Сирруш

Глава 2

— Боги милостивые, что там происходит?

Камал, красный, словно рыбная икра, испуганно смотрел в сторону Цитадели, откуда к небу поднимались черные клубы дыма. В этот момент он, как никогда, соответствовал своему имени[1]. Непроизвольным движением стражник дотронулся до своих темных волос, космами спадающих на плечи.

— Не знаю, дружище, — прошептал его товарищ Чигаль, вместе с которым они несли службу по охране восточных ворот Мохенджо-Даро.

Помимо жуткой картины горящей Цитадели, представшей перед глазами, до их слуха долетал слабый отдаленный гул. И в этом гуле можно было разобрать крики и вопли.

— Не знаю, — шепотом повторил Чигаль, облизав пересохшие губы.

— Нужно проверить, — неуверенно произнес Камал.

Чигаль отрицательно мотнул головой:

— Нам запрещено покидать пост.

— Но вдруг там нуждаются в нашей помощи?! — воскликнул Камал.

— Мы не единственные стражники на весь город. Для этого есть уличные патрули.

— Ты и вправду думаешь, что это похоже на рядовой случай для местного патруля?!

Чигаль так не думал. Он все прекрасно понимал — там, в центре города, происходит нечто. Нечто ужасное. Но стражник не решался покинуть пост. После запрета на передвижение по дорогам, наложенное Верховным жрецом Чудамани, за охраной городских ворот стали следить более тщательно. Никого не выпускать. Если они покинут свой пост, то им не сдобровать.

— Мы не можем уйти, сам знаешь, — произнес Чигаль.

— Тогда отпусти меня, — вызвался Камал, — я быстро сбегаю и разузнаю, что, да как?

Тот все еще находился в сомнениях.

Видя нерешительность сослуживца, Камал добавил:

— Ну, чего ты боишься? Думаешь, в одиночку не сдержишь особо ретивого нарушителя жреческого приказа, которому вдруг приспичило выйти за стены? — он развел руками в стороны. — Оглянись! Рядом вообще никого нет!

Камал оказался прав. Небольшая площадь около восточных ворот пустовала. Ставни соседских домов были плотно закрыты. Оттуда не доносилось ни звука. Словно все жители города сейчас находились там, где-то в центре Мохенджо-Даро.

— Ладно, — быстро бросил Чигаль, переминаясь с ноги на ногу. Все это ему очень не нравилось. — Только быстро!

— Туда и обратно! — заверил Камал и, перехватив поудобнее копье, побежал в сторону рыночной площади. Его кожаные сандалии взбивали пыль мостовой с шаркающим звуком.

Вскоре Чигаль остался один.

Как только товарищ скрылся вдали, он сразу почувствовал себя неуютно. Окутавшая, словно плотным одеялом, тишина была какой-то тяжелой. Давящей. Чигаль не мог объяснить. Его ноги будто налились свинцом. Захотелось отложить копье и примоститься возле каменной стены, но он продолжал нести службу возле восточных ворот. При этом тишина вовсе не была мертвой. Откуда-то с юга до него доносились обрывки криков и воплей, а над Цитаделью клубился черный дым. И эти звуки жутко контрастировали с тишиной, воцарившейся возле ворот. Чигаль начинал жалеть, что отпустил Камала. Сердцебиение участилось. В окружающем безмолвии он отчетливо слышал, как оно гулко отдается в груди. Стражник сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться, но это не помогло.

— Давай быстрее, — пробурчал он себе под нос, мысленно обращаясь к Камалу.

Чигаль бросил взгляд на улицу, на которой скрылся его товарищ. Она была пуста. Никто не двигался по ней, словно город вымер в одночасье. Но он прекрасно понимал, что это не так. Крики и стоны, продолжавшие регулярно долетать до ушей, убеждали в обратном.

Переминаясь с ноги на ногу, он вытер тыльной стороной ладони испарину, выступившую на лбу. Затем достал с пояса небольшую флягу с водой и смочил ею вконец пересохшие губы.

