Чиновничье болото

Оказавшись в такой «квартире», любой нормальный человек испытает как минимум приступ клаустрофобии, что поначалу и случилось с нашим героем. Но спустя несколько дней он привык к своему жилищу и стал находить особый шарм провинциальности в такой маленькой неуютной квартирке. Каждый день ему приносили завтрак и ужин в одно и то же время. А пока он ел и копошился в интернете, серая фигура делала уборку в помещении.

Дождавшись, когда уборщик смахнул последние крошки от ужина и убрал за ним грязную посуду, он плотно закрыл двери, вынул из кармана синюю капсулку, закинул в рот, запил водой. Противный комочек прокатился по пищеводу. Он прилёг на диван и стал ждать. Прошла минута, другая, пять, десять — никакой Люси в небесах, да ещё и с алмазами не ощущалось. Ну все правильно: наркотик ведь дают даже детям, а значит, порции в капсулах маленькие. Подосадовав на себя за то, что не додумался узнать у Лысого Хрена (так он называл про себя Алексея Владиславовича и уже безо всякой почтительности) взрослую суточную дозировку, он налил воды в джакузи, проглотил ещё одну капсулку, запил на этот раз остатками бюджетного абхазского вина (которое он стащил у Ильи Ивановича, ибо местный супермаркет не баловал богатым ассортиментом алкоголя, и теперь было понятно, почему). Залез в ванну, стал ждать. По телу прокатилась приятная слабость от горячей воды — и всё, больше ничего. Пролежав в ванне с полчаса, он вылез и, разозлившись, — была не была! — закинул в рот сразу всю оставшуюся у него горсть.

Минут через пять наконец началось. Его тело сковала лёгкая слабость, самочувствие стало ещё более подавленным, чем в тот день, когда он впервые увидел R. Ему захотелось закричать, но он не смог: челюсти сжало как будто на замок, а язык словно прилип к нёбу. Из глубин подсознания неожиданно зазвучала старая детская песенка-страшилка:

Склизкий, голодный, огромный и злой,

Жабий король бредёт за тобой,

Сколько ни прячь своих мягких телес,

Жабий король всё равно тебя съест!

В его памяти неожиданно воскресла старая картинка: как он, будучи ребёнком, вместе со своими дружками от нечего делать издевался над животными. Мальчишки швыряли петардами в собак, сбрасывали в шахту лифта кошек, закидывали камнями птиц. Вопли и агония бедных зверушек не вызывали ни жалости, ни отвращения — скорее, было любопытно смотреть, как они страдают от боли и мечутся, отчаянно пытаясь спастись. Но больше всего им нравилось надувать лягушек через соломинку. Естественно, несчастные амфибии умирали в адских муках после таких откровенно нацистских пыток. В один совсем не прекрасный день после смерти очередного несчастного животного перед компашкой словно из воздуха соткалась старая-престарая бабуля, и тогда он впервые услышал ту самую страшилку про жабьего короля, который пожирает всех любителей издеваться над животными. Маленькие живодёры посмеялись над старой женщиной. Но в тот же вечер одного из юных садистов загрызла стая бродячих собак и даже немного отобедала останками. Остальные тогда не на шутку струхнули. Узнав об этом, наш мужественный герой описался и стал проситься к маме с папой в кровать. Казалось, что страшилка сбывается, что жабий король будет по очереди забирать мелких мерзавцев. Но он, видимо, перестал общаться с такой сомнительной компанией, и ему было всё равно, выживут ли малолетние изуверы или сдохнут. Наш герой постепенно успокоился, вылечил энурез (до пиромании со всеми вытекающими последствиями дело так и не дошло), и пугающий эпизод изгладился из его памяти, а воспоминания о его собственном детском садизме вытеснило супер-эго (как все миллениалы, наш герой безуспешно попытался прочитать Фрейда — этого озабоченного маразматика, над чьими фантазиями настоящие психиатры смеются уже больше 50 лет, но, опять же как и большинство миллениалов, он не пытался разобраться в науке так глубоко и основательно, но труды старикашки Зигги всё же забросил и забыл). Как бы то ни было, животных с той поры он хоть особо не любил, но больше не мучил. Даже в юности увлекся веганством, но не из жалости к меньшим братьям, а из-за вытесненного страха. И повеганил с год довольно строго и честно, прибавив матери седых волос (когда стали выпадать его собственные, гуманизма резко поубавилось и он стал жрать рыбу, сыр и яйца, а еще лет через пять ему наскучило доставать хозяев в гостях и официанток в кафе и он вернулся к свининке и колбаске). Но сегодня вечером силентиум пробудил в нём детские страхи, казалось бы совсем забытые.

