отделался. (Спустя некоторое время, Яковлев узнает от хорошего знакомого коллеги о том, что из машины прокурорского следователя был изъят видеорегистратор, на котором был записан его разговор с Яковлевым. Те, кто занимался расследованием убийства следователя, услышав на записи фамилию судьи Маркова, и то, что в тот день его племянник был в машине следователя, закроют дело за отсутствием состава). Яковлев был уверен, что начальник тоже замешан во всем этом деле, и хочет таким образом избавиться от него, как избавился от бывшего начальника криминальной милиции. Яковлев продолжал вести свое маленькое расследование.

— Через полгода, глядишь и начальником следствия станешь, — видя колебания Яковлева сказал начальник. — Дела текущие, передашь капитану Дубкову.

Быть стукачом (чего явно хотел от него начальник) он и не собирался. Зато времени прибавиться, размышлял про себя Яковлев.

— Добро, — подумав, коротко ответил Яковлев.

Ни через месяц, ни через полгода Кристина так и не вернулась домой. Теперь он четко понимал, о чем она пыталась сказать ему тогда, на допросе. Как ее отец может быть причастен к пропаже и убийствам людей?

— Если бы только увидеться с ней, — говорил он каждый раз, перебирая свои наработки.

Появлению следователя Яковлева оперативники рады не были. Опер и следак — две противоположные друг другу стихии. Но что поделаешь, ведь приказы не обсуждаются. На удивление следователь быстро вошел в оперскую колею. На вызовах было спокойно. Ничего из ряда вон. Типичная бытовуха.

Каждое утро отдел расшевеливался как потревоженный муравейник. Следователь Яковлев стоял во дворе отдела после ночного дежурства, докуривая сигарету и ожидая своего напарника оперативника Сергея.

— Что Капитан, разжаловали тебя? — подкалывали проходящие мимо знакомые патрульные.

Яковлев, улыбаясь кивал головой.

— Серегу ждешь? — спросил патрульный.

Яковлев, выдохнув дым вновь кивнул.

— Здорово наверно вы вчера погуляли, — хихикнул ппсник.

— О чем ты? Я с дежурства только.

— Да ладно тебе, у Сереги вон, морда, разукрашенная. Красавец. Не могли пятницы дождаться?

— Адрес? — коротко спросил Яковлев.

— Да ты чего, в моем подъезде на втором справа.

— Подбросишь? — затушив о перила бычок спросил Яковлев.

— Только отмечусь, — ответил ппсник.

Опер долго не открывал. Звонок был вырван с корнем, и Яковлев со всей мочи тарабанил в деревянную дверь. Наконец открыла сожительница. Яковлев прошел по узкому коридору на кухню и увидел напарника. Лицо его в действительности, как и говорил патрульный было «разукрашено». От Сергея несло перегаром.

— Рассказывай, — подставив рядом табурет, сказал Яковлев.

— Вон пошла! — прикрикнул Сергей на любопытную сожительницу. — Что рассказывать?

— Кто тебя так? — спрашивал Яковлев.

— Не имеет значения, — ленно натягивая на себя растянутую майку ответил он.

— Рассказывай, может помочь смогу. Не дело это, когда вот так запросто мента можно тронуть, — говорил разъярённый Яковлев. — Свои?

— Нет.

Сергей тянул с рассказом, ему хотелось излить душу, но он не знал с чего начать.

— Ну, давай же!

— За городом как с моста кривого съезжаешь, лесок есть, знаешь? — начал он.

— Ну.

— Там если с другого конца заехать, от болотца, дом для душевно больных стоит, психушка по-нашему.

— Не знаю такой.

Яковлев весь превратился в слух.

— При совке это был дом для умалишенных. Предполагалось, что там лечат душевнобольных, но в действительности об этих несчастных никто не заботится, они заброшены и предоставлены сами себе. С ними обращаются как с животными. Кто эти люди, чем они занимались до того, как попали сюда, — никто не знает. Наш нач бывший, оказывал им услуги по защите, — мялся Сергей.

— Крышевал что ли? — сразу поняв в чем дело, спросил Яковлев.

— Правильно понял. Там не совсем всё законно, в общем. Нача нашего снесли, а в курсе его дел с крышей этой психушки, из действующих оперов, был только я. Пару раз я с ним ездил. По старой памяти наведался туда позавчера. Бабки нужны позарез, мать в Твери больная. И у них нач сменился. Я бы к старому и не пошел. Отморозок тот ещё. Его закрыли недавно. Говорят, сам Марков закрыл. Давай напьемся? — предложил Сергей.

Яковлев еще больше насторожился, услышав до боли знакомую фамилию.

— Нет, не слышал об этом. Это ведь даже не наша земля. За что закрыли то?