В этот момент с внешней стороны ворот раздался громкий стук. Чигаль от неожиданности выронил флягу. Та с глухим звуком ударилась о землю, разбрызгивая воду. Схватив черенок копья обеими руками, Чигаль повернулся к крепким деревянным воротам. Через секунду громкий стук раздался вновь. Стражник нервно вздрогнул, однако затем приказал себе успокоиться.

«Возьми себя в руки, в конце-то концов!».

Набрав в легкие побольше воздуха, он крикнул, стараясь, чтобы голос прозвучал убедительно:

— Кто идет?

По ту сторону ворот раздался стон. Тяжкий стон, жутко прозвучавший в окружающей тишине. Чигаль ясно ощутил, как на затылке зашевелились волосы.

— Кто идет? — повторил он, подметив про себя, что на этот раз голос предательски дрогнул.

— Шанкар, — донесся до него шепот.

«Шанкар? Тот самый?».

— Охотник на службе Верховного жреца? — уточнил стражник.

— Да, — шепот стал тише, и Чигалю пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его.

Он уже хотел потянуться к рычагу, дабы открыть ворота, однако на полпути остановился.

«Почему у него такой странный голос? Он ранен? И где его отряд? Я точно помню, что с ним в путь отправилось не меньше полусотни воинов. Почему я не слышу их?».

— Вы ранены? — спросил Чигаль.

— Да, — невнятный шепот.

— А где же ваш отряд? Вы одни?

— Мертвы, — едва уловимо прошептал Шанкар. Словно слабый ветер колышет листья пальм.

Чигаль похолодел:

— Мертвы?

— Да.

— Кто же их убил?

— Зверь, — зашептал охотник, — демон.

Стражник ощутил сильную дрожь во всем теле. Руки, сжимавшие копье, сильно вспотели.

«О, Богиня-матерь, за что нам все это?!».

— Открывай, — голос Шанкара практически стих.

«Боги, что же это я?! Он там умирает, а я время на расспросы трачу!».

Не колеблясь более ни секунды, Чигаль подбежал к механизму открытия ворот, отложил копье и ухватился за рычаг. Вены на его руках вздулись от напряжения.

«Да, Камал бы мне сейчас пригодился».

Пыхтя, как вьючный мул, он надавил на рычаг. Ворота с громким гулом начали открываться. Нехотя, подобно медведю, потревоженному во время спячки. Через минуту упорных усилий, обе створки оказались распахнуты. Отойдя от механизма и вновь вытерев пот со лба, Чигаль побежал навстречу раненому охотнику.

— Хорошо, что вы здесь! Не представляете даже, какие дела тут творятся… — стражник осекся.

***

Когда Шанкар вместе с отрядом воинов добрался до деревни Нараяна, его рубаха полностью пропиталась кровью, прилипнув к груди. Лицо охотника покрывала бледность. Он ощущал предательскую слабость и лишь усилием воли заставлял себя держаться в седле.

Двое из людей Балдева помогли ему спуститься. При этом Шанкар досадливо поморщился.

— Все из-за какого-то синха, — пробурчал он, а затем бросил через плечо, — отправьте гонца в Мохенджо-Даро.

— Будет исполнено, — кивнул Балдев и начал отдавать распоряжение.

Придерживая охотника подмышки, воины повели его к дому старосты. Каждый шаг отдавался жжением в грудной клетке. Не изнуряющим, но досадливым и раздражающим. На пороге двухэтажного здания он увидел Абхе. Та, бледная и с тревогой во взгляде черных очей, наблюдала за тем, как воины ведут раненого охотника.

— Все нормально, — тихо успокоил тот, когда они поравнялись, — просто глубокие царапины.

— Куда нам его отвести? — спросил один из воинов.

Абхе тут же ответила:

— Первая дверь по коридору направо.