В голове снова зазвенело: «Жабий король бредёт за тобой…» Голова стала словно деревянная, уши слегка заложило, как в самолете. Ноги сами кое-как донесли его до зеркала в ванне: лицо его превратилось в застывшую маску, которая не выражала абсолютно никаких эмоций. Но эмоции были. Ему было страшно. Очень страшно. И обидно. В памяти, как кадры киносъёмки, поставленные на ускоренный режим, стали проноситься все неприятные ситуации, имевшие место с момента его приезда в R. «Вы знаете 44-й закон?.. Не знааааете… Обратись на прямую линию с Путиным… Вы ходили шататься по R без разрешения?!.. «Жабы»! «Вам платят достаточно, чтобы вы не задавали ненужных вопросов…» Серые улицы R, как будто в каком-то американском триллере… Автобус качало, шофёр прижимал его к полу. Нога, окровавленная нога… В углу хохотала цыганка в оранжевых кедах, а в воздухе повисла физиономия Юлианны Георгиевны и скорчила такую гримасу, словно он обделался.

Сколько ни прячь своих мягких телес,

Жабий король всё равно тебя съест!

Боже правый! Этому кошмару не было ни конца, ни края! Дверь шаталась от ударов, а он, маленький, беззащитный, бросился в санузел, заперся, забился за джакузи — удивительно, как он смог забраться в этот закуток, едва вместивший бы 10-летнего ребенка. Ему хотелось плакать. Даже казалось, что он плачет. Но глаза были сухими. «Испытуемые покончили с собой…» И тут из недр его подсознания раздалась другая, спасительная, фраза: «Опять тайком сожрали вексамен!»

ВЕКСАМЕН! Вот что нужно! Он залез в карман, достал оттуда горсть розовых таблеток, заглотил, включил кран и запил водой из горсти: «Подохну — значит, подохну — всё лучше, чем это». Прошла пара минут, показавшихся ему вечностью. Сознание стало потихоньку очищаться. Галлюцинации исчезли — осталась лишь подавленность. В дверь больше никто не ломился. Он даже решился выглянуть: никого.

Он обнаружил ещё одну особенность наркотика: всё тело ныло от слабости — и в тоже время ему хотелось деятельности. Он бродил из угла в угол по своей маленькой комнатушке. Сделал два круга с пола на стену, со стены на потолок и обратно. Активность так и била бурным ключом из всех мест нашего героя. Он не мог говорить, но его рассудок оставался вполне незамутнённым. И неожиданно он осознал весь ужас того, что творили чиновники с местными жителями.

Эти люди, которые имели несчастье родиться в R, не знали никакой другой жизни, кроме изнурительной работы в этом зловонном чиновничьем болоте. Они не ходили в клубы, не посещали кинотеатры и не выезжали за пределы своего злосчастного посёлка. Если бы он изучал ненавистную ему историю, он сравнил бы их положение с положением рабов в Древнем Риме или крепостных крестьян во времена правления Екатерины II. Меньшинство творит самые жуткие вещи по отношению к большинству, возможно, даже скармливает гигантским жабам за малейшую провинность. «Опять тайком сожрали вексамен!..»

А эти люди всё терпят, потому что постоянно принимают синеватую дрянь.

