Искусство смерти

— Вы тоже мертвы, ребят?

Все утвердительно кивнули головой и уселись по стульям, кроме Бориса Пустова. Он безмолвно стоял у стола и глядел на Тюйера, без каких-либо чувств и эмоций. Тюйер же заметил взгляд мужчины и тоже начал пронизывать его своим хладнокровным взглядом. После такого непростого зрительного контакта, Тюйер вновь спросил:

— У тебя какие-то проблемы, мужик?

— Так значит, это ты был… — запинаясь и прерывисто дыша, ответил Борис Пустов.

Тюйер медленно поднялся со стула и четкими шагами подошел к Борису, и снова спросил:

— Я тебя не совсем понимаю. Что «я был»? — уже в совершенно другом тоне говорил Саинт. Тюйер прекрасно чувствовал других людей, но что куда хуже — он плохо ощущал самого себя.

Остальные гости эдакого «банкета» с непрекращающейся тревогой наблюдали за тем, что будет дальше. Пустов, плача и стараясь глубоко дышать, хриплым голосом промолвил:

— Ты убил мою семью!

— Назови-ка свое имя, мученик ты наш. — словно что-то вытягивая из бедолаги попросил Тюйер.

— Борис… Борис Пустов. — ответил мученик, словно с комом в горле.

Лица Тюйера и Пустова были буквально в нескольких сантиметрах друг от друга. Пустов стоял ровный и неподвижный, как столб. Тем временем, как Саинт смотрел ему прямо в душу. В этот момент, казалось, что все в мире остановилось и замолкло. Вдруг, на лице Саинта натянулась ужасающая улыбка и он продолжил:

— Пустов! Так значит семейка твоя покойная предала тебя. Где же ты был, когда я убивал их одну за другой? Где ты был, Борис? — усмехаясь спрашивал Тюйер.

— Я был на фронте. — стиснув зубы, словно послушный пес отвечал Борис.

— На фронте, говоришь? И за что же ты воевал? За свою державу, которая буквально отправляет своих граждан на верную гибель? И ты так себе это оправдываешь? Моя семья мертва, потому что я был на фронте! — передразнивал Тюйер, смеясь в лицо Борису.

Борис не выдержал исчерпывающих и правдивых, хоть и не самых приятных слов Саинта и горько разрыдался. А между тем, Тюйер взял его за шею и с высока смотря на него надменным взглядом, продолжил:

— Эх, Борис, Борис! Ты вот-вот встретишься со своей судьбой лицом к лицу, а перед тобой стоит подонок, убивший все твое семейство. И что же ты делаешь? Ты стоишь и рыдаешь, как дитя. Беспомощный, жалкий и напуганный до чертиков. А знаешь, Борис, тебе подходит твоя фамилия. Даже в конце своей пустой жизни, перед человеком, который лишил тебя последней Надежды, ты стоишь и ревешь. Почему же ты не растерзал меня? Как ты после этого, можешь величать себя мужчиной? — после этих слов, Тюйер отпустил Бориса, словно отбросив что-то мерзкое.

Борис Пустов упал на пол подавленный словами убийцы. Он уже не знал, как ему быть. Ему просто хотелось, чтобы все это поскорее завершилось. Вдруг из-за стола послышался женский голос:

— А как ты вообще можешь считать себя человеком?

Саинт Тюйер развернулся и узнал в красавице свою дочь. Он обомлел от ужаса и не мог поверить, что видит ее, а что самое страшное — понимает, что она тоже мертва. Не сводя стеклянных глаз с девушки, Тюйер тихо промолвил: «Беллеза».

— Как тебе только совести хватает жить с таким грузом? Бросил свою жену с дочерью, которую видел от силы пару раз в своей гнилой жизни. А сам продолжал убивать ни в чем невинных людей, чтобы заработать эти грязные деньги. — высказалась своему отцу Луссо, еле сдерживая весь накопившийся гнев.

