Чиновничье болото

Десять, а может и пятнадцать минут несчастного трясло так, как будто ему дали не таблетки, а шарахнули электротоком. Невысокий худенький уборщик перекатывался из стороны в сторону, а его карие глаза повисли на капиллярах. Когда несчастного перестало трясти, он посмотрел на нашего героя и в его взгляде читалось отчаяние и одновременно смирение. Бедняга попросту свыкся со своим жалким существованием. Он смотрел на него несколько секунд и наконец решил заговорить с уборщиком.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он серую фигуру и вздрогнул от ужаса: его голос звучал намного медленнее, чем он успевал произносить слова (как ему показалось), и на несколько тонов ниже, примерно так же, как звучал голос маньяка Конструктора из фильма «Пила» (этот голос его жертвы слышали на диктофоне перед самой своей смертью).

— Н-нормально, — икнула серая фигура и таким же низким замедленным голосом представилась. — Меня зовут СИ1234.

— Что значит СИ1234? — спросил он у серой фигуры. Его обуяло любопытство, и он не счёл нужным представиться своему собеседнику.

— Сергей Иванов, а 1234 — мой персональный номер. Нас тут считают словно скотину. Только вместо бирочек в ушах нам вешают вот это, — и Сергей поднял руку, показав чёрный браслет. Когда на браслет попали прямые лучи света, на нём тут же высветился номер 1234 и так же быстро исчез.

И как в старом фильме, перед нашим героем предстала сцена в местечковом супермаркете: чёрные браслеты на запястьях, с помощью которых серые фигуры совершали покупки. Сергей словно заглянул в его подсознание и продолжил:

— Это наш паспорт, где записано всё (где родился, как учился, сколько весишь, на ком женился), наша зарплатная карта и наш способ связи. Потому что вон такие штуки, — Сергей показал на небрежно валяющийся на полу айфон), — для нас запрещены…

Он поднял айфон с пола и спрятал его в заднем кармане джинсовых брюк.

— Тебе нравится здешняя жизнь?

Сергей тут же как-то закрылся. Буркнул:

— Живём, и ладно…

— Живёте — и ладно? Отлично живёте, а? Под землёй, с зарплатой в минималку, без телефонов, да еще и жабы вас периодически живьём жрут…

— Жабы далеко не самое страшное, что есть в нашем посёлке, — сказал Сергей и вдруг заплакал.

Ему стало неловко и одновременно неприятно. Но он сразу понял, что было гораздо хуже пресловутых жаб — гнилое чиновничье болото, которое создавало питательную среду для жизни доисторических монстров. Его вдруг осенило: «Им вовсе не нужно, чтобы тварей изловили или уничтожили. Они используют жаб для запугивания, чтобы делать из аборигенов послушных наркоманов и бессовестно наживаться на их труде». Он вздрогнул от последней фразы. Она появилась как бы из ниоткуда, потому что в прежние времена эксплуатация чужого труда его никогда не беспокоила.

— Послушайте, Сергей, — обратился он к уборщику, удивившись своей собственной вежливости. — Я считаю, что вам надо изменить вашу жизнь к лучшему, начать с чистого листа…

— Тш! — шикнул Сергей, дернув его за руку, и продолжил шёпотом. — Здесь нельзя про такое говорить. Кругом видеокамеры с подслушкой. Да и через вот это, — он поднял руку, снова показав пресловутый чёрный браслет, — при желании тоже можно отследить, о чём мы с вами разговаривали.

— И ты молчал?! — полукрича, полуплача отвесил наш главный герой. Перед его глазами неожиданно предстала картина, как Илья Иванович сидит перед большим экраном, наблюдая за его жизнью. Как этот вуайерист смотрел на него, когда он ел, умывался, раздевался и одевался или занимался всякими непотребствами во время разглядывания картинок с не совсем одетыми девушками. Ему стало противно от того, что начальник швабр и цинковых вёдер рассматривал уже его, словно он и есть порномодель из интернета.

— Я думал, вы знаете, — всхлипнул Сергей и, закрыв испещеренное морщинами лицо грязными от запёкшейся крови руками, заплакал.

