Цветы зла: Безумная ботаника. 1844-1900

I

Полковник сказал:

— Несколько часов мы ехали верхом прямо от берега, направляясь к сердцу острова. Солнце стояло низко на западе, когда мы покинули корабль. Ни на воде, ни на суше не чувствовалось ни малейшего движения воздуха. Все было залито сиянием. Над невысокой грядой холмов в глубине острова, в нескольких милях от нас, нависали облачка цвета меди. «Ветер», — сказал Брайери. Килуа покачал головой.

Растительность свидетельствовала о последствиях долгой засухи. Взгляд, не в силах на чем-либо остановиться, блуждал между болезненным красноватым подлеском, местами таким сухим, что листья и стебли хрустели под копытами лошадей, и желтовато-коричневыми, изнывающими от жажды деревьями, окаймлявшими верховую тропу. Ничто не зеленело, кроме колокольчатых кактусов, способных выжить и в кратере действующего вулкана.

Килуа наклонился в седле и сорвал с одного из этих растений налитую соком верхушку величиной с калифорнийскую грушу. Он раздавил колокольчик в кулаке и, повернувшись, плеснул в наши разгоряченные лица несколько благословенных капель воды.

После проводник быстро заговорил на своем языке, плавно произнося гласные. Брайери перевел мне его слова.

Бог Лалала полюбил женщину с острова. Он пришел в виде огня. Она, привычная к обычным температурам здешнего климата, только вздрагивала при его приближении. Тогда Лалала обрушился на нее проливным дождем и завоевал ее сердце. Какаль был гораздо более могущественным, но донельзя злобным божеством. Он также возжелал эту женщину, которая была очень красива. Настойчивые ухаживания Какаля были напрасны. В гневе он превратил женщину в кактус и погрузил ее корни в землю под палящим солнцем. Бог Лалала был бессилен предотвратить месть Какаля; но он стал жить с женщиной-кактусом в виде ливня, как и раньше, и никогда не покидал ее даже в самые засушливые сезоны. И поэтому колокольчатый кактус служит неиссякаемым источником чистой прохладной воды.

Задолго до наступления темноты мы добрались до исчезнувшего ручья. Килуа вел нас несколько миль по его высохшему руслу. Наконец, когда мы совсем устали, он объявил остановку. Привязав запыхавшихся лошадей, Килуа углубился в густые заросли на берегу. Пройдя с сотню ярдов, мы добрались до бедной соломенной хижины. Дикарь поднял обе руки над головой и издал музыкальный фальцет, мало чем отличающийся от йодля, характерного для швейцарского кантона Вале. На этот крик из хижины вышла обитательница, и Брайери направил на нее свет своего фонаря. Это была отвратительная старуха, какая и больному дизентерией не привидится в самом страшном сне.

— Оманана гелаал! — воскликнул Килуа.

— Приветствую тебя, святая женщина, — перевел Брайери.

Между Килуа и святой ведьмой завязалась долгая беседа, уважительная с его стороны, нравоучительная и нетерпеливая с ее. Брайери слушал с жадным вниманием. Несколько раз он хватал меня за руку, словно был не в состоянии подавить свое волнение. Женщину, похоже на то, убедили доводы Килуа или смягчили его мольбы. Она указала на юго-восток и медленно произнесла несколько слов, которые, по-видимому, удовлетворили моих спутников.

Судя по направлению, указанному святой женщиной, наш путь по-прежнему лежал к холмам, но отклонялся градусов на двадцать или тридцать влево от первоначального курса.

— Вперед! Вперед! — вскричал Брайери. — Мы не можем позволить себе терять время.