Саинт развернулся и начал медленно продвигаться к столу, попутно внимательно слушая Беллезу то ли с недопониманием, то ли с ответной ненавистью. Дослушав слезные излияния души дочери, Тюйер начал в пугающе спокойном тоне вести с ней диалог, который та в свою очередь ожидала не много, не мало всю свою жизнь:

— Грязные деньги? Знаешь сколько раз я слышал это словосочетание? А может, тебе самой напомнить на какие деньги ты жила со своей никчемной матерью? Как же ты сама не стыдишься, говорить что-то мне о тех грязных деньгах на которых ты выросла? А то чем я занимаюсь, кого и зачем убиваю — это уже не твое собачье дело, тварь ты неблагодарная! — не понимая агрессии дочери, возразил Тюйер.

Не выдержав слов отца, Беллеза резко поднялась со стула и в истерике подошла к нему, практически вплотную.

— Ты алчный меркантильный подонок, каких еще поискать надо! Для тебя мерило всего на свете — деньги! Я отправляю деньги своей семье, которая меня черт знает сколько лет не видела — я молодец, я зарабатываю деньги, убивая людей — я молодец! Сколько раз ты навестил нас с мамой за все эти годы? Два? Три? А мы тебя ждали, каждый божий день, мама кормила меня ложными обещаниями и твердила мне: «Папа обязательно вернется, просто сейчас он очень занят, у него много работы, но зато он проявил все великодушие и отправил нам еще денег». Ни черта мне не дали твои деньги! К твоему сведению, именно эти самые деньги привели меня сюда… — не сдержав крика и слез говорила Луссо.

Надо ли говорить, что Тюйер, мало того, что не чувствовал себя виноватым, так еще и начал ненавидеть свою дочь. Он единовременно с разочарованием и высокомерием взглянул на свою дочь, и резко ударил ее рукой по лицу так, что та упала на пол, словно беззащитное животное.

— Ты просто избалованный ребенок, который ничего в этой жизни не смыслит… Хотя и я допустил ошибку. Я доверил твое воспитание безмозглой курице, которая, как и ты абсолютно ничего не понимает. — добавил Тюйер, после чего в зале возникла интригующая и пугающая пауза.

В такой напряженной паузе было трудно игнорировать, пронизывающий каждого, взгляд Доктора Айнзидлера. Спокойный, сдержанный и разочарованный. И Саинт почувствовал этот тяжелый взгляд; повернувшись, и взглянув глазами полными гнева, он уже обратился к Айнзидлеру:

— А ты нам что расскажешь, собеседник наш неухоженный? — с гневом и сатирой поинтересовался Тюйер.

— Пусть я и неухоженный, но мужского достоинства во мне куда больше, нежели в тебе. Сам-то пару мгновений назад твердил о мужском, а сейчас поднял руку на собственную же дочь. Браво! — одновременно с усмешкой, разочарованием и спокойствием возразил Доктор Айнзидлер.

— Ты кем себя, тварь, возомнил? — аккуратно подходя к Доктору, спросил Тюйер.

— А ты? — встав прямиком перед Саинтом зеркально вопросил Айнзидлер.

Тюйер уже не мог выдерживать такой наглости и дерзости в свой адрес, и глядя горящими глазами на обидчика, замахнулся на него рукой, дабы усмирить его амбиции. Но его рука ловким движением Айнзидлера оказалась за его же спиной. Тюйер вскрикнул от болевого захвата Доктора. Корчась от боли, Саинт тщетно пытался высвободиться от захвата. Продолжая держать оппонента обеими руками, Айнзидлер твердил Тюйеру:

— Ты что поубивать нас тут всех хочешь? Разве ты еще не понял, что мы все мертвы, а потому и находимся в этом поганом месте, дурачье ты эдакое? Усмири свой пыл, и хотя бы сейчас веди себя достойно перед лицом смерти, а не как последняя гнида! — стиснув зубы, Айнзидлер приводил Саинта в чувства.

Тюйера же переполняли гнев, агрессия, страх и ненависть ко всему и вся. После довольно напряженной, но недолгой схватки, Доктор Айнзидлер отбросил Тюйера на пол. За время поединка, остальные гости уже успели подняться с пола и разойтись по углам, дабы не набраться неприятностей. Тюйер остался один лежать на полу. Ему потребовалось некоторое время, чтобы оклематься. В этот момент в зале прогремел звонкий вопль Беллезы:

— Прекратите, вы уже наконец!

