Мистические истории. Ребенок, которого увели фейри

«Положа руку на сердце, я бы с превеликой радостью остался, – ответил я, – будь я уверен, что никого не стесню».

«Он нас стеснит! Надо же удумать такое!» – послышалось со всех сторон.

«Значит, решено, – подытожил священник, очень довольный собой и своей ослиной повозкой, в которой он разъезжал по комичному обычаю ломбардских служителей церкви. – Утром все и поедем в город: я отвезу синьора, а вы – овощи на ярмарку».

Я не вникал в эти планы, меня занимало только одно: наконец я у цели! Там, за дорогой, заветная вилла, до нее рукой подать. А я провожу время с крестьянами в их светлой, беленой кухне, как будто все еще не нашел того, что искал! Молодой паренек очень робко, словно речь шла о великом одолжении, попросил меня нарисовать девушку, его невесту, прехорошенькую, надо сказать, со смешливым, подвижным лицом и золотистыми кудряшками. Я тотчас достал карандаш и начал набрасывать портрет, хотя, признаюсь, не с тем усердием, какого заслуживали эти добрые люди. Однако они, точно завороженные, обступили меня, шепотом обмениваясь впечатлениями, пока моя непоседливая модель позировала мне на большой деревянной скамье, ежесекундно ерзая и хихикая.

«Ну и ночка! – внезапно посетовал старик. – Хуже не придумаешь, да еще в канун Святого Иоанна!»

«А что это меняет?» – удивился я.

«Ну как же, – ответил старик, – не зря говорят, что в ночь на Иоаннов день мертвые встают из гроба».

«Какая ересь! – возмутился священник. – Кто тебе такое сказал? Где, в каком требнике, в каких пастырских посланиях архиепископа или святых Отцов Церкви хоть слово есть о привидениях?» – Его голос возвысился до инквизиторского праведного гнева.

«Как хотите, а это чистая правда, – стоял на своем старик. – Сам я, допустим, ничего такого не видел, и архиепископ, наверное, тоже, но я знаю тех, кто видел».

Священник уже собрался обрушить на упрямца поток суровой отповеди на местном диалекте, но я перебил его:

«Там, за дорогой, большой дом. Кому он принадлежит?»

Я с тревогой ждал ответа.

«Адвокату Барджеллини», – почтительно произнесла женщина.

Мне объяснили, что они его арендаторы, contadini, живут на его земле сельским трудом и присматривают за его имуществом; что адвокат Барджеллини баснословно богат и баснословно учен.

«Энциклопедист! – восхитился священник. – Все знает – юриспруденцию, искусство, географию, математику, нумизматику, гимнастику!» – Каждую область знания священник отмечал решительным взмахом руки.

Я был разочарован, но по инерции спросил:

«В доме живет кто-нибудь?»

«Нет, – ответили мне, – и не жил. Адвокат купил его двадцать лет назад у наследника некоего маркиза Негри, который умер в нищете».

«Маркиза Негри? – встрепенулся я: значит, я все-таки не ошибся. – Отчего же в доме не живут? И с каких пор?»

«О, с давних… с незапамятных… После деда маркиза Негри никто там не жил. Дом разваливается. Мы держим там садовый инструмент да мешки, а жить в нем нельзя – ни окон, ни ставен».

«Почему адвокат не приведет его в порядок? – не унимался я. – Мне кажется, что дом того стоит, он очень красив».

Старик открыл было рот, чтобы ответить, но священник зыркнул на него и быстро сказал:

«Здесь нездоровое место, все эти поля…»

«Нездоровое! – в сердцах воскликнул старик, разозлившись на священника за непрошеное вмешательство. – Нездоровое! Почитай шесть десятков лет живу здесь, и хоть бы у кого из нас голова заболела, не говоря про что другое. Нездоровое, скажет тоже! Не в том дело, просто скверна в нем, вот отчего никто не живет в этом доме».

«Удивительное дело! Уж не завелись ли там привидения?» – И я нарочито рассмеялся.