Сергей был настолько искренен в своих истериках, что ему стало неловко. Он почти по-дружески приобнял его за плечи и прошептал:

— Послушайте, Сергей, пора просыпаться и поднимать бунт. Думаю, что другие жители вас поддержат…

Сергей заныл ещё больше. В потоке сознания он разобрал только «ничего у вас не выйдет», «будет только хуже» и «это не жизнь». Последнюю фразу уборщик повторил несколько раз. Ему даже показалось, что не без явного удовольствия.

Нашего героя взяла досада. Он никогда никого не пытался спасать, и поэтому спасение рисовалось ему как в каких-то голливудских фильмах, а то, что не все жертвы, оказывается, хотят спасаться, оказалось для него шоком и нехило так взбесило. Захотелось треснуть этого тупого трусливого придурка по башке. Смутно вспомнились пары по психологии и что-то про стокгольмский синдром. Вот уж не думал, что эта бесполезнейшая наука ему тут пригодится. Он выдохнул, успокоился и стал разубеждать запуганного пролетария, больше походившего на некрасовских мужичков (впрочем, Некрасова он уж точно не читал).

— Послушай, ну сколько их, этих крыс чинуш? Полтора землекопа. А сколько вас? — говорил он по-прежнему шёпотом.

— Две тысяч триста семьдесят четыре, если считать всех… — так же шёпотом ответил Сергей.

— Ну вот. Один раз поднять людей на революцию — и мы их скрутим в два счёта. Скормим жабам.

— Есть ещё казакиии… — проскулил Сергей. — С нагайкаамиии …

— А мы их — камнями, цепями, досками! Ты просто пойми: рабочих больше! Власть этих воров держится только на вашем страхе!

Пролетарий замолчал и призадумался. «Лёд тронулся!» — вспомнилась нашему герою фраза из какого-то старого фильма. Смотрели же предки всякую вату.

— Ты просто не видел жизни за пределами посёлка. Если бы увидел, ты бы тут ни секунды оставаться не смог. Ты бы понял, что лучше смерть, чем такая жизнь. Там, в большом мире, солнце, тачки, классная выпивка, кокаин, девчонки, что просто — он премерзко причмокнул губами. — Там кафе и рестораны, там какое хочешь кино и передачи, там такие огромные торговые центры, что заблудишься. А совсем недалеко от вашей дыры — море. Огромное и синее. Ты хочешь жену свою свозить на море? У тебя же есть жена?

— Ладно, — немного успокоившись и поразмыслив, прошептал Сергей. — Пошли в наш человейник.

Рабочие жили в таких же подземных квартирах, как и наш герой. Разве что он жил один в такой маленькой комнатушке, а рабочие ютились там целыми семьями.

Подземный многоквартирник напоминал сообщество муравьёв или термитов, в общем социум каких-то общественных насекомых. Двери в свои квартиры рабочие по неведомой причине не закрывали, и он мог наблюдать сцены их повседневной жизни. Они занимались вполне обычными делами: кто-то убирал, кто-то готовил, кто-то пялился в старый чёрно-белый телевизор, работавший на ручном переключателе и без звука. Двое рабочих толкали друг друга — как выяснилось, они дрались. Дети с пустыми глазами перекатывали старые игрушки, а жёны с такими же пустыми лицами подавали завтрак своим семьям на стол. И все они молчали, не издав ни единого звука. Быт этих людей был серым, скучным и безысходным. В его голове зазвучал знакомый, но слегка искажённый голос Алексея Владиславовича: «Силентиум будет внедряться повсеместно!» и «Так будет всегда»!! «А это мы ещё посмотрим», — осадил он свой внутренний голос.

— Пора! — скомандовал наш герой и бросился запихивать в рот первым попавшимся людям горсти вексамена.