«Если наш эксперимент окажется удачным, силентиум внедрят на производствах повсеместно…» По-все-мест-но!

И тут его резко отпустило. В этот момент наш герой осознал, что только что стоял на стене. Потому что спустя считанные секунды с треском свалился на пол. Но его это не беспокоило. Его трясло от запоздалого гнева, как осиновый лист, кулаки его непроизвольно сжимались и разжимались.

«Я покажу вам и 44-й закон, и «жабу», и чёрта лысого! Думаете, вы меня сломали, чёртовы бюрократические марионетки? Превратили в такого же зомби, как ваши наркоманы рабочие? Вы у меня ещё попляшете! И ты, старая высокомерная сука, — мысленно обратился он к Юлианне Георгиевне, — ещё ботинки мне лизать будешь и сама отсосать предложишь!»

Действительно, много ли надо для революции? Этих чинуш полторы калеки, а рабочих уж пара тысяч-то будет. Подмешать измельченный вексамен в еду в столовой (или где они там принимают пищу), потом рассказать про Европу, как нормальные люди живут, — и дело в шляпе. Гнев сменился лихорадочным воодушевлением. Его ещё не совсем оправившееся от встряски сознание рисовало заманчивые картины. Вот он, как истинный вождь новоиспечённой революции, во главе восставших. В их руках вилы и брусчатка… Хотя стоп — какая брусчатка в R? Лучше расколотые бетонные блоки и доски от старостроя, коего в R было предостаточно. Можно откалывать от того жуткого советского кинотеатра. Вот чиновники связаны и ждут своей участи под охраной: Илья Иванович падает перед ним ниц, а Юлианна Георгиевна предлагает ему заняться оральным сексом. Вот он во главе группы отчаянных охотников руководит облавой на гигантских жаб. Вот гигантские жабы в клетках. Зоопарки со всего мира готовы выложить огромную сумму, чтобы заполучить себе доисторических чудовищ. Вот R озарило солнце и наводнили корреспонденты и туристы со всего мира. Вот он даёт интервью. Вот он избран главой R. Вот он проводит приватизацию, распродавая по бросовой цене старое-престарое оборудование. Вот сносят устаревший кинотеатр, а на его месте строят современный торгово-развлекательный центр. Вот он создает собственную политическую партию и баллотируется от неё в Думу. И, конечно же, проходит. Его провожают благодарные жители посёлка, излечившиеся от пагубного пристрастия к силентиуму и оставшиеся без работы после ликвидации предприятия по производству наркотиков.

Лихорадочное возбуждение сменилось каким-то детским успокоением. Убаюканный сияющими и переливающимися мечтами, наш герой резко вздрогнул — в двери кто-то постучал и на этот раз постучал по-настоящему.

Он обратил внимание, что стук стал более ярким по своему звучанию, как будто стучали не кулаком в дверь, а молотом по наковальне, — видимо, наркотик меняет ещё и слуховое восприятие (о чём Лысый Хрен специально не упомянул). Он резко посмотрел на часы: было шесть утра, а значит сейчас к нему стучался уборщик и принёс завтрак. Не успел он пошевелиться, как худая серая фигура сама распахнула двери и принялась накрывать на стол.

Он встал позади пожилого уборщика и смотрел на него как заворожённый: серая фигура делала свои обычные дела, словно в замедленном кино. От этого зрелища его сначала накрыло презрение, тут же сменившееся жалостью. «Тварь я дрожащая или право имею?» — раздался глухой голос из глубин его подсознания. Он не мог вспомнить, где он слышал эту фразу (может, в школе, может, в телевизоре, а может, и на работе), но она ему очень понравилась, так как была посылом к решительному действию. В кармане нащупалась горсть таблеток, а подсознание всё не унималось: «Вошь ли я, как все, или человек?» И как в замедленной съёмке, он заломил несчастного («Смогу ли я переступить или не смогу!») и закинул ему в глотку внушительную дозу вексамена.