Танец смерти

* * *

Виола подтянула стул к зарешеченному окну. С чувством странного безразличия увидела первый луч света над черной Атлантикой – словно кто-то мазнул грязным мелом. Казалось, ей снится кошмар и она никак не может проснуться, избавиться от него. Этот сон настолько же реален и ярок, насколько бессмыслен. Поразило ее больше всего то, что Диоген вложил столько труда и денег в создание тюрьмы – стальные двери, полы, потолок, стальная дверь с сейфовым замком, не говоря уже о небьющихся окнах, специальной канализации и проводке. Все было надежно, словно в камере тюрьмы строгого режима, а может, и еще надежнее.

Но почему? Неужели с наступлением рассвета ей останутся считанные минуты жизни?

И она снова постаралась изгнать из головы бесполезные мысли.

Виола давно уже поняла, что побег невозможен. Устройство тюрьмы демонстрировало дьявольскую предусмотрительность ее тюремщика. Каждый шаг в поисках выхода был просчитан и блокирован. Диогена не было всю ночь, во всяком случае, так казалось из-за полной тишины. Время от времени она стучала в дверь, громко кричала. Колотила в дверь стулом, пока он не развалился у нее в руках. Никто не пришел.

Грязный меловой мазок начал принимать слабый кровавый оттенок: над вздымающейся Атлантикой занимался бледный рассвет. По темному океану гулял сильный ветер, стали заметны белые шапки волн. Космы сухого снега – а может, песка? – секли мерзлую землю.

Она вдруг села, насторожилась. Ей послышался слабый, приглушенный стук открывающейся входной двери. Виола подбежала к своей двери, прижалась к ней ухом. Снизу раздавались очень слабые звуки: шаги, кто-то закрыл дверь.

Вернулся.

Она почувствовала страх и посмотрела в окно. Над серым океаном показался край солнца. Поднялось оно быстро и так же быстро исчезло в штормовой туче. Диоген сказал, что придет на рассвете, и сдержал слово. Теперь он приведет приговор в исполнение.

Виола выпятила губу. Если он думает, что убьет ее без борьбы, то сильно ошибается. Она будет сопротивляться до самого конца...

Проглотила подступивший к горлу комок, осознав, как глупа ее бравада. Что она может противопоставить человеку, у которого наверняка есть оружие, и он знает, как им пользоваться?

Она постаралась побороть приступ панического удушья. В душе поднимались противоречивые чувства: с одной стороны, инстинктивное желание выжить любой ценой; с другой – если уж смерть неминуема – умереть достойно, без криков и драки.

Слышны были и другие звуки. Виола легла на пол, к щели между дверью и порогом, и стала слушать. Звуки были слабыми, невнятными.

Она поднялась, побежала в ванную, сняла с держателя рулон туалетной бумаги, развернула его, нервно тряхнув рукой, и вытащила картонную трубочку. Затем вернулась к двери, прислонила один конец трубки к уху, а другой сжала и просунула в щель.

Теперь она слышала гораздо лучше: шелест одежды, постукивание, звук отодвинутой щеколды.

Послышался неожиданный резкий вдох. Затем стало тихо. Прошло пять минут.

И вдруг она услышала странный и ужасный звук: тихое, мучительное причитание, напомнившее ей предупреждающий кошачий вопль. Голос то усиливался, то затихал, пока неожиданно не набрал полную силу. Он выражал безраздельную муку. В нем не было ничего человеческого, это был вопль живого мертвеца. Такого страшного крика она никогда еще не слышала, и крик этот исходил от него.