Помещение оказалось очень маленькой и тесной комнатушкой, выходившей одним единственным окном в сад. Отсюда открывался приятный вид на небольшой пруд с цветами лотоса. Видимо, Нараян не жалел воды для поддержания жизни в собственном доме. В комнате стояла всего лишь одна кровать, на которую воины и уложили раненого охотника. Как только Шанкар соприкоснулся с пуховой подушкой, то сразу почувствовал, как погружается в сон. Раны на груди, которые он прекратил теребить постоянным движением, стали меньше досаждать. Жжение утихло, боль сменилась на тупую и ноющую.

«Мне сейчас это необходимо. Никогда еще не испытывал подобную слабость».

Однако поспать ему не удалось. В комнату вошла Абхе, держа в руках небольшую деревянную кадку, полную холодной воды. Через правое предплечье было перекинуто несколько кусков кристально чистой ткани. Ее белоснежная поверхность ярко контрастировала с загорелой кожей дочери старосты. По всем этим принадлежностям и решительному лицу девушки, Шанкар понял, что его ждет процедура перевязки. Неприятная и нудная, как боль в груди, но необходимая.

Он поморщился:

— Куда меня отнесли?

— Бывшая комната привратника, — она поставила кадку на пол.

При виде воды, охотник почувствовал, как его начинает мучить жажда. Он облизал пересохшие губы.

Заметив его жест, Абхе бросила:

— Принесу, как только перевяжу.

— Спасибо, — благодарно кивнул он.

«Понимает с полуслова… и не растерялась при виде крови…».

— Тебе придется приподняться, чтобы я сняла рубаху и те жалкие тряпки, что воины называют бинтами, — решительно произнесла она.

Шанкар застонал, но повиновался. Он прекрасно понимал, что все это необходимо.

— Кстати, — сказал он, пока Абхе помогала ему снять окровавленную одежду, — моих людей нужно разместить в деревне…

— Сначала я закончу с тобой, — резко перебила она.

— Но… — начал, было, возражать Шанкар.

— Никаких «но», — твердо парировала Абхе, — подождут. Ничего страшного с ними не случится.

Охотник хмыкнул, но спорить не стал. Спустя несколько неприятных минут, пока Абхе стягивала с него рубаху и разматывала окровавленные бинты, он сумел наконец-таки опуститься на кровать. С его уст сорвался вздох облегчения.

Девушка осмотрела глубокие раны:

— Это твой зверь тебя так разукрасил?

— Нет, — буркнул он.

— Кто же тогда? — она взяла один из чистых кусков ткани, принесенных с собой, и смочила в холодной воде.

— Синха.

— Так и думала, — отжав ткань, она начала осторожно протирать раны и кожу вокруг них.

Охотник поморщился.

— Ты убил его? — поинтересовалась Абхе, не поднимая взора.

— Ее, — поправил Шанкар.

— Ее?

— Да. То была самка. Она защищала своих детенышей.

— Хм.

— Нет, я не стал.

— Правда? — в голосе дочери старосты прорезался интерес. — Почему?

— Зачем? — ответил охотник вопросом на вопрос.

Абхе на мгновение перестала обрабатывать раны и подняла свой взор на Шанкара. В ее черных глазах он заметил вспыхнувший огонек, причина которого оставалась тайной.

— Она же хотела убить тебя.

Он вяло улыбнулся:

— Если бы хотела, то сделала это. Я сам виноват. Подошел слишком близко.

Она ничего не ответила, вернувшись к промыванию ран. Однако по выражению ее лица охотник заметил, что Абхе одобряет его поступок. Шанкар сам не мог понять почему, но это его приободрило.

Холодная вода принесла облегчение, притупив чувство жжения в груди. Кожа, освобожденная от налипшей крови, вновь задышала.

— Раны быстро затянутся, если их не тревожить, — сказала Абхе, отбрасывая ткань и беря чистый кусок вместо него.

— Долго?

— Несколько дней, — она покосилась на него, — сейчас снова придется приподняться.

Он застонал, но повиновался. Абхе начала быстро обматывать его грудь чистой тканью. Скоро процесс перевязки закончится и он, наконец, сможет отдохнуть.