В мгновенье, все внимание заострилось на ней. Девушка тяжело вздыхая от эмоциональной сцены, продолжила:

— В любом случае, ты и сам не лучше, Роберт! — назвав Доктора по имени, воскликнула девушка. Айнзидлер прибывал в шоке от того, что его впервые за все те долгие годы назвали по имени, в унисон не понимая ярости Беллезы. А между тем, девушка продолжала — Ты чертов эгоист, ты всегда думал только о себе! Ты использовал меня как марионетку в своих планах, а когда твои планы начали рушиться, ты просто ушел от меня, даже ничего не сказав! И после этого, ты думаешь, что ты лучше моего отца-подонка? Нет, ты такой же, как и он! — со слезами на глазах вопила Луссо.

Повернувшись к Беллезе, Доктор Роберт Айнзидлер с полнейшей пустотой в глазах, возразил ей:

— И после всего того, что мы прошли вместе, ты смеешь мне говорить это? Говорить то, что я эгоист и думаю только о себе? Ты в своем уме?! Если бы не я, ты бы просто растратила все свои блага на дешевые удовольствия. Где бы ты была, если бы не я? Ты бы не добилась такого успеха без меня! Ты бы не добилась своего имени! А мой уход — это была вынужденная мера. Я подставил себя под удар, чтобы спасти тебя! И после этого, ты смеешь называть меня эгоистом?

— Но это не отменяет того факта, что ты ушел вследствие своих действий, своих решений. Ты само лично все решал за меня, за нас! Ты эгоцентричен! В твоем понимании, никто не может сделать что-то лучше, чем ты. Ты сам создал проблемы, сам полез их решать, и в конечном итоге сам за них поплатился, оставив меня! — с особой искренностью говорила Беллеза.

— Проблемы значит… Ты ведь сама находишь проблемы там, где их нет. А знаешь почему? Потому что тебе это удобно, удобно быть слабой! Ты росла без отца, но в полном изобилии благ. Миллионы детей во всем мире растут без отцов, а порой и без денег. Взгляни хотя бы на того бедолагу в углу комнаты, думаешь у него было столько денег, сколько у тебя? Нет! У ваших детей было столько денег? — обращаясь к Борису, Айнзидлер получил в ответ отрицательный кивок — И что теперь? Кто создает проблемы? У тебя было мировое имя, горы денег и всемирная слава. Сколько людей могут этим похвастаться? А ты горюешь из-за того, что я ушел? Да, ведь я просто в один момент взял и ушел, просто потому что мне стало скучно! Забавно, не правда ли? Ты просто раздуваешь из мухи слона! — дал исчерпывающий ответ Роберт.

Беллезе оставалось только смотреть на бывшего супруга стеклянным взглядом, ведь сказать она уже ничего не могла. Его слова показались ей настолько откровенными, как священные писания и одновременно настолько же режущими сердце, как заточенные лезвия. Но вдруг такую лирическую паузу оборвал голос Саинта:

— Надо же, так вы еще и вместе были, как оказывается. Знаешь, при всей ненависти к вам всем, я не могу не согласиться с дочерью. Может быть, я груб, грешен и меркантилен, но мне хватает чести и достоинства подумать о ближнем своем. О тебе же, я такого сказать не могу, добродетель ты наш. — будто бы признавая свою ошибку, сказал Тюйер.

— Воспринимайте это все как хотите, но на мой взгляд, истина здесь очевидна. — поставил точку в споре Доктор Айнзидлер.

Глава VII

Здравствуйте, я Фрагеманн

Вдруг из одного края комнаты послышался знакомый, но непривычный для этого зала голос:

— И ведь истину же говорил Шекспир — «Мир — это театр, а люди в нем — актеры» — после этих слов послышалось, как некто хлебнул из чашки, причмокивая губами. Темный силуэт вышел из тени. Свет не освещал лица загадочного мужчины, но осветил его изящный смокинг и чашку чая в его руках — Но, во-первых, здравствуйте, это я Фрагеманн — продолжил уже знакомый для всех гостей человек, полностью выйдя в свет.