Как и Сергей, принявшие вексамен рабочие тряслись словно ненормальные: кто-то около 15 минут, а кто-то около получаса. Как и Сергей, после отрезвления рабочие принялись причитать и плакаться. Но оказалось, что далеко не все принимали силентиум. Немалая часть рабочих тайно отказалась от пагубного пристрастия (среди них были те самые женщины, которые возили его в тележке на работу и потом, как он выяснил, бесследно пропали), но эти люди предпочитали молчать. Для него не стало открытием, что всех непокорных или отказавшихся принимать наркотики, скармливали гигантским жабам. И что собственно именно для этих целей чиновники ничего не делали для поимки доисторических монстров.

После отрезвления многие рабочие принялись благодарить своего новоявленного спасителя, некоторые, главным образом мужчины, падали перед ним на колени и целовали ему руки. Те рабочие, которые по каким-то причинам не принимали силентиум, приходили посмотреть на того, кто взбаламутил болото — их болото, где они были рабами вот уже тридцать с лишним лет. А он, пользуясь благоприятным моментом, предложил поднять восстание и скинуть ненавистных чиновников. К его удивлению, рабочие восприняли с восторгом призывы к революции и начали вооружаться. Кто-то поднимал камни, кто-то доставал арматуры, но нашлись серые фигуры, довольно скептически воспринявшие попытки совершить переворот.

— Ничего у вас не получится, — глядя ему в глаза, сказал старый-престарый дед, судя по его виду переживший как минимум две мировые войны и три революции. — Цепные псы кровавого режима разгонят ваш путч палками, а потом вы закончите ужином для жаб.

Затем дед повернулся к рабочим, которые резко превратились в агрессивную толпу и произнёс:

— Жизнь-жизнь, — ворчал старик, — я о ней побольше вашего знаю. Копайяма — это стабильность. Я помню времена, когда люди исчезали десятками за неделю. Когда работы не было. Он дал работу и взял этих тварей под контроль. А если уж он этих лягух к ногтю прижал, то вас-то точно раздавит, как мух. Работа есть, крыша над головой есть — что ещё надо простому человеку? Живи, не высовывайся да радуйся. А силентиум этот кто не хочет, тот не принимает. У каждого своя голова на плечах. Кто на наркоте, тех она устраивает. Надо же людям забыться как-то. Уж лучше так, чем бухать, — разглагольствовал древний старец.

— Мы протестуем не за него! — взревела толпа. — Мы протестуем против зажравшихся чиновников! За наших детей и против золотых унитазов!

— Долой чиновничий произвол! — крикнул тощий парень с блестящими глазами: теперь они у него горели, как у кота.

Танка, как у Ельцина, к сожалению, по близости не оказалось, и за неимением его наш герой вскарабкался на какой-то ящик.

— Слушайте все! — обратился к толпе, пьянея от её свободолюбия. — Разве вы не видите, что вас намеренно делают наркоманами, а потом Копайяма наживается на вашем труде? Разве не осталось в R человека, чьего родственника или соседа не отдали на съедение рогатым жабам? Ради чего это всё? Ради кружевных трусов Юлианны Георгиевны или сигар Эраста Артемидовича? Вас много! Не молчите! Боритесь за свои права! Снесём задницу Ильи Ивановича с золотого унитаза!

Толпа разразилась бурными аплодисментами, выражая свою готовность разнести вклочья и Юлианну Георгиевну, и Копайяму, и Илью Ивановича вместе с его задницей и пресловутым золотым унитазом, на котором эта задница проводила немалую часть своего личного времени.

Но неожиданно ситуация резко начала выходить из-под контроля. Никто больше не собирался слушать его призывы к революции — рабочих не интересовали чиновники и обещания дивного нового мира после восстания: они нуждались в отдыхе и развлечениях, которых были лишены вот уже больше 30 лет (а некоторые не видели их и вовсе). Вместо бункера Ильи Ивановича со товарищами, рабочие собирались атаковать магазин и кинотеатр. Безо всякой почтительности и хоть какой-нибудь благодарности одичавшие серые фигуры схватили своего новоиспечённого вождя и потащили в сторону магазина. На какое-то время ему показалось, что его ноги не идут, а волочатся по земле. Многочисленные руки держали его с обеих сторон, не давая упасть или остановиться.