Слово «привидения» произвело магическое действие. Все итальянские крестьяне громогласно отрицают существование чего-либо подобного, если спросить их в лоб, хотя нередко, сами того не замечая, впадают в суеверие.

«Привидения! Привидения! – загомонили они. – Синьор, конечно, не верит в эти сказки? Крысы там завелись, это да – и во множестве. Чай, не привидения грызут каштаны и таскают кукурузу?»

Даже старик, всего минуту назад намекавший на нечисть в своей перепалке с церковником, быстро прикусил язык и развивать эту тему наотрез отказался. Хозяева определенно не желали говорить о привидениях, а я со своей стороны не желал о них слышать: в моем взвинченном состоянии, когда воображение мое и без того разыгралось, мне только не хватало повстречать какого-то пошлого призрака – развевающаяся простыня, лязг цепей и что там еще полагается… Нет уж, увольте! Меня преследовали видения иного порядка, и все время, пока я машинально рисовал портрет смешливой, зардевшейся от смущения крестьянской девчонки, то и дело поднимая взгляд на ее пышущее здоровьем, румяное, загорелое личико под цветастым шелковым платком, перед моим мысленным взором стояло совсем другое лицо, которое я видел ничуть не менее явственно, – смуглое, тоскующее лицо с этим странно пунцовым ртом и припудренными волосами… Крестьяне и святой отец болтали обо всем на свете, бойко перескакивая с предмета на предмет: урожай, виноградники, предстоящая ярмарка; политика – в совершенно фантастическом преломлении; обрывки исторических преданий – в еще более немыслимых трактовках, и прочее, и прочее, без умолку, с завидным добродушием, поразительным невежеством, детской бестолковостью, абсолютной серьезностью и метким скептическим юмором. Я старался принимать участие в их разговоре, смеялся и шутил изо всех сил. У меня и вправду отлегло от сердца, потому что к тому времени я надумал осуществить один абсурдный план; назовите его как хотите – крайним ребячеством или безрассудством, хотя мне самому казалось, что я рассуждаю с холодной головой, взвешивая все за и против, как нередко кажется тому, кто вознамерился сделать опасный или попросту глупый шаг в угоду своей внезапной прихоти. Я нашел виллу Негри и во что бы то ни стало проведу в ней эту ночь!

Должно быть, мной овладело сильнейшее душевное волнение, но овладело так беспрепятственно, что воспринималось мною как почти естественное состояние, как если бы мне не привыкать было жить в атмосфере риска, непредсказуемости, авантюры. Словом, я твердо решил осуществить задуманное. И вот настало время действовать: женщины отложили рукоделие, старик выбил пепел из трубки, и обитатели дома переглянулись между собой, словно не зная, как начать. Им на выручку пришел священник, который выходил за дверь дать сена своему чудо-ослу и в эту минуту как раз вернулся к нам:

«Эхм, – прочистил он горло, – синьор должен великодушно простить дикие нравы неграмотных крестьян, наших хозяев, памятуя о том, что они не сведущи в городских обычаях и, кроме того, вынуждены вставать чуть свет, как того требуют их сельские…»

«Да-да, – с улыбкой сказал я, – понимаю. Им хотелось бы отойти ко сну, и они, безусловно, правы. Приношу свои извинения за то, что по недомыслию вынудил всех засидеться допоздна».

Как же мне теперь перейти к сути, спросил я себя и не нашел ответа.

Вынудил засидеться? Ничуть не бывало, запротестовали они, для них это честь, великая честь.

«В общем, – подытожил священник, у которого слипались глаза, – нечего и думать о том, чтобы возвращаться в город под проливным дождем, заблудишься в два счета, к тому же городские ворота уже заперты. Ну-с, как мы можем устроить синьора на ночь? Постелем ему здесь? А я заночую с нашим Мазо». – Он похлопал по плечу молодого человека.

Женщины пошли было за подушками, тюфяками и не знаю за чем еще, но я остановил их:

«Ни в коем случае! Я не стану злоупотреблять вашим гостеприимством. Посплю там, по ту сторону дороги… в большом доме».

