Холм грез. Тайная слава

На улице, подобно морской буре, грохотал дождь, с заунывным пронзительным воем проносился буйный ветер, удар молнии расколол и испепелил старый вяз. Грохот бури доносился невнятным шорохом – словно папоротник сухо шелестел под летним ветерком. Молчание поглотило Луциана.

Через несколько минут в коридоре прозвучали быстрые шаги, и дверь в его комнату тихо отворилась. Женщина с лампой в руках появилась на пороге и пристально вгляделась в неподвижно сидевшую у стола фигуру. Женщина была полуодета – великолепные бронзовые волосы струились по ее спине, щеки разгорелись, глаза призрачно мерцали. Когда она вошла в обшарпанную комнату, лампа, дрогнувшая в ее руке, бросила тусклый отблеск на почерневшие, покрытые плесенью обои, узкими полосами свисавшие с сырой, сочащейся влагой стены. Шторы были не задернуты, но в комнату с улицы не проникало ни искорки света – огромный самшит, раскинувший ветви у самого окна и стряхивавший на подоконник дождевые капли, не впускал в комнату даже тьму ночи. Женщина ступала тихо; и когда она склонилась над Луцианом, сияющее пламя вспыхнуло в ее темных глазах, а легкие завитки волос на шее казались золотыми кольцами, украшающими мраморную статую. Женщина приложила ладонь к сердцу Луциана, затем подняла голову и окликнула ожидавшего ее за дверью человека.

– Входи, Джо, – сказала она. – Как я и думала, смерть в результате несчастного случая. – Она подняла и повертела в руке стоявшую на столе пустую бутылочку темно-синего стекла. – Он постоянно принимал это снадобье, и я всегда знала, что когда-нибудь он выпьет чуть больше, чем следует.

– А что это у него за бумаги?

– Разве я тебе не говорила? У меня от него просто мурашки по спине бегали: втемяшил себе в голову, что сумеет написать книгу! Вот этой ерундой он и занимался целых полгода. Взгляни, если хочешь.

Женщина рассыпала аккуратную стопку исписанной бумаги по столу и наугад выхватила из нее листок, снизу доверху покрытый безнадежными каракулями, в которых лишь иногда можно было угадать отдельное слово.

– Да ведь это, если и захочешь, не прочтешь!

– Писаки все такие. Ему это страшно нравилось. Я слыхала, как он разговаривает сам с собой, – ну и вздор же он нес, скажу тебе! Я-то, конечно, пыталась отвадить его от этого занятия, да все впустую.

– Да уж, видать, он был немного того. Надеюсь, деньги он тебе оставил?

– Естественно.

– Придется позаботиться о похоронах.

– Сперва еще будет дознание и все такое прочее.

– Тебе понадобятся свидетели, которые смогут подтвердить, что он принимал это зелье.

– Еще бы у меня не было свидетелей! Доктор постоянно говорил ему, что он вот-вот загнется, – бывало, его подбирали на улице совсем невменяемым. Один раз его вытащили из какого-то дома на Хелден-роуд. Он почем зря ломился в калитку и вопил, что это-де его родной дом и почему его туда не пускают! Я своими ушами слышала, как доктор Маннинг говорил ему в этой самой комнате, что он доведет себя до могилы. Ой, Джо! Как тебе не стыдно, в самом деле? Вот уж не знала, что ты такой нахал! К тому же сейчас, можно считать, уже воскресенье, так что повремени чуток. Поставь-ка лучше лампу повыше.

Мужчина поднял пылающую керосиновую лампу и водрузил ее на стол рядом с рассыпавшейся грудой загадочных и страшных страниц. Пылающий свет проник сквозь мертвые зрачки в умирающий мозг, и Луциан успел увидеть багровое зарево, которое полыхало над ним, словно где-то в вышине открылась заслонка огромной печи.