— Как бы помягче выразиться… Главврач той психушки теток из женского отделения в аренду сдавал извращенцам разным. Ну и видимо стуканули на него. А мой нач с этого имел свой интерес, — разливая водку по рюмкам, говорил он. — Закрыли, разумеется, не за это. Его убрали с должности по тихой, а потом с весом на кармане взяли. Все дела какие по наркоте проходили, всё на него повесили.

— Это новый тебя так отделал? — спросил Яковлев, аккуратно отодвинув от себя рюмку.

— Охранник дедок, — потупив взгляд, отвечал Сергей.

— Один? Правильно сделал, чтобы не повадно было, — удивившись заключил Яковлев.

— Ты же сказал, что поможешь мне.

— Чем я тебе помогу? Сам виноват. Развели в отделе черт знает что! — говорил почти взбешенный Яковлев.

— Прикрой меня в отделе, а? Куда я с такой рожей?

— До понедельника приведи себя в порядок. Завязывай бухать. А вообще… Лучше расскажи подробнее об этой психушке.

— Зачем тебе? Только не говори сейчас, что мстить поедешь, — напугано говорил Сергей.

— Ментов трогать никому не позволено, но, если мент сам виноват… Просто скатаюсь, посмотрю, что там за дом такой.

— Не надо тебе туда. Потом проблем не оберешься. Это не просто психушка. О ней даже не каждому менту известно, а уж гражданскому подавно, — трезвея говорил он.

— Не волновайся за меня. Просто объясни, как добраться до туда.

— Ладно, бери мою колымагу, доверенность в бардачке, если что вдруг, скидывай ее смело, она на другого человека оформлена концов не найдешь, — сказал Сергей, потянувшись на полку за ключами от машины. — Прошу тебя, никому не трепись, — дав Яковлеву ключи и крепко сжав его ладонь просил напуганный Сергей.

Яковлев молча посмотрел на напарника, встал и ушел. Дверь громко хлопнула от сквозняка.

Старушки, сидящие у подъезда на лавочке, вежливо здоровались с капитаном Яковлевым.

— Без формы вас и не узнать, товарищ старший лейтенант, — приговаривали они.

— Капитан, теперь я капитан, — говорил он им в ответ.

Старушки ахали, радуясь за него, и каждая хотела обратиться к любимому следователю со своими проблемами и неприятностями.

— Все в отдел, все в отдел, уважаемые, — говорил он, удаляясь от них, так, что они слышали обрывки его ответа.

Во дворе дома у мусорных баков стояла бирюзовая Нексия Сергея, облепленная мошкарой. Яковлев не знал с какой стороны к ней подойти. После автокатастрофы, в которой погибли его родители, на том самом кривом мосту, когда он только поступил на юридический, он боялся машин как огня. Однако права получил, так, ради навыка. Постояв около машины, он сел за руль и наконец медленно тронулся. Хоть услышанная им фамилия из уст напарника была и крохотная, но все же это была зацепка. Он не узнавал себя. Спонтанно и необдуманно сорваться…

Обочина дороги за городом была утыкана кенотафами — могилами неизвестных водителей. У Яковлева защемило в груди, и он сбавил скорость.

День промчался, словно не было. Преодолев расстояние в шестьдесят километров от города, он заехал в лес по маршруту, который указал ему напарник. Долго кружа по неезженым тропинкам, вдалеке показался дом. Он подъехал поближе. Масштабы леса поразили его. От желтого дореволюционного двухэтажного дома, именуемого психушкой, Яковлева отделял висячий дощатый мост метров в двадцать над болотцем. Он не решился выйти из машины и исследовать округу. Побоявшись возвращаться в ночи по трассе в город с разбитой фарой, и боясь заплутать в лесу, он принял решение заночевать прямо в машине, убрав на всякий случай табельный пистолет, который забыл сдать утром после дежурства, в бардачок, а с собой взял «левый» пистолет…

Толстая пихта, словно нехотя, через усталость, сквозь бремя тяжких годин и испытаний, тихо скрипнула, потянулась всем телом навстречу утреннему солнцу и неожиданно повалилась, повалилась набок и рухнула всем усталым телом, ломая кустарник и подлесок, не в силах более поддерживать вертикальную свою старость. Тот час же стала отставать и местами отслаиваться кора, оборвался и провис многолетний мох и на изломе стало видно, что она долго болела, и древесина ее просто прогнила. Продолжая содрогаться от падения, она словно бы облегченно вздохнула и успокоилась.

Так все живое устает жить и уже не мил ему белый свет, не радуют молодые побеги. Ему просто хочется лечь и уснуть. Навсегда.

Кто сказал, что человек должен или может жить столетиями? А, впрочем, какая разница!? Во-первых, человек устает, когда познает собственную сущность, а во-вторых, кому нужна проблема перенаселения? Все, как в лесу! Даже молодой подлесок губит сам себя, чтобы проредиться и дать жизнь другим. Но тут уже вступает в силу естественный отбор. Это уже сама природа борется за выживание…