«По ту сторону дороги? В большом доме? – разом заголосили они. – Синьор будет спать в большом доме? Ну нет, ни за что!»

«Уж лучше я запрягу своего ослика и отвезу синьора в город – и не посмотрю, что кругом слякоть, дождь и тьма кромешная! Отвезу, corpo di Bacco!» – вскричал маленький, красный от волнения священник.

«Но почему? – удивился я, зная наперед, что не поддамся на их уговоры. – Я отлично устроюсь там на ночь. Какие могут быть возражения?»

«Нет, ни за что!» – грянул протестующий хор.

«Ежели привидения в доме не водятся, – со смехом ответил я, пытаясь обратить все в шутку, – то в чем помеха?»

«Насчет привидений, – не преминул вставить святой отец, – можете не беспокоиться, это я вам обещаю. Смешно бояться привидений!»

«Вот именно, – подхватил я. – Вы же не думаете, что крысы примут меня за мешок каштанов и за ночь съедят? Полно, дайте мне ключ. – Я уже понял, что необходимо перейти в наступление. – Который? – спросил я, приметив связку ключей на гвозде. – Этот? Или этот?.. Via![143] Ну же! Скажите наконец!»

Старик схватил со стены ключи и убежденно произнес:

«Нельзя там ночевать. И нечего нам всем ходить вокруг да около. Ни один христианин не станет спать в этом доме. Когда-то там свершилось злое дело – убийство, вот отчего там никто не живет. И сколько ни говори „нет“, падре, – старик насмешливо повернулся к священнику, – только от правды не спрячешься: в этом доме скверна!»

«Ага, привидения?» – со смехом воскликнул я и попытался отнять у него ключи.

«Да не привидения, – ответил он. – Просто… Иногда там шалит дьявол».

«Неужели! – сказал я, уже не зная, как их уломать. – Так ведь это то, что мне надо! Я должен написать картину о поединке дьявола с одним нашим святым, который схватил нечистого за нос кузнечными щипцами[144]. Представляете, какая удача для меня – сделать портрет дьявола с натуры!»

Они не разделяли моего энтузиазма, заподозрив, вероятно, что я сошел с ума. Так и было.

«Пусть делает, что хочет, – проворчал старик. – Его не переупрямишь. Пусть себе идет, пусть смотрит и слушает, сколько ему угодно».

«Бога ради, синьор!» – взмолились женщины.

«Возможно ли, синьор чужеземец, что вы говорите серьезно?» – попытался образумить меня священник, тронув за руку.

«Более чем, – ответил я. – Завтра утром расскажу вам обо всем, что видел. Если дьявол не будет сидеть смирно, пока я пишу его портрет, запущу в него черной краской».

«Рисовать дьявола? Да он с ума сошел!» – в ужасе перешептывались женщины.

Я завладел связкой и, выбрав тяжелый, искусно выкованный, но очень ржавый ключ, уточнил:

«Этот?»

Старик кивнул.

Я снял ключ с кольца. Женщины, хоть и вусмерть напуганные моей безрассудной отвагой, втайне уже предвкушали, как наутро услышат занимательную историю. Одна дала мне двухфитильную кухонную лампу на высокой подставке, с гасильниками и щипцами на цепочке; другая принесла огромный розовый зонт; юноша извлек откуда-то широкий плащ на зеленой подкладке и толстую попону. Если бы я позволил, они снабдили бы меня и тюфяком с одеялами.

«Так вы настаиваете? – уточнил священник. – Подумайте, как сыро и холодно на улице!»

«Ах, синьор, может быть, вы передумаете?» – вторили ему женщины.

«Я же сказал вам – мне заказан портрет дьявола!» – С этими словами я отодвинул засов и, раскрыв в дверях зонт, устремился наружу.

«Йезус Мария! – запричитали женщины. – Идти туда в такую ночь!»

«И спать на полу! – подхватил священник. – Что за человек, что за человек!»